Друзья, любовники, шоколад

Когда Гендель закончился, она воровато взглянула в сторону Джейми и тут же отвела взгляд. Он смотрел в другой конец зала, скорее всего, туда, где сидела она. Хор перешел к мотету Тавернера, мощному, эхом отдающемуся от стен, а потом к гимну Джона Айерленда «Большие воды не могут потушить любви». Теперь Изабелла слушала. Большие воды не могут потушить любви, и реки не зальют ее. Да, не зальют, не зальют. Любовь сильна как смерть. Нет, сильнее.

Едва только аплодисменты начали стихать, Изабелла встала. Обыкновенно она тихонько проскальзывала в бар, куда выходил – из зеленой гостиной – Джейми. Но не сегодня. Сегодня она одной из первых устремилась к центральному выходу, спеша оказаться на улице, среди людей, не имеющих ничего общего с закончившимся концертом. Шла пешеходной дорожкой к парку Медоуз, шла быстро, словно торопилась домой, хотя дома ее ждало лишь одно утешение – родные, привычные вещи.

Ночное небо оставалось светлым, на западе рдели закатные лучи, было тепло. Большие воды не могут потушить любви. Распевы гимна снова и снова звучали в ее ушах. Поток музыки ширился, и его сила, казалось, должна была защитить от горя, которое приносит жизнь, а вовсе не утверждать тщету всех наших попыток заглушить боль безответной любви – той любви, которую надо отринуть, о которой надо забыть.

На перекрестке Изабелла остановилась, ожидая, когда зажжется зеленый свет. Рядом ждала зеленого девушка, вероятно студентка. Взглянув на Изабеллу, она поколебалась, но потом мягко тронула ее за рукав.

– Простите, с вами все в порядке? – решилась она спросить, заметив слезы.

– Да, спасибо, – кивнула Изабелла. – Спасибо.

Глава третья

Конечно, при свете дня стало легче. Спускаясь наутро из спальни в кухню, Изабелла помнила отчаяние, охватившее ее накануне, но уже могла держать себя в руках. Она понимала, что прошлым вечером ее неожиданно захлестнуло чувство и имя этому чувству – ревность. Подобные состояния накатывают внезапно, и поначалу с ними не совладать, однако рационально мыслящий индивидуум сумеет взять над ними верх. Она, Изабелла Дэлхаузи, способна одержать победу над темными чувствами и изгнать их туда, где им самое место. А кстати, где им место? В мрачных глубинах фрейдовского «Оно»? Изабелла улыбнулась. Какая удивительная находка это «Оно» – грубое, беспризорное, неуловимое, склонное к буйству и дикости, шокирующее «Я» и «сверх-Я» и заставляющее их неодобрительно хмурить брови. Многое в рассуждениях Фрейда шатко, хоть и захватывает при чтении, считала Изабелла, однако тезис, касающийся «Оно», безусловно, внушает доверие. Ворох желаний, связанных с физической стороной жизни: стремление утолить голод и тяга к совокуплению – только они одни уже могут создать немало трудностей и лежат в основе большинства распрей. Бой за пространство, пищу, самца или самку – в этих границах властвует «Оно». И к этому в конечном счете сводятся все конфликты.

Когда кофе сварился, она уже все продумала и расставила по местам. Естественно ревновать того, кто тебе дорог, а значит, естественна та ревность, которую она испытала при виде Джейми и той девушки. Возникшая перед глазами картинка заставила Изабеллу осознать: у нее нет никаких прав на Джейми. Он ей бесконечно дорог, но их не связывает ничего, кроме дружбы.

Она надеялась на воссоединение Джейми и Кэт, но знала, что ее мечта беспочвенна. В какой-то момент и Джейми должен был с неизбежностью понять это, а поняв, поступить как и всякий другой – пуститься на поиски замены. Девушка на концерте явно им восхищалась и будет для него, возможно, идеальной парой. Скорее всего, это разрушит тесную дружбу, которая столько давала и Джейми, и Изабелле. Но горевать об этом нельзя, нужно радоваться счастью, которое придет в жизнь Джейми. Это все равно что выпустить птицу из клетки: грустно терять полюбившееся существо, но ты должен думать о счастье освобожденного пленника. Именно так ей и следует себя вести, несомненно. Нужно заставить себя полюбить эту девушку, а потом искренне благословить Джейми на союз с ней.

Едва Изабелла допила свой кофе и съела обычный завтрак из двух тостов с джемом, как пришла Грейс – ее домоправительница. На шесть лет старше Изабеллы, Грейс ведала хозяйством ее отца, а теперь служила у дочери. Особа твердых взглядов, она осталась незамужней, несмотря на бесчисленные (по ее словам) предложения. Изабелла часто использовала ее как лакмусовую бумажку для проверки разных идей и соображений. Во многих случаях их точки зрения не совпадали, но ход мыслей Грейс – чаще всего неожиданный – неизменно доставлял Изабелле большое удовольствие.

– Пусть я не философ, – как-то сказала Грейс, – но разобраться, что к чему, могу всегда. Не понимаю тех, кто вечно во всем сомневается.

– Сомнения необходимы, – возразила Изабелла. – Нельзя размышлять и не сомневаться. Это практически одно и то же.

– Ничуть, – мгновенно откликнулась Грейс. – Сначала я думаю, а потом прихожу к решению. Сомнения тут ни при чем.

– Что ж, – ответила Изабелла. – Люди бывают разные. Вы не испытываете сомнений, и это большое счастье. Я куда больше им подвержена. Думаю, это вопрос темперамента.

Но в это утро Изабеллу не тянуло философствовать, и она только поинтересовалась, как дела у племянника Грейс, Брюса. Молодой человек был националистом, твердо верящим в то, что Шотландия должна быть независимой. Временами, подпадая под его влияние, Грейс бросала что-нибудь неодобрительное по адресу Лондона, но быстро смягчалась. Консервативная по натуре, она понимала: союз с Англией настолько прочен, что радикальному пересмотру не подлежит.

– Брюс на своем политическом съезде, – ответила Грейс. – Каждое лето они собираются в Баннокберне [1] и произносят всякие речи. Заводят друг друга, но потом возвращаются домой и быстро приходят в чувство. Думаю, что для Брюса это хобби. Раньше он собирал марки, а теперь вот увлекся национализмом.

– В берете и килте он выглядит потрясающе, – с улыбкой заметила Изабелла. – К тому же Брюс – отличное имя для патриота. Разве можно быть настоящим шотландским националистом, если тебя зовут, скажем, Джулиан?

– Думаю, нет, – признала Грейс. – Кстати, вы слышали, что они собираются бойкотировать железные дороги, протестуя против английских завтраков в вагонах-ресторанах?

– Что ж, если им нечем больше заняться, – задумчиво проговорила Изабелла, – пусть внесут этот конструктивный вклад в жизнь нации.

– Все это не на пустом месте, – кипятилась Грейс. – Разве можно так обращаться с шотландцами?! Что там сказано в песенке? Сколько жуликов в этом народце…

Изабелла перевела разговор на другую тему.

– А я вчера вечером видела Джейми с девушкой, – небрежно обронила она, пристально наблюдая за Грейс.

– С другой девушкой?

– Да. На концерте.

– Меня это не удивляет, – заявила Грейс. – Я ее тоже видела.

Изабелла онемела. Сердце гулко заколотилось, откликаясь на новый взрыв чувств.

– Вы видели с ним девушку? Высокую блондинку?

– Да.

Речь, разумеется, о той, вчерашней, и нечего так удивляться. Но все-таки ей хотелось узнать детали. И Грейс дала полный отчет.

– Это было недалеко от университета. Там кафе на задах музея. В хорошую погоду столики выставляют на улицу, и все сидят пьют кофе. Вот за одним из таких столиков они и устроились. Меня не видели, я просто шла мимо. Но разглядела: это был Джейми, и с ним была девушка. Эта самая.

– Я знаю кафе, о котором вы говорите, – машинально откликнулась Изабелла. – У него странное название. По-моему, «Игуана».

– Теперь все названия странные, – рассудила Грейс.

Изабелла промолчала. Все ощущения предыдущего вечера вернулись к ней с прежней силой. Кромешная пустота и полное одиночество. Она и прежде испытывала нечто подобное. Когда вдруг поняла, что Джон Лиамор изменяет ей со студенткой, приехавшей в Кембридж из Дублина – работать над темой, которой он тогда занимался. Казалось, у нее что-то отняли или что-то вырвали из нее – вытащили, вытянули. Джон Лиамор – это прошлое, которое она почти изжила. Годами оно держало ее в своей власти, владело мыслями, заставляло не доверять всем вокруг. Неужели она опять попадет в ту же ловушку, испытает такую же боль, отторжение от людей? Нет, конечно же нет.