Бриллиантовый пепел, или В моем конце мое начало

— Ты здорова?

Она подняла голову. Рядом стоял Арсен, и его милое смуглое лицо было искажено гримасой сострадания. Валька с коротким всхлипом обхватила его за пояс и уткнулась носом в свитер, пахнущий знакомым родным запахом. Теплые руки нежно погладили ее волосы, легли на лоб…

— Господи, да ты вся горишь!

Арсен присел на корточки, впился встревоженным взглядом в ее глаза.

— Маленькая моя, ты больна!

Валька кивнула, не переставая всхлипывать. Арсен тут же встал и затормошил ее.

— Давай домой поедем, хорошо?

— А тут?

— А тут пока и без нас забот хватает.

— А ключи?

— Следователь дверь закроет. А ключи мы потом у него заберем. Все равно придется в прокуратуру идти… Ну, давай, моя хорошая, поднимайся…

Валька с трудом встала на ноги, чувствуя, что болезнь облагодетельствовала ее новым симптомом: мерзкой тошнотой.

— Меня тошнит, — сказала она слабым голосом.

— Ты что-нибудь ела сегодня?

Она потрясла головой, глядя на Арсена виноватыми глазами.

— До машины доберешься?

— Я постараюсь.

— Хорошо. Держись за меня.

«Всенепременно», — хотела ответить Валька, но тошнота подступила к горлу таким мощным комом, что она прикрыла рукой рот.

Они вышли на площадку, где собралось множество народу. Соседи выглядывали в распахнутые двери, и их откровенное любопытство было не менее омерзительным, чем служебное равнодушие людей, ежедневно пакующих и увозящих трупы.

— Ну, что уставились? — выкрикнула Валька неожиданно для самой себя, и дверь напротив быстро захлопнулась.

— Мы уезжаем, — проинформировал Арсен следователя.

— А я рассчитывал…

— Я знаю, — прервал цыган его речь. — Моя жена больна. У нее высокая температура. Меня можете вызвать в любое удобное вам время.

— Ну, хорошо, — разочарованно ответил Николай Александрович и окинул Вальку цепким недоверчивым взглядом. Наверное, вид у нее и вправду был не ахти, потому, что взгляд его на мгновенье смягчился и стал почти человеческим.

— Лечитесь…

Она не ответила. Раскрылись двери лифта, Валька шагнула в маленький проем стены, обладающий странной способностью двигаться между этажами. Она прислонилась спиной к холодной стене и неуклюже съехала вниз, на корточки.

Маленькое пространство лифта наполнилось удушливым туманом, и мир вокруг перестал существовать.

На целых два дня.

Кое-что она помнила.

Фоном служил бархатный задник, черный, как театральная кулиса, и на нем иногда появлялись знакомые лица.

Испуганное мамино лицо:

— Скорую вызывал?

Окаменевшее лицо бабушки:

— Поменяй полотенце…

Озабоченное лицо Риты Зелинской:

— Господи, что же с ней такое?..

И постоянным рефреном являлось смуглое лицо, ни разу не пропускающее короткие проблески ее сознания.

— Я здесь, Валюша…

Она успокаивалась от звука его голоса. Проваливалась в липкое жаркое забытье с меньшим страхом, потому что знала: стоит открыть глаза, и он будет сидеть рядом и держать ее за руку. Плевать, что она не чувствует прикосновения его горячих пальцев. Главное, что он тут и никуда не отойдет.

Она пролежала в полубеспамятстве два долгих бредовых дня. Реальность и галлюцинации мешались, наслаивались друг на друга, но был один непогрешимый маяк в этом безбрежном океане горячки: лицо Арсена.

— Я тебя люблю, — сказала она, вернувшись в реальность на короткий миг, и успела увидеть, как исказилось его лицо. Успела даже почувствовать себя виноватой. Господи, что же она за нескладная дура! Вот у кассирши из его магазина, никогда бы не было таких дурацких припадков!

Она помнила все, что видела в том, другом мире. Потому что видела всегда одно и то же.

Андрей сидел на берегу озера и бросал в воду маленькие камешки.

— Андрей! — кричала Валька, чувствуя, что мощный поток воздуха уносит ее в сторону. Но он не слышал ее, поглощенный своим занятием.

— Андрей!! — надрывалась она, а он по-прежнему молчал, не поворачивая головы, и расстояние между ними все увеличивалось.

— Андрей!!!

Ровная серая поверхность воды не расходилась кругами от камешков, падавших в нее. Камешки пропадали в темной глубине беззвучно, как в пропасти, и лицо Андрея оставалось таким же неподвижным и безучастным, как поверхность нездешнего озера.

И только тогда, когда ее почти унесло в сторону, он повернул голову с остановившимися незрячими глазами, и до Вальки донеслось едва слышное дыхание ветра:

— Помоги мне…

Она вынырнула из горячечного течения окончательно. Тело плавало в липком поту, часы на тумбочке показывали половину второго (дня, ночи?!), и Арсен сидел на кресле возле ее кровати. Он вернулся в реальность почти одновременно с Валькой, встрепенулся и наклонился к ее лицу.

— Ты здесь?

— Я здесь, — ответила она, чуть не плача от радости. Он сполз на коленки, крепко обхватил ее всю двумя руками.

И она заснула настоящим крепким сном, каким спят все выздоравливающие люди.

Проснулась Валька оттого, что одна сторона плотной шторы на окне спальни была отодвинута в сторону, и яркий солнечный свет пробивался в комнату.

«Я проспала до лета», — подумала она, и тихо рассмеялась. Почти сразу открылась дверь, и в комнату вошла очень стройная темноволосая женщина. Подошла к Вальке, увидела открытые глаза девушки и мягко улыбнулась ей.

— Вы? — спросила Валька, широко раскрывая глаза. — Или у меня опять галлюцинация?

— Нет, моя хорошая, не галлюцинация, — ласково и негромко ответил красивый грудной голос. — Я, правда, приехала. Ну что, давай знакомиться?

И женщина присела на край ее постели. Потом наклонилась и поцеловала Вальку в лоб.

— Господи, какая же я невезучая, — со слабой улыбкой сказала Валька. — Даже с матерью любимого человека знакомлюсь в таком виде, что можно испугаться… Ну, почему у меня все так нескладно выходит?

Женщина рассмеялась и снова поцеловала ее, на этот раз в щеку. От матери Арсена слабо пахло каким-то хорошим парфюмом с цветочной композицией. Кажется, «Диориссимо».

— А где Арсен? — вдруг спросила Валька. Она поднялась на подушке повыше и обвела комнату встревоженным взглядом.

— Спит в зале, — успокоила ее женщина. — Он возле тебя двое суток сидел, не отходил. А потом, когда ты пришла в себя, заснул как сурок, прямо в кресле. Мы его сегодня утром с твоей мамой перетащили на диван, так он даже не проснулся.

Валька откинулась на подушку и улыбнулась. Значит, ей не показалось. Он, действительно, все время был рядом.

— А вы давно приехали?

— Вчера вечером прилетела. Как только узнала, что ты заболела.

— Это вы меня лечили, да? — с интересом спросила Валька. — А чем?

— Уколами, детка. И не я, а врач. Разочарована?

— Ну, как сказать, — протянула Валька. — Вы извините, я не знаю, как к вам лучше обращаться. То есть я знаю, что вас зовут София Михайловна, как Ротару… Но вы такая молодая, что я немного растерялась.

— Называй меня Соня, — ответила собеседница. — Меня так все называют. Удобно?

Валька кивнула, продолжая рассматривать лицо матери Арсена, сидевшей перед ней.

Они с сыном были удивительно похожи. Так похожи, что даже страшно становилось: у двух людей, мужчины и женщины, оказывается, могут быть совершенно одинаковые глаза. Только выражение глаз было разным: Арсен смотрел на мир со сдержанной доброжелательностью, а его мать — с грустным пониманием.

Она все еще была очень красива. Арсен говорил, что матери исполнился пятьдесят один год, но на вид ей невозможно дать больше тридцати пяти-тридцати шести. И то, только потому, что в черных густых волосах уже щедро пробилась оттеночная серебряная нить.

Ровная смуглая кожа, чуть тронутая хорошей косметикой. Высокие нежные скулы, поддерживающие разлет больших черных глаз. Умный, красиво очерченный лоб. И великолепная белозубая улыбка, тоже переданная сыну по наследству.

«Стильная женщина», — одобрительно подумала Валька, окидывая сидящую перед ней женщину пристальным оценивающим взглядом.