Лебединая песня

Карл: Андрей... Последний раз спрашиваю – почему?!

Физрук (задыхаясь): Из-за Маньки...

Карл (от удивления ослабляет хватку, и физрук тут же оказывается сверху): Но у меня с ней ничего не было!

Физрук (пытается сдавить ему горло): Врешь!..

Карл (спихивает его с себя): Нет!

Физрук (трепыхаясь): Поклянись!

Карл (вспомнив классику советского кинематографа): Чтоб я сдох!

Физрук (перестав трепыхаться, задумчиво): Ну я и дурак...

Карл (отпуская его): Это точно.

После чего немец неторопливо поднялся, поправил свое кимоно и протянул руку лежащему в прострации физруку. И физрук ее принял. Стал рядом с немцем, пошатываясь, опустив голову. Немец же, вместо того чтобы отпустить его руку, высоко поднял ее и объявил громким, звучным, слышимым во всех концах многолюдного зала голосом:

– Победил Андрей Голицын!

Физрук ошалело уставился на него и руку свою опустил. Замотал головой, хрипло откашлялся в наступившей гробовой тишине и решительно сказал:

– Ничья.

– Согласен, – улыбнулся немец, потрепал его по плечу и удалился в учительский кабинет.

Физрук постоял немного, слушая поднявшийся свист, гвалт, топот, выкрики и аплодисменты, потом развернулся и поспешил следом за немцем.

– Все! – встав, громко объявила завхоз. – Представление окончено. Всем покинуть спортзал. А оставшиеся, – грозно добавила она, – будут убирать скамейки.

После этих слов зал опустел удивительно быстро, несмотря на узкие двери. Последними к выходу двинулись Аделаида Максимовна под руку с завхозом. У дверей директриса замешкалась и обернулась.

– Идемте, – сказала завхоз, – им, я думаю, нужно объясниться.

Директриса кивнула.

Они вышли из зала и отправились в каморку под лестницей, за оставленной там косметикой.

– Может, еще чайку? – бодро предложила завхоз.

Директриса покачала головой.

– Я буду у себя... еще какое-то время, – сообщила она, забирая пакет.

– Разумеется, – понимающе кивнула завхоз.

Директриса подошла к двери, но остановилась.

– Хотите об этом поговорить? – с готовностью осведомилась завхоз.

Директриса улыбнулась.

– Знаете, Екатерина Алексеевна, – сказала она тихо, – вы вот несколько раз назвали Карла суперменом, в этаком неодобрительном смысле... А разве супермен уступил бы так просто свою явную и очевидную победу, да еще противнику, который вел себя... не совсем достойно?

– Да еще на глазах у женщины, которая ему... очень нравится, – закончила завхоз, пристально глядя на директрису. Та не смутилась и взгляда не отвела. Совершенно другая стала, вздохнула про себя завхоз. Ох, что-то теперь будет?

– Да ничего особенного не будет, – сказала Аделаида Максимовна, словно отвечая на мысли завхоза, – сейчас все, конечно, пошумят, поспорят, вспоминая отдельные эпизоды… А после каникул начнут говорить, что Андрей Павлович победил немца, но из великодушия предложил ему ничью. На что немец с радостью согласился. Важен ведь результат, не так ли?

– Ох, Аделаида Максимовна, – искренне удивилась завхоз, – вы так мудро все рассудили! Я даже и не ожидала от вас... Простите, я что-то не то говорю! – спохватилась она.

– Да бросьте вы извиняться, – рассмеялась Аделаида Максимовна, – я и в самом деле о многих вещах теперь по-другому думаю. Как-то, знаете, по-другому вижу, и многое мне становится понятным, чего я раньше не понимала и понимать не хотела.

Завхоз слушала ее с неослабным вниманием.

– Однако же, «умножая познания – умножаешь скорби», – осторожно вставила она, – особенно женщине не стоит этим увлекаться... и особенно женщине в расцвете чувства.

Аделаида Максимовна снова улыбнулась и, ничего не ответив, ушла.

Ох, что-то будет, повторила про себя завхоз. Что будет с нею, когда он уедет, и помогут ли ей ее просветленные мозги; и что будет со всеми нами, как мы будем жить дальше с этой новой, неожиданной и неизвестно на что способной директрисой?

Впрочем, не в натуре завхоза было задавать себе риторические вопросы. Она встала, одернула на себе пиджак темно-синего рабочего костюма и отправилась в спортзал.

* * *

В спортзале завхоз обнаружила сбитые в кучу деревянные скамейки, множество бумажных оберток от жвачки и конфет под ногами и ковер, очищенный от мусора и аккуратно расправленный точно посредине зала. Немец лежал на ковре, закинув руки за голову, и смотрел в потолок. Физрука видно не было, но, судя по шуму низвергавшейся за стенкой воды, он приходил в себя под душем.

«А горячей-то воды и нет», – посочувствовала физруку завхоз; взяла стул, пододвинула его к ковру и уселась слева от немца, откинувшись на спинку и скрестив руки на груди.

– Здравствуйте, Кэтрин, – сказал Карл, по-прежнему глядя в потолок.

– Я теперь точно знаю, кто вы и откуда, – заявила завхоз со свойственной ей прямотой.

– Да? И откуда же? – вежливо поинтересовался Карл, скосив на нее глаза.

Завхоз подняла вверх указательный палец.

– И как вам тут, у нас, на грешной земле? – небрежно спросила она.

– Хорошо, – серьезно отвечал он, – даже не хочется возвращаться...

– Но надо, – так же серьезно подхватила завхоз, – долг превыше всего, верно? Я вот только интересуюсь, как это будет... перенесетесь или на ракет е какой-нибудь... а может, собственными крыльями воспользуетесь?

– Ну, зачем же собственными, – усмехнулся Карл, – я воспользуюсь самолетом компании «Аэрофлот». Рейс Санкт-Петербург – Цюрих, в субботу, ровно в полночь.

Завхоз встала.

– Что же, приятно было познакомиться. Ежели когда еще будете пролетать мимо нашей планеты, то милости просим. Всегда будем рады вас видеть.

– До свидания, Кэтрин, – спокойно сказал Карл.

Завхоз сделала шаг к двери, потом еще один, потом остановилась.

– Я хотела бы узнать еще одну вещь... напоследок.

– Да? – он повернул голову в ее сторону.

– Что такое вы сделали с нашей Аделаидой? И как вам это удалось? Вы же... прошу прощения... ангел?

– О, в этом отношении я – самый обычный человек, – снова усмехнулся Карл.

– Да? – недоверчиво переспросила завхоз. – Самый обычный?

Карл приподнялся на локте и посмотрел на нее.

– Хотите убедиться в этом на собственном опыте, Кэтрин?

Бывают моменты, когда у самых здравомыслящих и прозаически настроенных людей внезапно разыгрывается воображение. Завхоз, в изумлении перед прихотливым и неожиданным ходом собственных мыслей, остановилась перед приоткрытой дверью в спортзал и машинально оперлась об нее рукой. Сторонний наблюдатель, незнакомый с завхозом, мог бы даже подумать, что она растерялась.

Но это, разумеется, было не так. Завхоз была полновластной хозяйкой своих мыслей и чувств и потому знала, что с любой неожиданной идеей, пришедшей в голову, следует немедленно разобраться. Все взвесить, все просчитать, а потом принять к немедленному исполнению... или отправить на доработку... или сдать, за бесперспективностью, в архив.

Вероятность того, что подобный разговор мог бы состояться в действительности, завхоз оценила в десять процентов.

Не так уж и мало, в общем-то.

Совсем даже немало.

Вполне достаточно для того, чтобы заранее обдумать свой возможный ответ на его возможный вопрос.

Ответ, разумеется, будет отрицательным. Ейэто совершенно не нужно. Она-то, хвала всем эвенкийским богам, никогда не теряла голову из-за мужчины. И не собирается этого делать.

– Благодарю вас за ваше любезное предложение, – с достоинством ответила немцу завхоз, – но вы не совсем в моем вкусе.

Что, киногерой, съел? Не ожидал подобного ответа? Не привык получать отказы от женщин?

А, с другой стороны… почему бы, собственно, и нет? В порядке научного эксперимента? Чтобы разобраться, в конце концов, почему все эти идиотки сходят по нему с ума?