Санта-Барбара

— Да, господин Кепфелл.

Этого разговора и этих слов — «да, господин Кепфелл» — Джо не слышал, но он сразу же понял, что его отец стал на сторону Санта-Барбары, а значит, отец для него чужой непонятный человек. Словно иностранец, объясняющийся на другом языке. И о чем с ним говорить? Может, о ноге спросить? Мать говорила о ней. Он об этом и спросил. Отец наконец отошел от двери, сел в кресло, помолчал.

— Со мной произошел несчастный случай, — наконец, сказал он. — Ты знаешь, Джо, вообще дела пошли очень плохо после того, как тебя упекли в тюрьму.

— Да, папа, я очень сожалею.

Мариса, в предчувствии нехорошего, придвинулась к сыну — ей хотелось быть около него, а Джейд выронила из рук свою пляжную сумку и застыла на месте.

— Хочу кое о чем спросить тебя, Джо.

— Да, папа, я слушаю. Какие у тебя планы?

Джо ждал этого вопроса, но не думал, что его, зададут сразу и в том единственном месте Санта-Барбары, где он надеялся обрести мир. Так начиналась война.

Джо сделал над собой усилие и ответил:

— Ну, я не знаю еще.

— Нужно подумать об этом, Джо, — продолжал настаивать отец.

— Ну не знаю, город есть город. Я думаю, что смогу найти здесь работу.

Ответ, которого он опасался больше всего, прозвучал.

— Только не в Санта-Барбаре. Здесь Для тебя ничего нет.

Ченнинг Кепфелл-старший умел делать все, как надо. Легкий и грациозный, словно бабочка, вертолет перенес молодых на широкую скалистую площадку, усаженную экзотическими пальмами, и также грациозно опустил их в нескольких милях от побережья. Потребовалось немало затрат, чтобы привезти на этот крошечный островок с не очень щедрой естественной растительностью презентабельные роскошные породы, а также обеспечить его всеми современными удобствами, без которых калифорнийский миллиардер, конечно же, не мог обойтись — включая продуманную систему водоснабжения и мощную подземную электростанцию, расположенную рядом с виллой. Это оригинальное строение, которое некоторые злые языки называли странным и даже уродливым, отличалось от моделей на континенте тем, что было почти полностью покрыто некоей стеклянной оболочкой. Это было последнее хобби Ченнинга Кепфелла, который неожиданно стал энтузиастом использования солнечной энергии, — что выглядело высочайшим кокетством со стороны нефтяного короля. Одному очень ловкому изобретателю удалось воспользоваться этим неожиданным меценатством, захватить монополию на дом и создать для этого дома подобие монструозного кристалла из богемского стекла. Правда, эти солнечные батареи приводили в действие Только морозильник и телевизор, но иногда Ченнинг забывал упомянуть о том, что, кроме солнечного электропитания, существует еще мощная подземная электростанция, и визитеры, бывавшие в доме, выказывали восхищение.

Едва сойдя на землю, Питер и Келли были полностью окружены заботами со стороны выписанного из-за моря обслуживающего персонала и могли прекрасно проводить время — наслаждаться поданным в постель великолепным кофе, купаться в бассейне и объясняться в любви.

— Это наша планета, — говорил Питер. — Она принадлежит только тебе и мне. Я тебя обожаю, мадемуазель Кепфелл.

— Скорее уж, мадам Флинт, — отвечала Келли.

— Все остальное может идти к черту: суша, загрязнение окружающей среды. Мы на это плюем. Хочешь искупаться перед обедом, милая, или ты слишком устала?

— Что значит «устала?» Ты меня принимаешь за сахарную пудру, господин Флинт.

— Ты будешь моей женой, — говорил Питер, — и у нас будет куча детей, чтобы было с кем праздновать день материнства. Мы перенаселим мир с твоей помощью.

— Да, но пусть детей у нас будет, не больше, чем пальцев у меня на руках. Согласен?

— Согласен. А сколько у тебя пальцев на руках, Колли?

— Достаточно для того, чтобы замесить тебя, как тесто. Прыгай в воду, Питер.

— В Санта-Барбаре для меня есть дело, говорил Джо. — С настоящего момента я подчиню свою жизнь одной цели: узнать, кто убил Ченнинга? Я буду проводить в поисках каждый час, каждую минуту. Почему я потерял пять лет своей жизни в тюрьме, в то время как я никого не убивал? А где-то здесь, на свободе, ходит убийца. Папа, я здесь для того, чтобы его найти.

ГЛАВА 5

В конечном счете противостояние между Джо и его отцом закончилось прескверно. Если переживания Джо, в силу ого молодости, могли иметь еще какой-то выход, то страдания Джона Перкинса камнем легли на ого душу. Это было отчаяние измучавшегося человека, готового на самый крайний шаг — самоубийство. Когда Джо спросил его, верит ли отец, что его сын действительно убил Кепфелла, старый Перкинс не ответил на этот вопрос, и это красноречивое молчание стало для него еще одним несчастьем в череде тех несчастий, которые питали мазохизм этого бедного человека. На самом деле, он и не знал ответа. Откуда он мог его знать, он, решительно закрепивший за собой репутацию слабого мужчины, напуганного слухами, бродившими по, городу, отгородившего себя от всего мира своей угрюмостью и преисполненного, благодарности, к тому, кто, как ему казалось, мог навеки исключить его из списка пригодных для работы, но считавший себя спасенным им и тем самым связанный с всемогущим Кепфеллом, он мог двигаться только в состоянии этого подчинения. Для того, чтобы познать истину, ему нужна была любовь. А была ли у него еще любовь к своему сыну, к Марисе, Джейд? И как бы в свое самооправдание Джон Перкинс, слывший молчальником, начал бормотать какие-то слова, перешедшие в длинный и страстный монолог. Который, к сожалению, ничего не прояснил.

— Ты хочешь, чтоб я тебе рассказал, — прорычал он вдруг в адрес Джо, который всего-навсего требовал простого ответа на простой вопрос, — ты хочешь, чтобы я тебе сказал, чтобы объяснил, чем была вся наша жизнь все эти годы, пока ты был в тюрьме. Ну давай поговорим о деньгах, например. Все наши маленькие сбережения съели расходы на твой судебный процесс: все стоило больших денег — судебные издержки, адвокаты, а они очень дорогие, эти адвокаты. Теперь я скажу тебе, как мы выкрутились. Мы второй раз перезаложили этот дом и сегодня платим проценты, королевские проценты. Мы сгибаемся под тяжестью долгов. Посмотри на платье матери. Она носит его с тех пор, как тебя забрали. Она не может позволить купить себе другое. Твои родители разорены, а еще надо платить, платить и платить в течение двадцати лет. Ты освободился, прекрасно. Ну а нас забрали на двадцать лет, и еще неизвестно, выберемся ли мы им этой кабалы.

Мариса, понимая, что дом сносит ураган, пыталась заставить отца замолчать, спасти свое жилище. Бесполезно, она почти воочию видела, как распадается их очаг, как окна и двери срываются с петель, как сносит крышу, как валятся со страшным шумом стены.

Отец продолжал:

— Джо, ты был нашей надеждой, ты был тем, кто должен был познать удачу и собрать состояние. Ты должен был жениться на богатой наследнице, ты должен был стать человеком, который завоевал бы признание и блестяще реализовал свои возможности. Но ты вверг нас в нищету...

С шумом хлопнула дверь. Сначала раз, потом другой. Это Джейд, быстро подняв свою пляжную сумку, выскочила из рушащегося дома, и сразу же за ней последовал брат.

Мариса, пристально посмотрев на своего мужа, сказала:

— Запомни, Джо останется в Санта-Барбаре и будет делать все, что захочет. Он здесь у себя дома, а вот ты можешь уходить. До свидания, Джон.

На самой вершине холмов, где черная решетка поясом охватывала белые стены громадного имения семьи Кепфеллов, внимательный глаз наблюдателя мог различить и большой сад, который примыкал к соседнему, не менее огромному строению. В отличие от сада, который как бы выставлял свой объем напоказ, это строение не бросалось в глаза, но отличалось элегантностью и составляло со всем окружением единое целое. Почти столетие разделяло эти два архитектурных ансамбля, и потомство талантливых строителей одного было уже предано земле, когда второе еще едва зародилось. Строение называлось «Малая Каталония», о чем, впрочем, не было официального свидетельства, но всякий в Санта-Барбаре знал, что это был самый старый дом в городе, и этому дому не нужно больше оправдывать свое имя, так же, как Эйфелевой башне. Конечно, придирчивый глаз педанта мог бы заметить какие-то искажения — царапины, покосившееся крыло, но тем не менее ансамбль решительно противостоял ходу времени и худшим, если таковые были, качествам его владельца. А самым худшим из этих качеств было то, что Аугуста Локридж, жившая здесь со своей матерью и своей дочерью, не имела и десятой части доходов, которые позволяли бы в одно и то же время содержать и семью и такое жилище. Кроме того, был еще и мальчик, Уорен, который решительно не хотел жить в родовом имении. Эта семья Локридж, а правильнее было бы назвать — семья Стентон, потому что единственный Локридж-отец находился сейчас на другом конце света, была представительницей тех мелкопоместных дворян, что скупо жили в громадных руинах и не способны были даже под угрозой смерти сломать последнюю ветвь своей истории. Несмотря на то, что была разорена и всеми оставлена, Аугуста, со своим неизменным красным зонтиком, считала своим долгом регулярно спускаться по Стейт-стрит, уверенная в том, что даме ее ранга подобает посещать своих арендаторов. Она не понимала, что все эти арендаторы давно разбогатели и приобрели громадную власть, делающую их сильными мира сего... Нет, она не собиралась прощать Кепфеллам их причиняющего неудобства богатства. Как и Минкс, ее старая мать, которая жила воспоминаниями о своей былой власти, Аугуста в своей манере поклялись взвалить на себя тяжесть наследства, только вот дети... Один из них находился как раз рядом с их домом, среди буйной зелени старого сада. Молодое тонкое и насмешливое лицо, типично калифорнийская грива волос, высокая, как у скандинава, фигура. Подростка интересовало окно первого этажа этого благородного здания, по которому он умело стучал небольшими камешками. В окне появилось лукавое лицо Джульетты, и, свесив собственную светлую гриву, она кокетливо улыбнулась нарушителю спокойствия.