Сладкий перец, горький мед

Однако надежды надеждами, а удостовериться в их обоснованности не мешало бы. Поковырявшись в отделе кадров, она обнаружила интересовавшие ее сведения. Все правильно, это действительно Лешка! Родной, любимый, единственный в ее жизни надежный человек — Карпов Алексей Пантелеевич, он же Патыч, он же дорогая пропажа! И счастливая улыбка расплылась на Танином лице. Так захотелось побежать к нему, броситься на шею, прижаться к его промасленной робе и никогда, никогда больше не отпускать. Нет, так не получится… Радостная улыбка растаяла, уступив место растерянности и явному сожалению. Ведь Лешка женат… И, пожалуй, она сама в этом виновата, он ведь предупреждал ее, а она не поверила. Да даже если бы и поверила, все равно ни за что на свете не вышла бы за него замуж. Сладкая, наивная идиотка! Ей понадобилось потерять его, вытерпеть уйму издевательств над собой, потерять ребенка, мало того, почти потерять надежду иметь детей в будущем, для того, чтобы понять, что лучшего мужа, чем Лешка, нельзя и пожелать. Конечно, он наверняка все еще любит ее, ведь такая любовь в одночасье не проходит — не может быть, чтобы Лешка разлюбил ее. Этого не может быть никогда, ни при каких обстоятельствах! А значит, он может развестись и когда-нибудь, когда Таня наконец найдет способ избавиться от Дрибницы, Лешка женится на ней и тогда, наконец, они оба будут счастливы. Улыбка, едва коснувшись губ, снова растворилась: нет, никогда Лешка не разведется, никогда они не будут вместе. Он мог бы оставить жену, но никогда не бросит дочку, маленькую Танечку, названную так именно в ее честь. А требовать от него предать малышку — на это Таня не пойдет никогда в жизни. Нет, не быть им с Лешкой вместе, никогда не быть. А стало быть, не нужно ей показываться ему на глаза, зачем травить душу и ему, и самой себе? Вот разве что… Таня крепко задумалась. Да, пожалуй… Если ей понадобится чья либо помощь, лучшего и более надежного помощника, чем Лешка, ей не найти. Вот только ни в коем случае не надо будет показывать ему свои чувства — нельзя ворошить прошлое. Он привык жить без нее, он уверен, что она вышла замуж за своего Андрюшку и счастлива с ним. Что ж, пусть пока так и думает. А потом, когда правда выплывет наружу, она сделает вид, что они просто друзья, и никаких особо теплых чувств в отношении Лешки не испытывает. Пусть живет с миром. Вернее, поможет ей, а потом пусть живет с женой и дочкой в мире и согласии — Лешка это заслужил, как никто другой.

Дрибница был зол. Нервы были на пределе. Ну сколько еще он сможет выдержать Танины издевательства? Ведь уже больше года прошло после несчастья, а она продолжает измываться над ним. Ладно, так бы и сказала, что надоело сидеть дома, что тоже хочет попробовать заняться бизнесом. Разве он смог бы ей отказать? Нет конечно, наоборот, только помог бы. Так ведь нет, вот что удумала, маленькая мерзавка — потихоньку, помаленьку выманить все его предприятия. Да и это бы ладно, Бог с ними, с теми предприятиями, куда они от него денутся? Пусть официально они будут принадлежать Тане, но на самом деле владельцем останется он сам. Разве она управится с бензоколонками, с цементным и железо-бетонным заводами? А с импортом иномарок и запчастей? Нет конечно! Правда, она уже втянулась в автосервис, его помощь ей в этом деле уже совсем не требуется. Ну да это же всего-навсего автосервис, там большого ума не надо. А в остальном она без него никак не обойдется, так что можно было бы только посмеяться над ее игрой в подарки. Если бы не ее непреходящая холодность…

Ну как же, как ему разбудить его маленькую снежную королеву? Он, безусловно, виноват, такого натворил, и где только был его ум, когда он избивал Таню. Господи, да как же ты позволил ему это, как позволил замутиться его разуму, что он свою Танечку, свою маленькую девочку, лупцевал ежедневно, насиловал еженощно… Ту самую девочку с глазами цвета осоки, с терпкими губами, до сих пор еще пахнущими той вишней, которой он кормил ее с руки… Свою самую-самую сладкую грезу, мечтами о которой упивался столько лет. Как могло случиться, что он обезумел от ревности? Пусть даже его догадки весьма и весьма обоснованы, пусть даже он удостоверился, что Андрея она никогда не называла Лешиком, но ведь все это в прошлом, в очень далеком прошлом, а теперь-то она чиста и безвинна, ведь действительно уже столько лет находится под круглосуточным присмотром! Бес попутал, иначе не скажешь. Иначе не поддается разумению, что он сам, собственными руками, превратил в прах их семейное счастье. И кто знает, простит ли Таня его когда-нибудь? Ведь, несмотря на то, что она уже давно перестала молчать и дуться на него, он все равно чувствует, что это — не прощение, это так, всего лишь вынужденное общение…

А в постели? Что стало с той чувственной, страстной Таней? Ведь она когда-то так любила его ласки, так страстно извивалась в его руках, так искренне стонала от удовольствия. Куда все это подевалось нынче? Что, он стал хуже ее ласкать, меньше внимания уделять? Перестал заботиться о ее удовольствии? Да нет же, он только об этом и думает, старается не столько для себя, сколько для нее, ведь самому ему достаточно было бы просто, без затей, сделать свое дело, удовлетворить дикие инстинкты, как некогда с Любкой, и забыть обо всех проблемах. А вместо этого ему приходится неделями умолять о близости, выпрашивать позволения доставить ей (!), именно ей удовольствие! Недели уговоров уходят коту под хвост, а любезный доступ к телу он получает только после очередного подарка. Единственное, что изменилось с момента первого подношения, так это то, что теперь Таня уже не подводит моральную базу под свое вымогательство. Теперь она не рассказывает ему сказки про белого бычка, мол, я не хочу, чтобы ты думал, что я с тобой сугубо ради твоих денег. Ты, мол, богатый, я — нищая, и при таком откровенном неравенстве нам не видать полной гармонии в постели. Теперь она вообще ничем не оправдывает свой отказ от секса, ничего не просит и не требует. Она просто демонстративно отворачивается к стене и все! Зато, стоит только подготовить пакет документов на очередное предприятие, как она лежит в постели, вся такая розовенькая, такая уютненькая, такая доступная: "На меня, бери!". И он, сгорая от любви и страсти, пользуется подачкой, целует, ласкает ее тело, теребит пальцами и губами ее нежные, так и не огрубевшие от материнства, соски, щекотит языком нижние, еще более терпкие губки, — но не набухают в ответ на его ласки соски, не трепещут губки, не раскрывается больше аленький цветочек, не приглашает в таинственные недра. И кажется, что не Таню он ласкает, а невероятно удачную ее резиновую копию, холодную и безответную. И, словно издевательство, копия умело украшена любимыми его родинками — в ложбинке меж маленьких грудок и на щиколотке. Сияют родинки, зазывают: "Вот они мы, все на месте. Только не твои мы нынче!" И в который раз за долгие месяцы он кричит:

— Да прости же ты меня, наконец! Чего ты хочешь? Еще одну бензоколонку? Да забирай, возьми все, что у меня есть, только прости меня, стань прежней! Люби же меня хоть немножко, ответь хоть на одно мое прикосновение!

Но кукла продолжает безмолвствовать и, откровенно скучая, разглядывать потолок. Лишь тело ее, потрясающе красивое тело, раскинулось бесстыдно на атласной простыне, дразня, раззадоривая и издеваясь: "Смотри, какая я! Хочешь? Возьми, если получится". И Вова брал, брал снова и снова, пытаясь разбудить спящую свою красавицу, растопить снежную свою королеву. И в который уж раз его усилия были напрасны — спала его Снежная королева. Спала крепко-крепко и не думала просыпаться…

— Сима, а что у вас за отношения с Худым? Вы вместе уже пять лет, ты уже, извини, далеко не девочка — тебе ведь уж двадцать девятый годок пошел, время уходит, рожать пора, а вы все тянете чего-то… Или я, может, чего-то не понимаю…

Таня давно готовилась к этому разговору. Собственно, для мести Симе было уже практически все готово, не хватало только Симиных откровений. Но, даже получив их, Таня не будет наносить удар сразу. Нет, она еще выждет, выберет самое удачное время для нанесения удара. Потом, немножко позже, когда подготовится к одновременной мести по всем направлениям. А пока подыграет немножко Симе, поддразнит ее чуть-чуть, самую малость.