Друзья, любовники, шоколад

Грейс наблюдала за ней. Она знает, подумала Изабелла. Она все понимает. А как же иначе? Ведь растерянность женщины, вдруг узнавшей, что ее молодой любовник повел себя так, как это свойственно всем молодым любовникам, ясно написана у меня на лице. Разница только в том, что мы с Джейми не любовники.

– Это должно было произойти, – изрекла Грейс, глядя в пол. – Захоти Кэт, чтобы он вернулся, сразу бы прибежал. Но она этого не хочет. Так что ж ему делать? Ждать у моря погоды? Мужчины этого не любят.

Изабелла посмотрела в окно. Стена, отделяющая ее сад от соседского, была увита клематисом, сплошь покрытым сейчас крупными розовыми цветками. Итак, Грейс подумала, что хозяйка огорчается из-за Кэт, ей даже в голову не пришло, что чувство могло быть личным. И это естественно. Ведь не могла она заподозрить, что тетушка, да, тетушка влюбилась в приятеля своей племянницы. В том Эдинбурге, где живет Грейс, это немыслимо, невозможно. Но даже у тетушек имеется свое «Оно», подумала Изабелла, и эта мысль ее чуть ли не рассмешила. Всё, больше никакой пустоты не будет! У нее хватит силы воли, чтобы принимать жизнь с удовольствием.

– Вы правы, Грейс, – сказала она. – Нельзя требовать, чтобы Джейми вечно томился в ожидании. А судьба Кэт меня очень тревожит. – Изабелла помолчала и потом добавила: – Хочется, чтобы эта новая девушка, кто бы она ни была, оказалась достойна Джейми.

Пожелание получилось тускло банальным, но разве добрые пожелания бывают иными? В хороших поступках, как и в хороших людях, нет ничего яркого и оригинального. И все-таки надо замечать тех, кто хорош и добр, потому что их жизнь – борьба, а борьба всегда интересна, в то время как злые поступки – результат лености или слабости, а значит, не стоят внимания.

– Будем надеяться, – проворчала Грейс, открыв кладовку и вытаскивая пылесос. Достав его и начав разматывать шнур, она обернулась и искоса посмотрела на Изабеллу. – Так я и знала, что вы расстроитесь, – заметила она. – Ведь у вас с Джейми такая дружба. Так и боялась, что вы…

– Начну ревновать? – подсказала Изабелла. Грейс нахмурилась.

– Если хотите, можно назвать это и так. По правде сказать, об этом я и подумала, когда проходила мимо их столика. Жалко, подумала я, если она его заполучит. Он наш.

– Да, он наш. Вернее, нам хочется, чтобы так было. – Изабелла рассмеялась. – Но ведь на самом-то деле это не так. Была у меня голубка. Помните такую строчку? У поэта была голубка, и эта милая голубка умерла. А ведь он мог бы отпустить ее на волю!

– Это что, написал ваш мистер У. X. Оден?

– Нет, не он. Но он много писал о любви. И, думаю, нередко ревновал. У него был близкий друг, который все время бросал его и уходил с другими, а он оставался один и ждал. Наверное, ему было чудовищно грустно.

– Да, грустно, – вздохнула Грейс. – Это, конечно, всегда грустно.

Так ли? – подумала Изабелла. Нет, она не позволит себе грустить. Как грустно быть грустной… Она резко встала и энергично потерла руки:

– Я бы не прочь выпить чашечку кофе с коржиком. Составите мне компанию?

Глава четвертая

Изабелла сговорилась с Кэт, что зайдет в первой половине дня и они все обсудят. На следующий день Кэт улетала в Италию, и ей хотелось удостовериться, что Изабелла разобралась во всех тонкостях работы магазина. Эдди отлично знал, как обращаться с продуктами, и в этом на него вполне можно было положиться. Но требовалось ознакомить Изабеллу со списком завсегдатаев и объяснить их особые требования. Кроме того, система сигнализации капризничала, и следовало проявлять осторожность, чтобы она не сработала по ошибке.

Магазинчик деликатесов находился всего в десяти минутах ходьбы от дома Изабеллы. Она пошла по Мерчистон-кресент, мимо многоквартирных викторианских домов, дугой огибающих площадь с юга. Один из длинных каменных фасадов ремонтировали; на порядочной высоте рабочие, стоя в подъемнике, занимались своим делом, а внизу, на земле, визжала, выбрасывая снопы белой пыли, камнерезательная машина. Изабелла посмотрела наверх, и один из рабочих помахал ей рукой. Из окна, рядом с которым висел подъемник, высунулась женщина. Изабелла знала, что это жена ученого, писавшего довольно невнятные книги о пирамидах и священном значении их пропорций. В этом, пожалуй, и состоит прелесть Эдинбурга: если ты пишешь о пирамидах и их священных пропорциях, это известно всем соседям. В других городах даже такой оригинал остался бы незамеченным.

Подойдя к Брантсфилд-плейс, Изабелла увидела Кэт в переднике в дверях ее магазинчика.

– Ты похожа на бакалейщицу прежних дней, – сказала Изабелла. – Стоишь тут на пороге и высматриваешь покупателей.

– Я думала о свадебном подарке, – объяснила Кэт. – Боюсь, у них, как и у всех теперь, есть все, что нужно.

И большая часть добыта нечестным путем, сказала себе Изабелла, вспомнив давешний разговор о папе-мафиози. Хотя если вдуматься, нечестным путем добыто гораздо больше, чем принято полагать. Как можно разбогатеть, не эксплуатируя? Даже если ты сам никого не угнетаешь, ты пользуешься плодами угнетения. Западное общество разбогатело, грабя колонии. А теперь бедная часть этого общества претендует на дотации от государства, которое выплачивает их, потому что имеет экономические преимущества, добытые с помощью былых грабежей. Похоже, жизнь, самая обыкновенная жизнь – соучастие в преступлении, если, конечно, не свести преступление к тому, что совершаешь сам. И, разумеется, иной подход просто немыслим. Если принять на себя ответственность за все злодеяния, что совершает избранное нами правительство, на наши плечи ляжет просто невыносимый моральный груз.

Размышляя о моральном грузе, Изабелла вошла в магазин, где Эдди, в таком же, как у Кэт, переднике, развязывал холщовый мешок с цельнозерновой мукой. Куль так и будет стоять аккуратно открытым, чтобы покупатели при желании могли сами зачерпнуть муку совком. Увидев Изабеллу, Эдди улыбнулся. О, это уже прогресс, подумала она, подошла к Эдди и протянула ему руку. Он состроил смущенную гримаску и показал свою запачканную мукой пятерню.

Кэт повела Изабеллу в маленький офис позади магазина. Изабелле нравилась эта комната. Нравились полки с образцами товаров, с замусоленными от частого употребления каталогами итальянских фирм, экспортирующих продукты. Сейчас в глаза сразу же бросился крупный плакат с рекламой оливкового масла «Филиппо Берио»: человек едет на допотопном велосипеде по пыльной белой дороге, вьющейся между тосканскими деревнями. Под этим плакатом – картинка, знакомящая с продукцией сыроварни, которая выпускает пармезан: стеллажи, на которых дозревают круги сыра, сотни их заполняют весь склад. А ведь она была на этой сыроварне, вспомнилось Изабелле. Несколько лет назад гостила у подруги в Реджио-Эмилии, и они решили поехать и купить сыры прямо там, где их изготовляют. В передней комнате, где резали и заворачивали сыр для покупателей, висела под потолком клетка с птицей. Птичка приветствовала входивших веселым щебетом: bagno, bagno! А потом кто-то рассказал, что клетку велели вынести на улицу. Чиновник из Брюсселя заявил, что никаких птиц рядом с сыром быть не должно: это попирает все гигиенические нормы, принятые в Европейском Союзе.

– У тебя не найдется кусочка пармезана? – спросила Изабелла у Кэт. – Мне почему-то вдруг ужасно захотелось.

– Сейчас получишь, – рассмеялась Кэт. – Мы как раз взрезали отличную головку. Выдержка та, что надо, изумительный вкус.

Она высунулась за дверь, окликнула Эдди и попросила принести кусочек сыру. Потом сняла с полки бутылку и, вытащив пробку, налила в рюмку немного мадеры.

– Вот, – сказала она. – Это отлично пойдет с пармезаном.

Сев рядом с Кэт, Изабелла просматривала приготовленный список и с удовольствием прихлебывала мадеру, крепкую, чуть отдающую орехом, волшебно дополняющую вкус сыра, щедрый ломоть которого Эдди принес ей на тарелке. Сыр был сочным, мягким – ничего общего с теми опилками, которые так часто принимают за пармезан, не догадываясь, что они не имеют никакого отношения к Италии.