Учитель (СИ)

Он держал меня взаперти целый месяц в маленькой комнате, похожей на склад потерянной одежды в школах. Ничего, кроме одинокого матраса, тетради в клетку, ручки и нескольких тряпок, названных Алексеем одеждой, не присутствовало. В туалет я ходила на его глазах. Он открыто любовался, как я снимаю белье и сажусь на стульчак, размываю слезы по своему бледному лицу и справляю нужду, потому что другого выхода не оставалось. При этом он занимался онанизмом, заставляя меня по окончанию своих дел отсасывать его набухший член. Если я отказывалась, он раздевал меня, прижимал к ледяной стене голой грудью и порол тугим ремнем по спине и ягодицам, до невыносимой боли, до моих душераздирающих криков.

Тогда я поняла, что ад – это не котлы под землей вместе с чертями, ад – это люди, восставшие из пепла. Он скрывал свое злобное нутро под пластмассовой маской красивейшего мужчины, входящего в доверие любой женщины, даже наивной девочки вроде меня.

Терпеть боли я была не намерена, и я унизилась – когда просил, я сосала, и уже привыкла к этому. После всего он запирал меня, бросая мне как животному в зоопарке кусок хлеба или другую пищу, если пребывал в приподнятом настроении, и бутылку воды. Я, давясь невкусной пищей, глотала слезы, крестилась и засыпала. Во сне мне снилось, как он насилует меня, и я предпочла боли унижения.

Через две недели пребывания там я вся иссохла. Была живым мертвецом. И в тот день, помню, в воскресенье, он изнасиловал меня уже по-настоящему. Порвал мою честь одним проникновением, разрезая при этом мою покрывшуюся плесенью душу. Дышал мне в шею, от него воняло перегаром и алкоголем, его красивые глаза так и оставались красивыми и зеркально чистыми. Он смотрел на меня неотрывно, двигаясь все быстрее, мягкими губами касался моих губ, царапал ногтями кожу, оставляя непрошедшие и до нынешних пор синяки…

И так каждый день до моего спасения. Он трахал меня как бесплатную проститутку, мял мою грудь как плюшевую игрушку, безжалостно сжимая кожу между ногтями. Признаться честно, я через пять дней после первого опыта ничего не ощущала; лишь пустота покрытого теменью потолка сливалась в одну серую полосу в моих глазах и подсознании. А потом меня нашли.

Не знаю, как, почему! Где были их головы, когда они искали меня? Конечно, на такого реализованного в жизни человека, образованного и галантного, пользующегося уважением по всему городу, никогда бы не подумали! Его признали невменяемым после того, как этого добился мой отец.

Представьте себе, сначала его оправдали. Немыслимые богатства спасли его грязную душу. Но мой разгневанный

отец не остановился, он считал, что либо этот безнаказанный маньяк сядет за решетку или ляжет на больничную койку для сумасшедших, либо отец убьет его собственноручно и сядет за решетку сам. Бог простит, считал отец, ведь должно было быть возмездие.

Папа старше, опытнее, богаче. Умнее. Он добился своего, и через неделю после того, как меня освободили, Алексея заперли в психушке на всю оставшуюся жизнь. Он скончался там, неясно, из-за чего, буквально неделю назад. Я праздновала этот день в мыслях как свой день рождения. Он заслужил.

А что было со мной? Я была морально убита, родители таскали меня по врачам и желали мне помочь. Но мне не нужна была помощь, я справилась сама, и уже через несколько месяцев после пережитого я со спокойной душой пошла в школу. Именно после этого я лишилась друзей. Я потеряла к людям доверие. Я посылала всех на три веселые буквы, в истерике кричала, чтобы они не трогали меня. Моя подруга по соседству, которую вы уже видели, когда она пробралась ко мне в дом посреди ночи, спасла меня от одиночества. Она долго втиралась ко мне в доверие, но у нее вышло. И хоть мы видимся редко, она помогла мне.

Следующим человеком был Дмитрий Алексеевич Павленко, учитель литературы. Его некачественный подход к жизни поразил меня, и меня сразу заинтересовала такая личность. Я сразу отметила, что человек, который говорит то, что думает, не станет играть искренность специально ради каких-то задуманных целей. И хоть я показывала вам свое раздражение, с первого дня нашего неприятного знакомства, начавшегося с язвительности, я знала, что мы будем связаны чем-то особенным, о чем не узнает ни одна живая душа.

Девушка замолчала. Отдышалась. Она безостановочно на эмоциях и в красках описывала все то, что как на пленке перематывалось сейчас в ее душе. Слезы не заканчивались на протяжении всего рассказа, поэтому сейчас она терлась носом о колючие щеки мужчины и целовала его влажную кожу, просочившуюся ее собственными слезами. С каждым словом Юлии Дмитрий прижимал ее к себе крепче, не желая больше отпускать. Самое ужасное ощущение, давление в его груди – нет помощи. Он не может помочь, как бы ни хотел сделать лучше. Она выговорилась, а он – выслушал. Это все, на что он способен, к сожалению. Остальная его обязанность – остаться рядом, и не отпускать, держать крепко, как сейчас. Прилипнуть как под воздействием мощного клея. Не отрываться, как бы она ни вырывалась. Давать поддержку. Касаться. Молчать.

- Юля, если бы я знал, я бы пальцем тебя не тронул… - сочувственно признался он. Мужчину дразнила совесть. Он занялся с ней сексом после такого. Какой бы сильной девушка не казалась, слезы, образовывающиеся вновь и вновь в ее глазах, доказывают, как внешность бывает ошибочна. Крепкая как старое здание, хрупкая как фарфор – Юлия разбивалась на разные части. На людях ее никто не ломал, душевно она давно была мертва.

- Нет, вы – это другое. Я сама этого захотела. То, что со мной делал Алексей – изнасилование, издевательства, пытки. А то, что я испытала с вами – незаменимые чувства, поддержка, которая мне требовалась. Не корите себя. Я не жалею, что доверила вам тело, которое до вас никто так бережно не обнимал, не ласкал и не целовал. Спасибо вам.

- Не за что, - терпеливо прошептал парень, убаюкивающими движениями покачивая девушку из стороны, в сторону. Ей это напомнило детство; как мама перед сном пела колыбельную, усаживая дочурку себе на колени. И глаза у него теплые, как у родного человека. Хоть с линзами он необычен и красив, натуральный оттенок горького шоколада являлся зеркальным отражением его нетронутой грязью и мраком души.

Она наконец-то освободилась от самого болезненного заболевания своей души. Она выбросила грязь с себя вместе с откровенным рассказом учителю. Теперь эту историю не услышит никто, нигде и никогда. Возможно, во второй раз в красках описать такое она не сможет. Сердце лопнет, как мыльный пузырь, будто только ветер резко подует и сломает его.

Он осмелился обнять ее в ответ, сомкнув руки на ее шее и осторожно положив подбородок на левое плечо. Она всхлипывала ему на ухо, он обнимал сильнее, шепча банальные «спокойно» и «не плачь» куда-то в волосы.

========== Глава 25 ==========

Повествование ведется от лица Автора

Два часа, быть может, больше. Как скользкий червь стрелка на часах перебегала от цифр к цифре, сменяя оттенки за окном. Учительские объятия, будто корнями приросли к ее расслабленному, подчинившемуся сладостным ласкам, телу. Он осторожничал; почти невесомые прикосновения к сгорбленной, немного вспотевшей спине; ткань рубашки не облегала дрожащее тело девушки, попросту мешающую ткань мужчина отстранял от кожи, заменяя одежду своими горячими, оставляющими как бы незаметные ожоги, ладонями. Она сидела на его коленях в том же неудобном, но таком необходимом и нарушенном расстоянии, отчего ноги учителя слегка затекли; он не вымолвил ни слова, заключенный в плен ее слезного взгляда.

- Спасибо: выслушали, - ледяным тоном сказала она. Не потому, что равнодушие проснулось; на большую благодарность ее нервов не хватало.

Дмитрий промолчал. В его голове бились волнами мысли и размышления, однако он мгновенно выбросил их в мусорный ящик. К чему? Зачем? А имеется ли смысл ворошить прошлое?

Мужчина посмотрел на девушку, без стыда сидящую у него на коленях. Встревоженная, растрепанная, заплаканная, она вызывала жалость и желание приютить как какое-то животное. Его сердце загорелось жаром баловать и позволять ей быть капризной, лишь бы не видеть полукруглых синяков от ее слез под глазами, не замечать порозовевших щек от переизбытка чувств, не слушать над ухом всхлипы и слова, которые тяжко разобрать из-за того, как болезненно она заикалась.