Пастор (ЛП)

Но это не имело значения. Она исчезла, как и все её вещи: iMac, выпивка, книги. Я заглянул в окна опустевшего дома, прижимаясь лицом к стеклу будто ребёнок к витрине магазина. У меня появилось нелепое ощущение, что если бы я мог только зайти внутрь, то почувствовал бы себя лучше. Я был бы счастлив хотя бы на минуту.

Руководствуясь рассуждениями зависимого человека как рациональными, я пошёл за запасным ключом на заднее крыльцо, но, естественно, его там не оказалось, а все двери были заперты. Также я попытался открыть одно из окон, прежде чем наконец-то взял себя в руки. Она уехала жить к Стерлингу, а я был здесь, и меня вот-вот арестуют за взлом и незаконное проникновение.

«По крайней мере, мать твою, держи себя в руках, пока не доберёшься до дома и не выпьешь», — успокаивал я себя, и мне удалось выполнить это. Мы с отцом выгрузили содержимое фургона в подвал его дома, а затем разделили несколько стаканов виски, не произнося при этом ни одного слова. Ещё больше скорби по-ирландски.

Хоть Вестон теперь и нёс только болезненные воспоминания, я по-прежнему был рад видеть, что после фестиваля Kickstarter сработал именно так, как и планировала Поппи: к началу ноября на реставрацию Святой Маргариты было собрано почти десять тысяч долларов.

Немного больно вспоминать об этом проекте, который отнял у меня столько времени и сил и который теперь будет передан другому пастору. А ещё слегка раздражало то, что многие из этих онлайн-пожертвований поступили от «тайлеретов» — интернет фан-группы, появившейся вскоре после обнародования тех фотографий. «Тайлереты» казались больше заинтересованными в рассуждениях о статусе моих отношений или поиске моих фото без рубашки из колледжа, нежели в благотворительности. Но я предполагал, что, раз это было для высшего блага, тогда всё в порядке.

— По крайней мере, ты можешь получить киску, когда тебе захочется, — сказал Шон, когда мы ели еду на вынос в гостиной его пентхауса однажды вечером пару недель спустя.

— Да пошёл ты, — ответил я безразлично.

Это на самом деле было неважно. Существовала лишь одна женщина, которую я хотел, но она ушла, и никто из числа фанаток (и фанатов) из интернета не мог изменить этого.

— Умоляю, скажи, что теперь, когда секундировался, ты не собираешься придерживаться этой безбрачной штуки.

— Секуляризировался (прим.: освобождать от церковного влияния), и это не твоего грёбаного ума дело.

Шон бросил пакетик из-под соевого соуса мне в голову и, казалось, немного насладился эффектом, поэтому кинул ещё несколько, идиот, а потом, когда я метнул контейнер из-под кисло-сладкого соуса ему в грудь, который оставил розовое пятно на его новенькой рубашке от Hugo Boss, надул губы.

— Это было лишним, придурок, — пробормотал он, безуспешно очищая ткань.

В основном это и была моя жизнь: споры с братом, дерьмовая еда и абсолютное отсутствие идей о том, что делать дальше. Я постоянно думал о Поппи, независимо от того, изучал ли программы постуниверситетского образования или проводил время с родителями, которые поддерживали, но осторожничали, будто боялись, что неправильное слово всколыхнёт в моей голове воспоминание о Вьетнаме и я начну ползать по полу с ножом в зубах (прим.: автор ссылается на ПТСР («вьетнамский синдром») у солдат после одного из крупнейших военных конфликтов второй половины XX века, оставивший заметный след в культуре и занимающий существенное место в новейшей истории Вьетнама, а также США и СССР, сыгравших в нём немаловажную роль).

— Они боятся, что ты взорвёшься из-за тех материалов в интернете, и думают, что, возможно, ты подавляешь свои эмоции, ну или что-то в этом роде, — доброжелательно объяснил Райан, случайно услышав, как я упоминаю об этом в разговоре с Эйденом и Шоном. — Теперь ты знаешь. Не взрывайся.

«Не взрывайся». Как иронично. Если уж на то пошло, я иссыхал, сжимался и превращался в маленького, более слабого мужчину. Без Поппи я словно забывал всё то, что делало меня Тайлером Беллом. Я тосковал по ней, как человек тоскует по воздуху, беспрестанно задыхаясь, и это чувство оставляло так мало пространства для мыслей о чём-нибудь ещё. Я даже не мог посмотреть «Ходячих мертвецов», потому что сериал сильно напоминал мне о ней.

— Я растерян, — признался я Джордану через день после Дня благодарения. — Знаю, что поступил верно, оставив духовенство, но теперь передо мной так много возможностей: столько мест, куда я могу отправиться, столько всего, что я могу сделать. Как я должен догадаться, какая из них правильная?

— Это потому, что все они ощущаются неправильными без неё?

Я вообще не упоминал о Поппи при нём, поэтому его острота расстроила меня, хотя к этому времени мне уже нужно было это осознать.

— Да, — честно ответил я. — Я скучаю по ней так сильно, что от этого мне больно.

— Она пыталась связаться с тобой?

Я посмотрел на стол.

— Нет.

Ни сообщений. Ни писем по электронной почте. Ни звонков. Ничего. Она покончила со мной. Я предположил, что она увидела меня в тот день у своего дома и была в курсе, что я знал о Стерлинге, но от этого ситуация становилась хуже. Ни объяснений? Ни извинений? Даже никакой глупой суеты с ничтожными оправданиями и наилучшими пожеланиями на будущее?

Я знал, что Поппи уехала из Вестона (Милли еженедельно звонила мне, чтобы сообщить новости о церкви и о моих бывших прихожанах), но понятия не имел, куда она отправилась, хоть и предполагал, что в Нью-Йорк вместе со Стерлингом.

— Думаю, ты должен попытаться найти её, — сказал Джордан. — Чтобы прояснить ситуацию.

Вот как в декабре я оказался в стрип-клубе с Шоном. Он практически воспламенился от желания, когда я попросил его взять меня с собой, а после болтал о том, что мне надо перепихнуться, что и ему нужно перепихнуться, и о том, чтобы мы взяли собой Эйдена, но не сегодня, потому что он хочет сосредоточиться на моей игре.

— Я не хочу трахаться со стриптизёршей, — запротестовал я уже в десятитысячный раз, пока мы поднимались на лифте.

— Что, теперь они слишком хороши для тебя? Ты трахал одну пару месяцев назад.

Боже, уже минуло два месяца? Казалось, времени прошло меньше, не считая тех случаев, когда часы тянулись дольше, случаев, когда я был уверен, что позади остались годы с тех пор, как я в последний раз пробовал сладость тела Поппи, с тех пор, как ощущал своим членом тепло и влажность её киски; это были те моменты, когда я чувствовал такую невыносимую боль в паху, что едва ли мог дышать. К счастью, Шон отчаянно пытался подняться по карьерной лестнице и задерживался на работе до поздней ночи, поэтому я проводил в пентхаусе большую часть времени один. Не то чтобы мастурбация когда-либо помогала: не имело значения, как часто я кончал в свою руку с мыслями о Поппи, боль от её потери никогда не притуплялась, а удар от её предательства никогда не смягчался. Изменила она или нет — моё тело по-прежнему желало её.

Я по-прежнему желал её.

— Это было по-другому, — ответил я Шону, пока мы выходили из лифта, но он лишь пожал плечами.

Я знал, что никогда не смогу донести это до него, потому что он в жизни не был влюблён. «Киска есть киска», — говорил Шон всякий раз, когда я пытался заставить его понять, почему не хочу трахаться с какой-то случайной девушкой, которую он знал, почему вообще не хочу встречаться с девушками. Что такого особенного в ней было?

Клуб был набит до отказа — вечер субботы — и понадобилось всего две порции водки с тоником, чтобы убедить Шона заняться своими делами. Оставшись возле бара, я потягивал мартини с Bombay Sapphire и наблюдал за танцующими на площадке, вспоминая, как Поппи исполняла стриптиз для меня одного.

Что бы я только ни отдал, чтобы вернуть некоторые из тех моментов обратно: Поппи и меня и ту проклятую шёлковую вещицу на её шее. Со вздохом я поставил свой напиток. Я пришёл сюда не предаваться воспоминаниям. Я пришёл сюда узнать, куда уехала Поппи.