Осколки (СИ)

— Виктор Морган? — потянула из кармана значок. И… черт, кажется все эти сегодняшние события, странности с Карой выбили её из колеи сильнее, чем она думала. Ибо Кэлен не успела среагировать — а Морган выстрелился из-за стола пружиной и без паузы, без малюсенькой даже заминки впечатал кулак ей в лицо. Прямо в нижнюю челюсть слева, разбивая губу, вышибая слезы из глаз. Кэлен пошатнулась — от неожиданности, от боли, ослепла на мгновение… Черт, она не успела среагировать… Зато среагировала Мэйсон: молнией вылетела из-за спины Кэлен и врезала Моргану точно промеж глаз. Видимо, знатно врезала: Виктор замер на миг, а после рухнул, как подкошенный. Кара коршуном упала на него, перевернула на живот — и откуда только силища? — завела его руки за спину, пробормотала скороговоркой:

— Виктор Морган, вы арестованы по подозрению в убийстве Марии Корсак. Вы имеете право хранить молчание, все, что вы скажете, может быть использовано против вас в суде… — и защелкнула на запястьях наручники. Поднялась, пнула дергающегося на полу Моргана, зашипев, потрясла рукой. Подскочила к Кэлен:

— Ты как? — окинула тревожным взглядом, усмехнулась: — Значит, не надо за тебя отвечать, сладенькая? — уставилась насмешливыми глазищами. Кэлен досадливо поморщилась, нахмурилась, смущенно опустила ресницы:

— Спасибо, Мэйсон. Я облажалась…

— Типа того, — хмыкнула. Вдруг прикоснулась пальцами к её разбитой губе — очень бережно, нежно. — Сильно он тебя… — и тихо, почти шепотом: — Больно?

— Больно… — Кэлен встретилась с ней глазами и вздрогнула: вот это был взгляд ЕЁ Кары — теплый, участливый. И это прикосновение — мягкое, ласковое — Кэлен узнала. Да что же это такое? И, несмотря на все странности, на абсурдность и непонятность, ей невыносимо захотелось прижаться щекой к ладони Кары. А еще — чтобы Мэйсон поцеловала её, Кэлен. Вот прямо туда, в опухающую уже губу и поцеловала… Кэлен моргнула, улыбнулась той стороной рта, что не пострадала, взяла руку Кары в свою, перевернула тыльной стороной кисти вверх. Так и есть — костяшки разбиты, отекают уже, наливаются синим. Кэлен провела пальцем по ним — тоже очень мягко, бережно:

— А ты как? Больно? — и невыносимо, невозможно просто, захотелось поцеловать эту руку, вот каждую синеющую костяшку и поцеловать.

— Ерунда, — Мэйсон мотнула головой, выдернула руку из ладони Кэлен. И взгляд снова стал чужим: насмешливым, дерзким. — Переживу. Ну что, поехали, оформим красавца?

Кэлен без спора уступила Мэйсон право допрашивать Моргана. И вовсе не потому, что ей самой не хотелось расколоть гада, – нет, просто у Кэлен были кое-какие собственные планы. И кое-какая надежда на их осуществление.

Надежда себя оправдала — все же Кэлен за десять лет службы весьма неплохо изучила своих коллег: конечно же, все, кто был сейчас в отделе, включая капитана Зорандера, не упустили возможности посмотреть, как будет вести допрос «нью-йоркская штучка». Так что сотрудники убойного дружно столпились у смотрового окна допросной. Все, кроме Кэлен. Она выждала, едва справляясь с нетерпением, несколько минут. Подошла к кабинету капитана, постояла немного, прислушиваясь. Все тихо, не слышно ни шагов, ни голосов. Кэлен кивнула и шмыгнула внутрь. Открыла несгораемый шкаф, быстро, но без суеты, перебрала папки с личными делами, вытянула нужную, сунула под куртку. Выскользнула из кабинета, затем — из отдела. Выдохнула облегченно и, неторопливо, с независимым видом двинулась в сторону туалета. Закрылась в кабинке, опустила крышку унитаза, села, положила на колени папку. Ну, посмотрим, кто ж ты такая, детектив Кара Мэйсон.

====== Часть 4 ======

Кэлен быстро листала досье: персональные данные, учеба… — надо же, лучшая в выпуске, ух ты! — стаж, заслуги, достижения… не то, не то. Вот, биография. Так, родилась… ага, неизвестно где и когда. Кажется, версия «разлученных близнецов» может оказаться вполне жизнеспособной. Кэлен притормозила, начала читать внимательно. И чем дальше читала, тем сильнее у неё сжималось сердце.

Кара Мэйсон не знает, кто её родители. Более того, по её собственным словам, она не помнит свою жизнь до семи лет. А вот после этого возраста… Мэйсон выросла в какой-то странной, если не сказать, жуткой общине, обосновавшейся на Стейтен-Айленде. Женской общине. Позже её признали сектой, к тому же, явно экстремистской направленности, взрослых членов арестовали и осудили поголовно, детей — девочек разных возрастов — передали в систему опеки. Мэйсон на тот момент исполнилось семнадцать. Собственно, это она, Кара, сбежав из «дома», явилась в полицию Нью-Йорк Сити и рассказала — и о самой общине, и о том, что там происходило. На самом деле происходило.

Ибо внешне община выглядела весьма пристойно, позиционировалась, как некий кризисный центр, приют для женщин — жертв домашнего насилия. Одно ограничение — в общину не принимали с детьми мужского пола. Вот с дочерьми — добро пожаловать. Кроме того, на территории общины проживали несколько официально зарегистрированных приемных семей, которые были на весьма хорошем счету в системе соцзащиты. Правда, брали под опеку тоже только девочек и не старше семи лет. Здесь работали собственный детский сад, школа, больница — община была довольно закрытым и самодостаточным поселением. Собственно, это все, что было известно о ней долгие годы. Да и особого интереса к ней внешний мир — за исключением контролирующих органов — не проявлял. А все проверки община проходила с блеском.

До тех пор, пока в одном из отделений нью-йорского департамента полиции не появилась семнадцатилетняя Кара Мэйсон с леденящим душу рассказом об истинном положении дел в пресловутой общине. Оказалось, что девочек, там проживающих, превращали в нечто среднее между солдатами, профессиональными убийцами и террористами-смертниками. Для этого с семилетнего возраста их обучали. Дикими, жестокими, садистскими, противоестественными методами. Кэлен пробегала глазами сухие строки, все больше и больше леденея сердцем: «Хроническое физическое, психологическое, сексуальное насилие… Пытки, издевательства… Детей заставляли жестоко убивать животных, других детей, подростков принуждали пытать и убивать взрослых…».

Господи… Кэлен вдруг поняла, что плачет — тихо, беззвучно, просто слезы бегут по лицу. Мэйсон выросла вот в этом? С семи лет подвергалась насилию, ежедневному, жестокому, извращенному? Боже ты мой,.. как она вообще выжила, выстояла, сохранила рассудок? Мелькнула какая-то смутная, неоформленная мысль, но Кэлен не успела за нее уцепиться, потянуть. Мысль пропала, правда, оставила после себя тревожный, царапающий след… Кэлен снова опустила глаза в досье.

Девочек, которые оказывались слишком слабыми — физически, психологически ли — для того, чтобы быть «воительницами», как называли свой основной «продукт» в общине, обучали оказывать секс-услуги. И продавали в публичные дома либо — через аукционы теневого интернета — сразу богатым извращенцам. Совсем ни к чему не пригодных детей использовали как «мясо» — для тренировки воительниц. «Мясо» избивали, пытали, насиловали и — в конечном итоге — убивали. После того, как все вскрылось, на территории общины несколько месяцев подряд раскапывали массовое захоронение. Большинство останков в нем были детскими… Кэлен судорожно вздохнула, вытерла слезы. На миг перед внутренним взором появились глаза Кары — её Кары — теплые, солнечные… тут же сменились хищным, жестким взглядом Мэйсон… Снова мелькнула какая-то мысль, смутная догадка, но… Кэлен не успела поймать её. Посидела, поискала… нет, все, уже ушла. Кэлен тряхнула головой и продолжила чтение.

Воительницы из общины пользовались большим спросом на рынке определенных услуг. Их нанимали как телохранителей, киллеров, трабл-шуттеров*, исполнителей террористических актов, палачей… и так далее, и тому подобное. Бесстрашные, холодные, малоэмоциональные, напрочь лишенные милосердия, жалости, сомнений, исключительно умные, сохраняющие трезвый рассудок, дисциплинированные, отлично обученные, владеющие боевыми искусствами, разными видами оружия, виртуозно умеющие развязывать любые языки — эти девушки, точнее, их услуги, стоили очень и очень дорого. Община процветала.