Барби играет в куклы

— Между прочим, Светлана сюда приехала не в няньках при мне сидеть.

Что, съел? Аркадий был не на шутку раздосадован. Еще бы, один из его дорожных саквояжей с абсолютно бесполезным, между прочим, барахлом, вдруг открыл рот и начал качать ему права.

Пускай я без лыж, но с клюкой (которая мне была почти не нужна) буду выглядеть белой вороной, ради такого дела я готова. И еще я страшно обрадовалась, что ни Светлана, ни тем более её спортивный друг участия в благотворительной акции не приняли. Я в самом деле собиралась смотреть на горы, а не на сладкую парочку. В конце концов, тут просто сотни мужиков, которые в сто раз красивей её хваленого Дениса.

Аркадий, надо признать, выполнил свою трудовую повинность с честью: "свозил" меня на смотровую площадку Шварце-Шнайде, а после, совершенно притихшую и обалдевшую, накормил в маленьком трогательном ресторанчике. Я очень старалась запомнить всё — и немыслимо вкусные колбаски и маковый пирог, и суп, почему-то налитый в чашки, и хомуты, развешанный по стенам, и приветливо-уютную официантку в красивом вышитом жилете. Я упросила Аркадия купить мне точно такой же, на память.

Вот приеду домой, освою горловое тирольское пение и буду в этом жилете в переходах зарабатывать себе на жизнь. Когда уйду от Аркадия. Тут я испуганно огляделась по сторонам, потому что мне показалось, что кто-то произнес эти слова вслух. Но рядом никого не было, а я ничего такого не думала.

Странная вещь произошла со мной сразу после возвращения: солнце, горы, чужой говор, — всё это тут же стало казаться совершенно нереальным — так, приснился очень яркий сон, но наступило утро и… привет. Я бы может еще поразглядывала самые полюбившиеся картинки, но куда там…. А вот то, чего я помнить не хотела — это пожалуйста, в огромных дозах и в любое время.

Я зачем-то постоянно думала, вернулся ли юрист со своей Светланой или остался на курорте. Там я видела его только дважды, один раз в бордовом свитере, второй раз — в белом. И что дальше? Надо думать, он, в отличие от Аркадия, как дурак сутками не слезал с трасс, или нет, не так, он не позволил бы своей стриженной дылде скучать в одиночестве. Только мне-то какое дело? Может, позвонить тете Вале? Звони, звони! — взвыла ехидна — наведи справки, поэтому я звонить не стала.

Нет, всё-таки интересно, когда у них будет медовый месяц, куда потащит молодую жену юрист? Хотя, она-то себя никуда "тащить" не позволит, это мы, чики… У Светланы есть характер, есть мозги, а у меня? У меня, со слов Арчибальда — только жутко сексуальный голос и потрясающие, р-роскошные волосы.

Как-то само собой получилось так, что я взяла ножницы, подошла к зеркалу и чик! — у меня в руках оказалась прядь этих самых р-роскошных волос, между прочим, довольно приличная прядь. Вот тут я испугалась.

Бабтоня как-то рассказывала про свою канарейку, которая не дожила до нашей судьбоносной встречи каких-то полгода: всё ощипывала себя и ощипывала и в совершенно лысом состоянии, естественно, померла. У неё был стресс, как потом объяснили Бабтоне, хотя она так и не поняла на почве чего.

Помирать я, положим, не собиралась, но навязчивое желание повыдергивать себе перья замаячило передо мной довольно отчетливо, и я кинулась в парикмахерскую. Не стала выбирать какой-нибудь раскрученный салон из тех, что посещала Долорес, и уж ясно, не попёрлась туда, где я так и не состоялась как уборщица. Я пошла в самую обыкновенную парикмахерскую.

— Вера, клиентка ждёт!

Я с некоторой тревогой ждала появления некой Веры, вот час назад мне было на всё наплевать, а теперь я уже тревожилась: а ну как эта самая Вера изуродует меня окончательно.

— Вы точно решили стричься? — отчего-то с сомнением спросила меня мастер, между прочим, примерно моего возраста, Она смотрела на мои волосы и вроде бы сомневалась. Пожалуй, еще чуть-чуть и я сбегу.

— Точно. — Я сняла заколку, более или менее успешно маскировавшую результат моего лёгкого припадка, и Вера сомневаться перестала.

— Как будем стричь?

Я пошевелила пальцами над головой и показала нечто, непонятное даже мне самой: ну как-то так, покороче, но чтобы в случае непредвиденной кончины не выглядеть ощипанной канарейкой.

— Надо же, — сказала Вера удивленно, когда большая часть моей шевелюры ссыпалась к ее ногам, — оказывается, ты почти девчонка, а я сначала подумала, что ну… такая зрелая девушка.

Я так и не решила, комплимент это или нет, всё равно моя голова теперь не годилась для каких-либо других превращений, да и я сама тоже. Главное, чтобы меня признал Георг.

Если он и удивился моему новому облику, то виду не показал, а без лишних разговоров запрыгнул ко мне на колени и заурчал как газонокосилка, и подсунул свою башку мне под руку — гладь давай.

Елена Петровна сварила кофе и уселась напротив меня.

— Ну про то, как ты выглядишь, говорить не буду, пусть мужики комплименты говорят. Я бы сказала, что ты — точь-в-точь я в молодости, но, во-первых, ты тогда расстроишься, а во-вторых, это неправда. Ты куда лучше. — И она засмеялась. Господи, как же я по ним соскучилась!

— Отчего глаза грустные? Никак со своим поцапалась? Ничего, это только придаёт остроты отношениям, я вот с покойным Гришей всё уси-пуси, его и потянуло на экзотику.

— Не знаю, — я пожала плечами, — вроде не поссорились, не знаю. — С Еленой совершенно не нужно было притворяться, делать лицо, вот я и не стала делать, а просто сидела и гладила Георга.

— Елена Петровна, а можно я к вам своих кукол перевезу? — ничего подобного я еще час назад делать не собиралась, а теперь удивилась — и как я об этом раньше не подумала?

— Перевози, места всем хватит, — она, прищурившись, смотрела на меня сквозь сигаретный дым и, кажется, даже сквозь эту дымовую завесу все отлично видела. — Даже если надумаешь себя перевезти, нет проблем.

— Да нет, — я даже слегка испугалась ее слов, — я просто поняла, что не в куклах дело. То есть я хочу сказать, что не они квартире не подходят, а она им.

Вообще-то это открытие могло меня далеко завести, и Еленино предложение мешало думать о чём-то другом, надо же ей было так сказать — "перевезти себя". Чёрт возьми, а ведь ужасно хотелось!

— Завтра и тащи! — Елена Петровна сосредоточенно уродовала в пепельнице окурок. — Глупое, конечно, желание, чисто бабское, но мне хотелось бы посмотреть на твоего мужа.

— Почему глупое? Бабтоня тоже всё очень хотела. "Детонька, мне бы хоть одним глазком…". А потом увидела… и ничего.

— Я и говорю — бабское. А глупое, потому что это ничего не изменит, в эксперты, как показывает история, я не гожусь.

А вот здесь, как показала история, Елена Петровна ошибалась.

Ну что же, у меня был запланирован еще один великосветский визит, надо будет купить селёдину побольше да пожирнее и лимонных долек. Подумать, какие только прихоти не встречаются на свете… Я чмокнула пиратскую рожу, сделала ручкой Елене Петровне — пока! и отправилась за селёдкой.

— Ой, Ксения, это ты? Де-е-тонька… да ты красавица, просто красавица, глаз не оторвать, только волосы все равно жалко! И загорела как, и глазки прямо как васильки… А я как чувствовала, с утра как встала, сразу пироги затеяла, ну как чувствовала. Ну зачем ты тратилась-то, вон я напекла сколько. Да-а, в нашем гастрономе такую не продают, норвежская, да? Ой, лимонные, как я люблю.

Всё-таки как мало надо человеку для счастья. Я поцеловала Бабтоню в ванильную щёчку, и она зашмыгала носом, мне, между прочим, тоже хотелось.

Я потеряла счёт выпитым чашкам, про пироги и говорить нечего, (плевать, все равно моя жизнь кончена), слушала очередные ужастики про соседей и сама пересказывала события прошлой недели как странный вычурный сон — ведь приснится же такое.

— А когда Лёвчик обычно возвращается?

— Да когда как возвращается, — Бабтоня начала сметать со стола крошки уж слишком старательно. — Вот всё хорошо, и пригласил его какой-то там известный к себе, еще подучит и работать возьмёт, но так ведь всё не слава богу. Всё ворчит, всё чем-то недоволен, швыряет всё…