Лучшие друзья (СИ)

– Лайсерг! Лайсерг! – прервав попытку даузера ответить своему другу, из дома, через чёрный выход, торопливо выбежала Сара, явно чем-то напуганная и незнающая, что ей делать.

– Сара, что случилось? – переглянувшись с Треем обеспокоенными взглядами, тут же подбежал к ней навстречу Лайсерг.

– Там... там... – запыхавшись от быстрого бега, пыталась брюнетка рассказать всё, что увидела. – Там Юи на кухне... – последовал тяжёлый выдох, и она продолжила: – Она плачет, и ничего не говорит. Я не знаю, что делать.

– Чёрт, – как всегда перед лицом напасти, проявилась в Юсуи дружба, из-за чего он, не медля, побежал в дом, а вместе с ним и не менее обеспокоенный даузер, успевший выдвинуть свою теорию.

– Кажется, Рен всё же её довёл.

Но грешить на сложный нрав своего друга было преждевременно, хотя и не лишено основания, однако, когда пробежав несколько коридоров первого этажа и влетев на кухню, едва не сбив друг друга в узком для них двоих проёме, и Трей, и Лайсерг увидели совершенно иную картину, чем себе представляли.

На кухне, где из радиоприемника доносилась музыка известного фильма «Крёстный отец», в гордом одиночестве находилась молодая шатенка. Она сидела на голом полу возле разделочного стола и тихонечко, практически беззвучно плакала. От неё не доносились ни крики, ни проклятья, однако что-то здесь было не так. Её плечи подрагивали, а взгляд был таким безжизненным, будто она смотрела какой-то мелодраматичный сериал.

– Юи. Юи, что с тобой? – переглянувшись с Треем взглядами, будто спросив друг друга о том, есть ли у кого идеи по поводу того, что случилось и из-за чего плачет их подруга, аккуратно спросил Лайсерг, вместе северянином присев на корточки по разные стороны от неё.

Однако девушка ничего не ответила – лишь шмыгнула носом, постоянно смотря вперёд и не обращая ни на кого внимание.

Проследив за её взглядом, оба парня увидели, что их подруга не просто так уселась именно здесь. Прямо перед её глазами была газовая плита, в духовке которой, освещённой изнутри ярким светом, готовилась на гриле целая курица – будущий обед долгожданных гостей.

– Вот так живёшь себе живёшь, и тут тебе отрезают голову и сажают на вертел, – совершенно серьёзно и без малейшей улыбки горестно произнесла Юи, снова шмыгнув носом и горько заплакав. Трей и Лайсерг смотрели на неё не в силах и слова вымолвить от шока и чувства сумасшествия, закрадывающегося и в их головы тоже. – А вдруг! – резко вспыхнула от ужаса Вэй, ухватившись за руку даузера и пытаясь глазами найти в друзьях поддержку. – А вдруг у неё были детки, – и после этих слов она закрыла лицо ладонями и ещё сильнее заплакала, окончательно лишая детектива и северянина здравого взгляда на эту ситуацию.

– Теперь ты понял, почему я не хочу детей? – произнёс северянин, старавшийся не принимать данный заскок Юи на фоне беременности, как явный умственный сдвиг. – Отправить свою жену в психушку... Пожалуй, страшнее не придумаешь.

– Ты только Рену об этом не рассказывай, – всё так же с ужасом смотря на Юи, действительно плачущую и сострадающую крутящейся на вертеле курице, произнёс Дител. – А то нам придётся их обоих туда отправлять.

====== Мальчишник по-английски. Часть 3. ======

Вечер – время, когда начинается веселье и свобода от рабочего, трудового дня. В каждой стране и в каждом городе это время суток окрашивается яркими огнями придорожных кафе, торговых центров и вывесок развлекательных заведений. Фонари оживлённых улиц, как маяки на пути усталых «путников», прокладывали свою дорогу к другой атмосфере обычной жизни.

В Лондоне вечерние дороги были полны людей, несущих в своих сердцах самые различные эмоции и краски чувств. Кто-то злился на прошедший день и его несправедливость, кто-то со спокойствием и смирением относился к своей уныло проходящей жизни, а кто-то, махнув рукой на все неудачи, стремился в самую гущу событий, приключений и приятного времяпрепровождения.

Правда у англичан понятие о веселье весьма и весьма отличается как от других народов, так и друг от друга. Кому-то нравится быть в шумной компании, чтобы уши закладывало от громкой музыки, а алкогольные напитки лились рекой, а кому-то больше по душе консервативность взглядов, спокойствие и интеллигентность общества – в общем, всё то, что сейчас заставляло друзей Лайсерга Дитела едва держать глаза открытыми.

На улице Сент-Джеймс в четырнадцатом по счёту доме, рядом с одноимённым сквером, находится, пожалуй, одна из самых притягательных и богатых библиотек Англии. Она не дышит роскошью и вообще мало чем отличается от других исторических зданий Лондона, зато внутри этот храм просвещения живёт своей жизнью, погружая читателей в совершенно другой мир фантазий и духовности.

На втором этаже, в центре большого зала, который был окружён высокими – от пола до потолка – книжными шкафами с соответствующим содержанием, находился небольшой постамент с тумбой для оратора, сейчас и возвышавшегося над своими слушателями. Увлечённые его задушевным книгочтением на весьма интересную тему о трасологической экспертизе и её современных возможностях друзья нашего жениха сидели в пятом по счёту ряду «зрительного» зала с краю, совершенно по-разному «наслаждаясь» английским мальчишником.

Ближе к центру, обхватив рукой подбородок и положив указательный палец между носом и губой, с сосредоточенным видом сидел сам виновник этого торжества. Лайсерг слушал оратора с предельным вниманием и изредка кивал головой, как бы соглашаясь с ним.

Следом, по правую руку, от Дитела сидел его лучший друг и по совместительству начальник детективного агентства Стэн Коуз, вид которого был предельно возмущённым и на грани ярости. Он был приведён сюда не по своей воле и, закинув ногу на ногу, которой потрясывал от возмущения, постукивал пальцами по подлокотнику своего кресла, подперев рукой голову. Было очевидно и понятно, что пребывание здесь приносит ему не самые радушные эмоции, а его роль шафера стояла теперь под вопросом, в котором точкой под петлёй была именно обида.

Ещё одним гостем, истинные мысли которого было сложно понять, в принципе как и его самого, был один из сильнейших шаманов знатной фамилии Тао. Лишь его изредка брошенный с недовольством и осуждением взгляд на увлеченного Дитела говорил о том, что ему тоже не по душе находиться здесь, зависать в собственном телефоне и слушать иностранную лекцию какого-то профессора.

Наиболее лояльно и с пониманием отнёсся к такому времяпрепровождению Йо Асакура, сидящий следом за Реном. Его тактичность и поддержка друзей во всех их благих начинаниях не давала пробиться не то, что эгоизму, но даже откровенности. Именно поэтому, не понимая и одного процента из того, о чём так увлечённо говорил профессор, он потирал виски руками, мотал головой, чтобы взбодриться, но упорно старался вникнуть в суть дела, которое заставляло оттенок его лица приобретать розовато-персиковый цвет.

И наконец последним другом даузера был северянин, не боявшийся открыто показать то, что мальчишник по-английски – это самая настоящая скучная катастрофа!

Трей уже не сидел, нет, он практически лежал на стуле, съехав по нему, как сбившая накидушка. Его голова была запрокинута назад, глаза закрыты, а через час лекции из приоткрытого рта донесся негромкий храп, достучавшийся до сознания жениха, наконец-таки заметившего не только скучающие, но и изнеможённые, а у кого-то и недовольные лица друзей.

– Лучше б я с Сели по магазинам пошёл, – совсем чуть-чуть приоткрыв глаза, высказался за всех присутствующих здесь друзей северянин, что-то проскулив и сползя по спинке стула ещё ниже.

– Приятных вам покупок. Приходите ещё, – едва дверь элитного и очень дорогого бутика открылась, вслед донеслись слова двух девочек-консультантов, которые только что-то обслужили весьма и весьма не бедных клиенток.

Три ещё совсем юные покупательницы вышли из магазина одежды с полными руками сумок и с самым прекрасным расположением духа. От них даже исходило тёплое мерцание, производившее впечатление об их беззаботной и счастливой жизни, которой можно только позавидовать. И лишь одна, четвёртая, девушка портила всю эту идиллию своей мрачностью, унынием и полнейшей утопией.