Строптивая женщина

Марлена приняла душ и надела новый костюм. Господи! С чего это она полезла под душ и так вырядилась?! Она что, решила, что Давид станет срывать с нее одежду? Марлена остановилась перед зеркалом. Боже! Да что с ней такое! Она — возлюбленная Георга. Она любила его, она даже уже допускала мысль о том, чтобы стать его женой. А как только позвонил Давид, весь ее здравый смысл улетучился?

В дверь позвонили. Они подали друг другу руки, и Марлена заметила, что пальцы ее дрожат.

Давид зашел в гостиную и огляделся. Потом улыбнулся, тепло и нежно:

— Как у тебя уютно!

Она предложила ему сесть, сама уселась напротив и разлила вино по бокалам. Он смотрел на нее, не спуская глаз, и Марлена все больше терялась.

— Твой визит — такая неожиданность.

— Он мне дался очень тяжело. Хотя это так приятно — встретиться с тобой наедине, не в стенах фирмы.

Марлена молчала. Кокетничать было ни к чему, его многолетняя сдержанность была более чем красноречивой.

Он наклонился вперед:

— Я здесь потому, что считаю себя во многом тебе обязанным. — Он помедлил, тщательно подбирая слова. — Моя жена наняла детектива, чтобы следить за тобой и Георгом. Это унизительно, я знаю, однако я не мог остановить ее.

— Детектива?

— Да. Карола решила узнать, с кем ее отец проводит ночи.

Марлена встала и подошла к окну. На улице потемнело, пошел дождь. Легкий, теплый, он ласково зашумел в листве. Детектив. Какая чушь! Но, по сути, ей должно быть все равно, что там разузнает Карола. Разве Георг не собирался в ближайшее время рассказать все дочери?

Она подошла к Давиду:

— А зачем ей все это?

— Она хочет иметь доказательства того, что ты используешь Георга, чтобы делать карьеру.

Марлена пренебрежительно улыбнулась:

— Карола должна лучше, чем кто-либо другой, понимать, что это не так. В конце концов, она так давно меня знает.

Давид смутился. Он сказал, что при ее образовании получение такой должности — действительно необычное дело, хотя всегда бывают исключения, и Марлена тому пример.

Марлена иронически заметила:

— Может, я тебя тоже использовала — несколько лет назад?

Они посмотрели друг другу в глаза. Давид первым отвел взгляд.

— Тебя смущает, что мы близки с Георгом?

Он молчал.

— Но ты никогда не испытывал ко мне настоящего интереса.

Казалось, его мысли витают где-то далеко. Марлена пыталась смотреть на него как на чужого мужчину, о котором она ничего не знает. Ему было за сорок, он здорово потерял в весе и казался теперь не столько стройным, сколько худым. Его светлые волосы были будто припудрены пылью седины, кожа на лице осталась гладкой, лишь под глазами залегли легкие морщинки, которые были заметны, только когда он смеялся. Да, прекрасное лицо, которым можно восхититься, которое не скоро забудешь. Но если быть до конца честной с собой, она тоже не могла по-настоящему вспомнить о той ночи, которую провела с ним: та ночь — как затопленный паводком луг, который с трудом можно узнать. Все произошло так быстро: темная комната, суета с раздеванием, ее мысли, ее впечатления и ощущения… Всюду, где ее касались руки Давида, она ощущала какую-то тяжесть. Да и теперь она словно несла на себе какой-то груз — от него исходила странная, непонятная властность. Она села рядом с ним.

— Что с тобой?

Он провел пальцем по ее бровям, рту…

— То, что я никогда… не появлялся здесь… Это из-за Каролы. Я хотел спасти наш брак, понимаешь?

Марлена кивнула. Она все знала, всю его жизнь. Работа, фирма, профессиональный энтузиазм, который, с одной стороны, связывал его с Каролой, а с другой — разделял, из-за разности их отношения к жизни, к работе. Он был для Каролы неподходящим мужем. Он слишком глубоко подходил ко всему, пытался нащупать верную дорогу в самом запутанном лабиринте. Его профессиональный успех базировался на знании, а не на власти или стремлении к ней.

А Карола ценила только уверенных в себе победителей.

Марлена поднесла к губам руку Давида. Да, мой любимый. Будет новая ночь. И эта ночь станет совсем иной, чем та, во Франкфурте. Совсем иной. Она тоже научилась побеждать.

И было волшебное лето, второе такое в ее жизни. Почему это случалось именно летом? Они ездили с Давидом за город, сидели на террасах в маленьких кафе и гостиницах. Рассказывали друг другу о своем детстве, юности, держались за руки, как семнадцатилетние. На фирме они бросали друг на друга короткие красноречивые взгляды, не опасаясь разоблачения.

Карола отказалась от услуг детектива, потому что считала, что уже знает правду — правду, которая звалась «Георг и Марлена». А Марлена снова и снова говорила: «Я должна поговорить с Георгом» — и все время откладывала этот разговор. Георг, конечно, заметил, что что-то изменилось в их отношениях. Они стали видеться гораздо реже, чем прежде, и Марлена объясняла это резким ухудшением здоровья отца. Георг понимал ее, был предупредителен и внимателен. Он делал намеки относительно их будущего, радовался выходным, которые они вместе проведут в Берлине, сказал ей, что, может быть, сделает ее коммерческим директором и что у него на Марлену вообще большие планы. И она улыбалась и была мила с ним не потому, что ее профессиональная цель была близка, а потому, что жалела его, боялась решающего разговора, своего постыдного признания. Она боялась его лица в этот момент, его глаз, она боялась потерять самого лучшего и дорогого на свете друга. Иногда, находясь рядом с Давидом, она чувствовала тоску по уму и силе Георга, по его близости. Потому что Давид не был сильным. Он чувствительный, ранимый — как лунный свет, который невозможно ухватить. Рядом с ним она должна быть сильной, но это должна быть умная сила, а не та, которая могла бы погубить его, подчеркнув его слабость. Конечно, Давид тоже ее друг. Но его рука не может поддержать ее, это рука мечтателя. А как же ночи, которые Георг все еще проводил у нее? Все то же, ночи оставались ночами. Потому что она любила Георга тоже и, любя его, не считала себя неверной Давиду, а лишь виноватой перед Георгом. Так что же это за романтичный, бесовский рок, что водит и мутит ее? Георг — реальность, он реальнее, ближе ей, чем Давид. А Давид — это идеал, это другая половина ее самой. И эта половина так резко выдвинулась на первый план, как будто ей надоело постоянное пренебрежение ее существованием. И даже ирония здесь не помогала. Реалистка, обольщенная романтиком… Она могла бесконечно над собой издеваться, но, когда Давид звал, она тотчас приходила. Это вина? Или помешательство? Да… Вина, порожденная помешательством, которая, возможно, несет в себе прощение. Или нет? Все, все, с этим надо кончать! Она больше не станет встречаться с Давидом! Пока окончательно не решит все с Георгом!

Зазвонил телефон. Давид! Это Давид! Где, черт побери, эта идиотская трубка… А, вот она!

— Алло, Давид… Господи, конечно, у меня есть время…

4

Марлена твердо решила поговорить с Георгом в Берлине во время уик-энда. Но все же не решилась на это. Он радовался этим дням, как ребенок: он родился в Берлине и хотел показать ей все места, о которых помнил: «Посмотри, по этой дороге я ходил в школу… Я и сегодня могу пройти по ней с закрытыми глазами…»

Они съездили в Восточный Берлин и Копеник, где жили его родители до самой смерти, зашли в старую, замшелую ратушу и пили в маленьком кафе на берегу Шпрее пиво из пластиковых стаканчиков.

Здесь это и произошло. Георг взял ее за руку и сказал:

— Ты будешь директором, Марлена. Кроме того, я бы хотел, чтобы ты подумала о том, сможем ли мы жить с тобой вместе.

Ее обдало жгучим жаром. Одно слово стучало в ее голове, как набат — «директор». Хотя она никогда не пыталась оценивать, как далеко может завести ее целеустремленность, но все же каждый раз надеялась на новое повышение. Делопроизводитель, руководительница сектора, начальница отдела. И каждое повышение представлялось ей заслуженной наградой за вложенную энергию. Но назначение на пост коммерческого директора было из ряда вон выходящим. Потому что без Георга ей бы никогда так высоко не подняться. Да и сам Георг впервые потерял свойственную ему сухую деловитость. Иначе его выбор непременно пал бы на очень компетентного специалиста по маркетингу из Дюссельдорфа. Нет, на этот раз он предпочел Марлену, уступив ее воле.