Второй медовый месяц

Рейд опустил глаза ниже. Казалось, что его занимает тонкая красная ткань, лежащая комком у ее ног. Немедленно ощутив, что Рейду это не нравится. Джина ногой отбросила сорочку в сторону. С этим покончено. Отбросив сорочку, она должна была придумать что-нибудь еще.

Странно, как это ее мозг мог так быстро работать, когда ее сотрясал ураган чувств, которые в обычное время смутили бы ее и лишили способности и двигаться, и соображать. Ее нервы были натянуты до предела, внутри все прыгало, а сердце гулко стучало во всем теле — в висках, в ушах, в горле, в груди, — и все равно ум работал четко и ясно, готовый оценить и поддержать положительную реакцию Рейда. Может быть, это из-за шока? Или потому, что это было необходимо?

Она знала наверняка только то, что сейчас — критический, переломный момент. Вся ее жизнь перевернулась, и обычные действия уже не были обычными. Они приобрели огромное значение, тысячи новых значений. То, что она начала как сознательное действие, завело ее дальше, в дебри первобытных инстинктов.

Избавившись от рубашки. Джина так же отбросила прочь опасения, что ее могут отвергнуть. Ведь именно эти опасения и воплощала злосчастная сорочка.

Рубашки теперь на ней не было, она валялась в стороне никому не нужная. С лица Рейда исчезло изумление. Теперь его лицо напряглось и ничего не выражало, и только глаза внимательно изучали ее обнаженное тело и безжалостно побуждали к действию.

— Значит, теперь все налицо. И ты ожидаешь, что пора мне самому приняться за дело?

Его глаза говорили, что ничего не изменится, если она предоставит ему взять инициативу в свои руки. Его глаза говорили, что он не собирается ни ласкать ее сам, ни целовать, чтобы не позволить ей вернуться в свое прежнее положение пассивной участницы, принимающей его действия как бы по обязанности. Его глаза говорили: А теперь, леди, делайте все сами, и как можно лучше.

Джина не знала, что ею владеет — отчаяние или вдохновение. Она потянулась за мылом.

— Мне кажется, ты очень устал. — Ее голос звучал глухо, может быть, от волнения, но, несмотря на это, он получился хрипловато-ласковым, и это было замечательно, потому что соответствовало ее чувству. Она быстро намылила руки ароматным мылом. — И я подумала, что тебе не помешает массаж. — Ее руки заскользили по его подбородку, шее и плечам, ласково разминая их. — Я могла бы помочь тебе расслабиться.

Он все еще стоял в нерешительности. В его взгляде светился вопрос. Его грудь напряглась, когда Джина прислонилась к ней своей грудью, продолжая массировать его плечи. Но это было невольное, инстинктивное движение, вызванное внутренним недоверием. Потом он замер, и было видно, что он напряженно ждет, как далеко зайдет Джина и сколько времени сможет продолжать играть эту роль.

Делает она это просто из интереса? Или в ней говорит настоящее желание?

Искренна она или притворяется?

Сосредоточься на нем, только на нем, горячо твердила про себя Джина, и это помогло ей забыть о себе самой. Наставления, которые всегда сдерживали ее тайные порывы, были забыты. Она загнала их в самый дальний угол своего сознания, чтобы получить свободу действий и доставить Рейду такое же удовольствие, какое доставлял ей он, когда они занимались любовью. Потому что его слова были чистой правдой. В постели все делал он, а не она. Ей и в голову не приходило до сегодняшнего вечера, что она тоже должна стараться доставить ему удовольствие.

Джина гладила плечи Рейда, слегка нажимая, потом ее руки скользнули вниз, к его груди, нежно и мягко лаская ее, теребя его соски, как он иногда делал ей. Она не знала, чувствует ли он то же самое, что и она в таких случаях, но надеялась, что это так, и изо всех сил желала, чтобы ему было хорошо, и подумала, понравится ли ему, если она начнет ласкать его языком. Она уже склонила голову, чтобы попробовать.

— Нет! — сорвалось с его губ. Он резко поднял руки, чтобы отстранить ее. — Тебе ни к чему принуждать себя к этому. Джина. В этом нет необходимости! — С болью и страстью он отказывался от того, что не мог принять, вынести. Он не верил ей. — Разве ты не понимаешь? — В его глазах отразилось страдание. — Уже слишком поздно!

— Но я могу это сделать и хочу, — настаивала Джина, цепляясь за возможность доказать Рейду, как ей приятно доставлять ему удовольствие.

— Почему? Потому что не хочешь смотреть правде в глаза? — с гневом спросил он. — Потому что боишься за свое будущее? — Его лицо перекосилось от ярости. — Черт побери! Я же сказал, что все будет в порядке.

— Не нужен мне такой порядок, — воскликнула Джина. — Я хочу узнать, как я могу доставить тебе удовольствие.

— Что? Ты, может быть, произвела в уме нехитрый подсчет? «Если я буду заниматься этим с ним три раза в неделю…»

— Нет, нет, нет, — Джина отчаянно затрясла головой. — Меня интересует настоящее, а не будущее. Я хочу знать, что ты чувствуешь.

— И тебе будет намного спокойнее, если ты будешь знать, что я всем доволен. — Он схватил ее за плечи и встряхнул, в его глазах пылала ярость. — Вот в чем дело, так?

— Да, — прокричала Джина, отчаявшись убедить его в чем бы то ни было. — Да, я хочу, чтобы ты был доволен.

— Отлично! Тогда сократим программу, потому что удовлетворить лично меня одного легко. — Он положил одну ее руку себе на плечо, а вторую потянул к своему паху. — Мужчину возбудить совсем нетрудно. Всего несколько умелых движений. Несколько поцелуев, для разогрева. Покажи, как сильно ты меня хочешь, Джина. Целуй меня.

Это был приказ, намеренная проверка, как она поведет себя теперь. Потрясенная яростью реакции мужа. Джина крепче обхватила его за шею, привлекая его голову к себе, чтобы их губы соприкоснулись, но в это мгновение его рука твердо направила ее руку, показывая, как надо возбуждать в нем желание, и от этого Джина утратила всякое внимание к поцелую. Не то чтобы она его совсем прервала, но поцелуй все же отошел на задний план.

— Поцелуй больше напоминает прикосновение мокрой тряпки, — прошипел Рейд.

Джина начала целовать его с большим старанием, ее губы еще ненасытнее принялись изучать рот Рейда, теперь это был огненно-страстный, сексуальный поцелуй.

В тот миг, когда они достигли нового, ни с чем не сравнимого ощущения единения. Джина вдруг почувствовала, что муж отстраняет ее от себя. Он прервал поцелуй и прижал ее к стене ванной, так что у нее ноги оторвались от пола, и она недоуменно вскрикнула.

— Почему? За что? — вырвалось у нее.

— Обхвати меня ногами. Давай, Джина. Давай, — услышала она резкое приказание.

Джина подчинилась. Рейд поддерживал ее рукой под бедрами, а она крепко ухватилась за его плечи. Она едва не потеряла сознание, когда внутрь ее вонзилось его твердое орудие, так быстро и глубоко, что каждый ее нерв, каждая клетка и каждый мускул сжались. Из ее легких с шумом вышел воздух. Ее руки так сжали плечи Рейда, что ногти впились в кожу.

— Ты сама этого хотела, — словно объясняя свою резкость, сказал он.

Это было неописуемо — чувствовать внутри себя движение его пульсирующей мощи.

— Да, — нерешительно сказала она и, ощутив неожиданный интерес к сексу как таковому, тихо спросила: — А тебе так больше нравится?

Его смех был ответом на ее вопрос, и Рейд продолжал показывать ей, насколько ему это приятнее, и это занятие было куда жарче самого горячего душа. У Рейда оказалось удивительно много энергии. Джина подумала, что ей еще предстоит избавиться от множества предрассудков и страхов, и в ней все пело от восторга. Это новое переживание — заниматься любовью у стены ванной комнаты — было восхитительно.

Конечно, в кровати намного удобнее, но… Джина внезапно поняла, как может надоедать обыденность. Это изменение необходимо и так приятно. И так смело и бесстыдно! И она сама вовсе не против. Совсем наоборот!

Джина закрыла глаза, полностью отдаваясь наслаждению и свободе от рутины и этому незнакомому ей раньше чувству восторга. Волны наслаждения окатывали ее одна за другой.