Роковая любовь

— Она была цыганка!

— А я не люблю Миро. Понимаешь, не люблю!

— Не говори ерунды! Я сегодня же скажу Бейбуту, чтобы он засылал сватов!

— Но я не смогу жить по-твоему! Никогда не смогу! Что хочешь со мной делай!

— Разбаловал я тебя, — сказал Баро почти спокойно. — Слишком много себе позволяешь. Как я тебе уже объяснял, о свободе своей забудь! Ты ей плохо распорядилась! Будешь все делать, как я скажу.

Кармелита сжала руки в кулаки.

— Да, и вот что… Ты хотела стать артисткой?! У тебя есть такая возможность.

— Ты имеешь в виду, кривляться перед толпой отдыхающих на набережной?

— Постыдилась бы! Так о людях говоришь, о соплеменниках своих. Это их работа. И работа всех твоих предков, между прочим!

— А я больше не хочу с ними выступать!

— Будешь! Я тут все просчитал… Будем заброшенный театр восстанавливать. Мне давно пора было за это дело взяться. Спасибо, Бейбут подтолкнул. Театр, ресторан, казино — все, что требуется для большого развлекательного центра. К нам издалека ехать будут… А ты начнешь репетировать под надзором Бейбута.

Как же мерзко! Как мерзко шпионить, лазить по чужим столам, ящичкам, выискивая нужное письмо…

С тряпкой для вытирания пыли в руках (отличное прикрытие) Олеся искала письмо, о котором говорил Форс. Начала перебирать бумаги, лежавшие по всему столу.

И тут зашел Астахов:

— Что вы здесь делаете?

Олеся беспомощно, растерянно, посмотрела на него. На глаза навернулись слезы.

— Я… я… пыль протираю, бумаги стопкой складываю. У вас такой беспорядок на столе!

Астахову стало неловко. Это его бич с детства — захламленный рабочий стол. Как мама его ни ругала (а потом — жена), толку никакого. Нечего сказать, молодец! Сам виноват, а на девочку набросился. Вон — до слез довел… Как же убирать, не собрав бумаги, тонким слоем рассеянные по всему столу?

— Ну да, да. Все некогда. Руки не доходят.

— Не страшно, — улыбнулась Олеся. — Теперь же есть я. Я постоянно буду все убирать и аккуратно складывать. У вас же работы, наверно, очень много. Ведь так?

«Боже мой, — подумал Николай Андреевич. — Неужели хоть один человек на свете заметил, что у меня много работы?!»

— А не обманете?! — спросил он шутливо.

— Ну что вы! Нет, конечно! Я вообще никогда не обманываю, — сказала Олеся и тут же прикусила язык — а как назвать то, что она сейчас делает, разве это не обман?

Звонок астаховского телефона прервал Олесины размышления.

— Алло! Да?!. Да-да, конечно. Документы готовы. Да. Проект согласован… Бумага? По факсу? Да, вижу. Уже ползет, — Астахов ловко вытащил бумажку из факса, быстро пробежал ее глазами. — Понятно. А что говорят юристы?.. Ясно. Выезжаю. И сейчас же отправляю письмо Зарецкому.

Астахов закончил разговор, нажал кнопку:

— Елки-палки, тороплюсь… И Тамара куда-то ушла. Олеся, вы умеете пользоваться факсом?

— Ну, конечно! Я же…

«…бухгалтером работала», — хотела сказать Олеся, но вовремя спохватилась, вспомнила, что в этом доме она не бухгалтер, а горничная.

— …я же девушка сообразительная, — выкрутилась Олеся.

— Так вот, сообразительная моя, — сказал Астахов, незаметно для самого себя переходя на «ты». — Я сейчас должен срочно убежать, а ты, пожалуйста, отправь это письмо по этому вот номеру. Все! Я в тебя верю! Пока! — и убежал.

Господи, ну зачем же так! Он сам ей дал в руки тот документ, который она должна была найти и скопировать, а еще лучше — уничтожить. Лучше бы Николай Андреич наорал на нее, обозвал как-нибудь, тогда проще было бы шпионить и подличать. Атак…

Олеся прочла письмо.

Хорошо написано. Вроде документ, канцелярщина, а как-то тепло, уважительно, так, чтобы хотелось сотрудничать с этим человеком. Олеся с ужасом почувствовала, что человек, которого она должна ежесекундно предавать, нравится ей все больше.

Что же делать?

Она положила письмо на стол, опустила на него голову.

И заплакала.

Бесслезно, беззвучно, безнадежно…

Олеся шла на очередную встречу с Форсом в VIP-кабинет ресторана быстрым решительным шагом. Как трудно делать выбор, если нет ни одного хорошего варианта. Все подленькие, только по-разному.

Но она свой выбор сделала. Теперь нельзя скулить. Форс не уважает слабых. При нем нужно быть сильной, и тогда, может быть, удастся что-нибудь выторговать…

Форс очень обрадовался, увидев письмо, тут же принялся его читать:

— «Уважаемый господин Зарецкий, я прошу вас о встрече, поскольку отношения…» — и дальше перешел на скороговорку, закончив чтение, восхищенно посмотрел на Олесю. — Молодец. Ты профессионально растешь на глазах. Я даже не ожидал… Как тебе удалось добыть оригинал письма?

— Не важно.

— Согласен… У каждого должны быть свои секреты мастерства. Когда Астахов отправил его Зарецкому?

— Он не отправлял его Зарецкому… Он поручил это сделать мне, а я принесла его вам…

Форсово лицо расцвело радостной улыбкой:

— Олеся, ты чудо! За это надо выпить.

— Леонид Вячеславович, вы довольны?

— Ну конечно!

— Вы сказали, что это зачтется вдвойне. Теперь, надеюсь, мы квиты?!

Радостная улыбка сползла с лица юриста. Взамен появилась ехидная ухмылка:

— Деточка, ты забыла, я тебе еще кое-что сказал. «Трудно делать такие вещи в первый раз». Это значит, что будет второй, третий, пятый, десятый…

Олеся вспыхнула:

— Не надо было мне брать это письмо! И больше я так никогда делать не буду!

— А вот это, дорогая, — дудки! Решать, расплатилась ты или еще нет, буду я, а не ты! Что скажу, то и сделаешь! И столько раз, сколько нужно. Понятно?!

Олеся убежала из ресторана. Все бессмысленно.

В этой жестокой игре все ее расчеты оказались мелкими детскими хитростями.

В таборе местные детишки подсказали Максиму, где палатка Рубины. Для них ничего необычного не было в том, что заезжий ищет старую гадалку. Ну, приспичило человеку — и все.

Максим шагнул в палатку, как в воду нырнул:

— Здравствуйте, вы помните меня?

— Здравствуй. Скорее чувствую, чем помню. Зачем пришел?

— За помощью.

— Садись, — сказала Рубина, указывая на топчан в углу.

Максим сел. А она всмотрелась в него долгим, пристальным, изучающим взглядом:

— Ну рассказывай, какая такая помощь тебе понадобилась. Чего ты хочешь?

— Не я, а мы хотим. Мы вместе с Кармелитой.

— Что же вы хотите вместе с Кармелитой?

— Вас уважают, к вашему слову все прислушиваются, только вы можете изменить мнение ее отца обо мне… Понимаете, мы хотим быть вместе!

— Это невозможно!

— Но почему?!

— Потому что таковы правила! И лучше будет, сынок, тебе сразу же уйти! Тебе никогда не быть с Кармелитой!

— Вы хотите, чтобы я ушел, убежал, уехал. Да? Вы хотите, чтобы я перестал за нее бороться? До свидания, извините!

Максим вскочил с места.

— Стой! — решительно, и в то же время по-доброму, сказала цыганка.

Максим замер.

— Что же ты такой горячий! — Это прозвучало как похвала, а не осуждение.

— Скажите, неужели так не бывало, чтобы цыганка любила нецыгана? — спросил Максим с надеждой.

— Бывало… Только такая любовь ходит рядом со смертью.

— Не всегда же?

Рубина замолчала. Видно, больно было ей отвечать. И все же сказала:

— Всегда…

— Я… я не верю вам.

— Жаль!

— Так не может быть. Так не должно быть… Что же вы делаете с нами? Почему вы не оставляете нам выбора? Как так можно? Мы просто два человека, которые любят друг друга. Мы же не звери, чтобы следить за нами! Зачем загонять нас в угол, заставлять идти на какие-то отчаянные шаги?