Нарциссы для Анны

Потому что, видите ли, — продолжал он, понизив голос, — синьор Чезаре — человек очень немногословный. Он мне всегда говорит так: «Амброджино, молчи вдвое, а говори вполовину». Когда он сам говорит «да» или «нет», это значит, что сказано уже много. Но он очень хороший человек. Справедливый и чистосердечный. Увидите, синьора Мария, у нас вам будет хорошо.

Кухня была огромная, но не очень уютная, возможно, из-за пожелтевших стен, которые придавали ей некоторую запущенность, такую же, впрочем, в какой находился весь дом. Мария сразу почувствовала, что здесь не хватает умелой женской руки, того особого уюта, который может придать дому лишь хорошая хозяйка. На большой плите дымились кастрюли разной величины, а на белом мраморном с серыми прожилками столе были приготовлены две чашечки для кофе, сахарница и молочник.

— Наверное, мне надо сразу же пойти представиться синьору, — забеспокоилась Мария, — нехорошо заставлять его ждать. — Две вещи, которым научила ее мать и которые она усвоила на всю жизнь, были пунктуальность и привычка не оставлять еду на тарелке.

— Синьор Чезаре сейчас разговаривает по телефону, — объяснил Амброджино, почти вынуждая ее сесть. — Каждое утро с восьми до десяти он на телефоне. Дом и контора, контора и дом. Никогда не теряет времени даром. И всегда, будь то в конторе или дома, всегда работает. Так что, синьора Мария, будьте спокойны. Пока он освободится, у нас еще добрый час. А тем временем вы должны осмотреть дом. Ах, какая красота!..

— Дома богатых синьоров всегда красивы, — заметила Мария, которая по первому впечатлению ожидала гораздо большего. Она видела дома с более роскошной обстановкой, а в палаццо великого Больдрани ее поразили разве что внушительность самого здания и важность швейцара. — Все богатые дома красивые, — повторила она задумчиво.

— Вы меня не так поняли, синьора Мария, — засмеялся Амброджино, — я говорю не о доме, а о вас. Вы красивая. Мне вспомнилась моя бедная жена. Она была не такая статная, как вы, но тоже очень красивая. Уже много лет, как она умерла, — вздохнул он, — а я вот старик. Вы знаете, сколько мне лет?

— Пятьдесят, — преуменьшила Мария, которая чувствовала себя весело в обществе этого старого говоруна.

— Вы хотите мне польстить, — пошутил он, показывая, однако, что ему приятен комплимент. — Увы, больше, гораздо больше.

Висевший рядом с буфетом колокольчик задребезжал, и красная лампочка загорелась на панели под ним.

— Это синьорина Джузеппина, — сказал Амброджино, взглянув на сигнал. — Пойду посмотрю, что ей нужно.

— Могу я познакомиться с ней? — спросила Мария, которой хотелось встретиться хотя бы с одним из хозяев дома, где ей предстояло работать.

— Нет, синьора Мария, — ответил слуга, — это надлежит сделать синьору Чезаре. «Амброджино, — сказал он мне, — пусть моя сестра не знает, что я нанял помощницу для нее. Я сам постараюсь объяснить ей все». Видите ли, у синьорины Джузеппины больное сердце, и она не может больше присматривать за домом. Но она все равно беспокоится, переживает за все. Такой уж у нее характер, у синьорины Джузеппины. Вы ее узнаете. Но с такой болезнью она недолго проживет. Бедняжка! — с искренним огорчением покачал он головой. — Ну, да вы скоро с ней познакомитесь. С вашего разрешения я сейчас пойду к ней.

Мария удовлетворенно огляделась кругом: этот дом, хоть и не такой роскошный и изысканный, как она ожидала, похоже, был для нее в самом деле хорошим местом. В нем был разительный контраст между великолепием фасада и скромностью внутренних помещений и меблировки, казалось, хозяева дома делали все, чтобы избежать нарочитой пышности. Но, как бы то ни было, а место ей нравилось, хотя она и не строила особых иллюзий относительно того, что уже окончательно принята. От Элизабет Лемонье она знала, что ей предстоит испытательный срок — месяц. И поскольку этот месяц будет решающим, ей следует быстрее приниматься за дело. Она осмотрела деревянную сушилку, на которой были подвешены кастрюли, сковородки и медные котелки, и обнаружила, что они не натерты до блеска. Надо будет сказать Амброджино, чтобы их помыли водой с уксусом.

Она сняла крышку с кастрюли, стоявшей на плите: в ней среди зелени кипело мясо. Мария вдохнула приятный аппетитный запах его и уловила, что не хватает сельдерея; нужно было добавить его сейчас же, иначе мясо не впитает аромат. Она нашла его в корзине, стоявшей в большом леднике, очистила от листьев, хорошенько помыла и положила в кастрюлю. Так будет вкуснее.

Неожиданно дверь распахнулась, и на пороге появилось странное создание женского пола неопределенного возраста, где-то между сорока и шестьюдесятью.

— О, Господи! — застонала она. — Руки отваливаются, а спина не разгибается…

Тут она заметила Марию и уставилась на нее своими косыми бесцветными глазками, с разинутым ртом.

— Я новая экономка, — представилась Мария, чтобы успокоить ее.

— О Господи, наконец-то! — женщина отпустила сумки, которые грохнулись на пол, и всплеснула руками. — Но когда же вы пришли? — спросила она.

— Сегодня утром, — ответила Мария, — несколько минут назад.

— А я Чеккина, служанка.

Она направилась к Марии, то ли для того, чтобы пожать ей руку, то ли затем, чтобы сделать поклон. Несмотря на свое ужасное косоглазие, на большой и красный, как вишня, нос, на темные усики и заметные волоски на подбородке, в ней было что-то симпатичное, какая-то незлобивая народная простота.

— Значит, теперь мы будем работать вместе, — сказала Мария, протягивая ей руку.

— Да, синьора… — Чеккина почтительно коснулась кончиками пальцев ее руки.

— Мария, — подсказала она, — меня зовут Мария.

— Да, синьора Мария, — сказала та, довольная этой подсказкой. — Я сделаю все, что вы скажете. Мне теперь будет легче. А то, поскольку Амброджино ждал вас, мне пришлось идти за покупками. — Она отодвинула от стола стул и свалилась на него, испустив облегченный вздох. — С моими ногами, которые так болят, ходить из лавки в лавку — удовольствие небольшое, знаете ли. — И как-то сразу забыв о себе, она посмотрела на Марию с восхищением. — Такая молодая — и уже экономка. — Для нее должность экономки равнялась чину генерала. — Как времена меняются. Уже девятнадцать лет, как я служу в доме синьора Больдрани.

— Девятнадцать лет в этом доме? — спросила Мария, стараясь скрыть любопытство.

— Вам разве Амброджино не сказал? — удивилась Чеккина.

— Он мне объяснял многое другое, — ответила Мария.

— Ну еще бы, — проворчала она, — он как дуршлаг: не может удержать даже пипи. — Спохватившись, она быстро прикрыла рот рукой, как бы пытаясь остановить грубое слово, но тщетно — слово уже вылетело. — Вы уж извините, если я себе позволила лишнее, — пробормотала она просительно, — но Амброджино никогда не молчит, из него слова так и сыплются. Ну, если он не сказал, так я сама скажу. Прежде мы жили на корсо Буэнос-Айрес, но потом переехали сюда на Форо Бонапарте. Дом, понятно, большой, так что синьорина Джузеппина наняла Амброджино, который незадолго до этого остался вдовцом. Но это он, наверное, вам сказал. Или я ошибаюсь? Он золотой человек, но больно любит поговорить.

— Да, конечно, он мне рассказал. — Мария уже видела, что в этом доме, за исключением хозяев, с которыми она еще не познакомилась, все остальные завзятые говоруны. Сама она не любила много говорить, но болтовня других развлекала ее.

— Вы уже видели синьора Чезаре? — снова начала неугомонная женщина. — Нет? — продолжала она, не давая ей времени ответить. — Он в это время обычно в кабинете, как привязанный к своему дьявольскому телефону. Вчера вечером, когда я ужинала, он велел позвать меня и Амброджино и сказал нам: «Имейте в виду: завтра придет экономка. Слушайтесь ее и живите в согласии». Так что Чеккина теперь здесь, чтобы служить вам. Приказывайте, синьора.

И, выказывая таким образом свою готовность, Чеккина откинулась на спинку стула, издав еще один долгий вздох облегчения. Тут же, охая и стеная, она поднялась на ноги и начала опустошать сумки, выкладывая на стол пакеты с покупками.