Долгая ночь

Он рассмеялся.

– Ваш отец все это с вами отрепетировал? – спросил он.

– Мистер Катлер…

– Просто Билл.

– Билл, неужели вы за прошедший час ничего не видели и не слышали? Вы хотите стать одним из современных умных деловых людей Юга, и думаете, что я преувеличиваю?

Он задумался на мгновение, затем, обернувшись, осмотрелся вокруг так, как будто у него только что открылись глаза. Затем он кивнул.

– Тут вы попали в точку… – улыбаясь произнес он, – но я не потратил ни гроша, и могу пустить все поместье с аукциона, если мне захочется.

– Правда? – спросила я, и мое сердце тяжело забилось. Он хитро посмотрел на меня.

– Может быть, а может нет. Посмотрим.

– Посмотрим на что? – спросила я.

– Там видно будет, – сказал он, и я поняла, почему папа говорил, что этот человек любит играть с чужими жизнями и собственностью. Я пошла к дому, но он быстро меня догнал.

– Могу я поинтересоваться, не отобедаете ли вы со мной сегодня в моем отеле? – спросил он. – Это, конечно, не такое уж фантастическое место, но…

– Спасибо, нет, – быстро ответила я. – Я не могу.

– Почему? Что, слишком много работы над бесполезными конторскими книгами вашего отца? – Он явно не привык получать отказ.

Я повернулась к нему.

– Разве недостаточно сказать: я занята и больше ничего не объяснять.

– Вы такая гордая? – пробормотал он. – Ну что ж.

Все в порядке. Мне нравятся женщины с огоньком. Они гораздо привлекательнее в постели, – добавил он.

Я покраснела и обошла вокруг него.

– Это грубо и неуместно, мистер Катлер. Джентльмены Юга, возможно, для вас как древние ящеры, но зато они знают, как нужно разговаривать с молодой леди.

Он снова расхохотался, а я поторопилась прочь, оставив его одного.

Но, к моему сожалению, вскоре он снова появился в дверях детской комнаты и объявил, что теперь он приглашен на обед.

– Я зашел сообщить вам, что раз уж вы отказались пообедать со мной, то я принял приглашение вашего отца.

– Вас пригласил папа? – недоверчиво спросила я.

– Ну, – ответил он, подмигивая, – скажем, я просто поспорил и выиграл у него это приглашение. С нетерпением жду встречи с вами, – поддразнивая, сказал он и, приподняв шляпу, удалился.

Мне было жутко от того, что этот грубый, самоуверенный человек может проникнуть в наш дом и вторгнуться в нашу жизнь. И это все из-за папиной глупой игры в карты. На этот раз я не могла не согласиться с Эмили, что игра в карты – это зло. Это, как зараза, почти такая же как и пьянство папы. И несмотря на то, что он всегда проигрывал, он не мог удержать себя. Только теперь от этого стало плохо нам всем.

Я крепко прижала малышку Шарлотту к себе и покрыла ее щеки поцелуями. Она засмеялась и накрутила пряди моих волос на свои крошечные пальчики.

– В каком мире тебе придется взрослеть, Шарлотта? Я молюсь и надеюсь, что он будет лучше, чем мой, – сказала я.

Она уставилась на меня, удивленная моей интонацией, и ее глаза широко открылись, когда увидела мои слезы.

Несмотря на наше бедственное положение, папа приказал Вере приготовить гораздо более богатый обед, в отличие от тех, которые нам предлагались в последнее время. Он был южанином, и его гордость не позволяла меньшего. Несмотря на то, что ему не нравился Билл Катлер, и папа презирал его за то, что он выиграл у него Мидоуз в карты, он не мог посадить гостя за стол, сервированный простой посудой. Вере пришлось достать китайский фарфор для особых приемов и хрусталь. Длинные белые свечи были поставлены в серебряные подсвечники, и на стол была постелена белоснежная скатерть, которую я не видела уже несколько лет.

У папы оставалось совсем немного бутылок дорогого вина, но две из них были поданы на стол вместе с уткой. Билл Катлер настоял на том, чтобы сесть рядом со мной. Он был одет очень элегантно и торжественно и, я должна была признать, что он красив. Но его непочтительное поведение, эта его сардоническая ухмылка и заигрывающие манеры стали мне надоедать и выводили из себя. Я видела, как сильно презирает его Эмили, но казалось, чем яростнее она поглядывает на него через стол, тем больше нравилось ему у нас. Он чуть не расхохотался, когда Эмили начала читать Библию и молиться.

– Вы что, проделываете это каждый вечер? – скептически спросил он.

– Конечно, – ответил папа. – Мы – богобоязненны.

– Ты, Джед? Богобоязненный? – Он захохотал. Его лицо было красным от выпитого вина. Папа быстро взглянул на меня и Эмили и тоже покраснел, правда от подавленного гнева.

У Билла Катлера хватило ума поменять тему разговора. Он болтал что-то о еде и хвалил Веру, осыпая ее таким количеством комплиментов, что она покраснела. На протяжении всего обеда Эмили смотрела на него с таким презрением и отвращением, что я улыбнулась, прикрывшись салфеткой. Поэтому Билл Катлер избегал смотреть в ее сторону и общался только с папой и со мной.

Он расписывал свой отель, жизнь в котором протекала так же как и на побережье, рассказывал о своих путешествиях и планах на будущее. Затем у них с папой был напряженный спор об экономике, о том, что правительство должно или не должно делать. Затем они перешли в папин кабинет, выкурить по сигаре и выпить бренди. Я помогла Вере убрать со стола, а Эмили пошла присмотреть за Шарлоттой.

Несмотря на все, что произошло, и все, что она знала, Эмили исполняла роль сестры по отношению к Шарлотте лучше, чем ко мне. Я чувствовала, что она взяла на себя роль опекунши над моей малышкой, и когда, однажды, я что-то сказала об этом, она возразила со своей обычной пламенной религиозной верой и пророчеством.

– Этот ребенок наиболее уязвим для Сатаны с момента зачатия в порочной похоти. Я оберну ее кольцом священного огня, такого горячего, что Сатана сам уберется прочь. Первая фраза, которую она произнесет, будет молитва, – пообещала она.

– Только не делай из нее убогую, – попросила я. – Пусть она вырастет нормальным ребенком.

– Нормальным?

– Нет, лучше, чем я.

– Это то, чего я добиваюсь.

Когда заходила речь о Шарлотте, Эмили становилась фантастически нежной и даже любящей: я не пыталась встать у нее на пути, а Шарлотта смотрела на нее, как дети смотрят на родителей. Одно слово Эмили, и Шарлотта прекращала играть или безобразничать. Под присмотром Эмили она оставалась послушной и спокойной, когда ее одевали, а когда Эмили укладывала ее спать, она не упрямилась.

Шарлотта как зачарованная слушала Библейские чтения Эмили. Когда я закончила помогать Вере и пошла к Шарлотте, я обнаружила, что она сидит у Эмили на коленях и слушает толкование Бытия. Шарлотта смотрела на нее и слушала, затаив дыхание, как Эмили, понизив голос, подражает голосу Бога.

Шарлотта с любопытством взглянула на меня, когда Эмили закончила чтение. Она улыбалась, игриво хлопая в ладошки, ожидая чего-то радостного и светлого, но Эмили считала, что это неуместно после религиозного чтения.

– Ей пора спать, – объявила она. Эмили позволила мне помочь уложить малышку в кровать и поцеловать ее на ночь. Но перед тем, как уйти, Эмили захотела показать мне кое-что, что было свидетельством ее успешного воспитания. – Давай помолимся, – сказала Эмили и сложила ладони. Малышка взглянула на меня, затем на Эмили. Шарлотта тоже сложила свои ладошки вместе и держала их так, пока Эмили не закончила молиться. – Она подражает, как обезьянка, – проговорила Эмили, – но со временем она поймет, и это спасет ее душу.

«А кто спасет мою?» – подумала я и поднялась в свою комнату, чтобы лечь спать. Поднимаясь по ступенькам, я услышала хохот Билла Катлера из папиного кабинета. Это заставило меня ускорить шаги, и я была рада, что меня отделяют от этого самодовольного человека расстояние и двери.

Но легче было сказать, чем сделать. Все дни этой недели Билл Катлер посещал Мидоуз. Мне казалось, что он следует по пятам и следит за мной и Шарлоттой, когда мы гуляли. Иногда он играл с папой в карты, иногда обедал с нами, а иногда появлялся, прося позволения снова осмотреть собственность, чтобы решить, как с ней поступить. Он был для нас как какое-то ужасное мучение, как напоминание, что все, находящееся вокруг нас по его одной прихоти может придти в движение. В результате он получил право пользоваться нашим домом и нашими жизнями, и моей в том числе.