Горбун

— Русская барышня, — пробормотал горбун, со странной усмешкой разглядывая меня. — Ради датчанина она будет наряжаться, а соотечественника встретит в лохмотьях.

Меня так и подмывало спросить, где он видит соотечественника, но я благоразумно не стала реагировать на его выпад и попросту пошла в свою комнату, чтобы осуществить страстное желание переодеться, но, сделав два шага, задержалась, столкнувшись с выходящим на веранду Ларсом.

— Ирина спрашивает, куда вы подевались, — сказал он, окидывая нас тревожным взглядом. — Все давно сидят за столом.

"Все", это было сильно сказано, поскольку на веранде нас скопилось уже больше половины от общего числа присутствующих, но его опасения были мне понятны, и я мысленно благодарила его за чуткость и заботу. Зато горбуну очень не понравилось вмешательство писателя, и он молча и весьма хмуро прошёл в гостиную.

Не мудрствуя лукаво, я надела вышитую джинсовую юбку и очень красивую многоцветную кофту, прекрасно подходящую к вышивке. Вообще-то, это была одна из любимейших моих кофт, и я рассчитывала надеть её в особо ответственном случае, но сейчас мне было необходимо уколоть самолюбие горбуна в ответ на его оскорбительные слова в мой адрес, которые, к счастью или несчастью, подслушал Ларс. Чего бы мне это ни стоило, но я выкажу ему своё пренебрежение именно тем, что буду особо внимательна к Петеру и Марте.

Глаза горбуна вспыхнули, когда я вышла к столу. Он, конечно, не ожидал, что за такое короткое время я успею совершенно преобразиться. Так пусть же знает, что ради него я не сменила бы старые джинсы на красивую юбку, а тем более, не надела бы кофту неординарного фасона с изящно подобранным орнаментом. Ира тоже с уважением осмотрела мой наряд, а это означало, что я не ошиблась в выборе одежды, так как угодить женщине всегда труднее, чем мужчине.

— Вы, как всегда, прекрасны, — сказал Ларс, но горький опыт уже научил меня не быть вороной и не разевать рот в ответ на лесть.

Я не успела даже попробовать кофе, потому что пришли гости, и это вынудило нас заново пересаживаться, потому что об их размещении никто не подумал. Я сразу же завладела Мартой и занималась её куклой под одобрительные взгляды Петера, которому было, конечно же, приятно, что и дочь его, и продукция его фирмы пользуются у заезжей русской барышни таким успехом. Но зато горбун был настолько хмур и молчалив, что я была счастлива от сознания, что смогла его уколоть.

Счастье моё длилось недолго, потому что, как рядовой русский человек, крепкий задним умом, я только сейчас подумала над сообщением горбуна. Если он с самого начала предполагал, что собака отравлена, и даже высказал Хансену свои подозрения по поводу её смерти, притом до того, как она исчезла, то из всего этого можно сделать два вывода: или он не повинен в преступлении, или, напротив, убийца — он и ведёт очень хитрую и опасную игру, надеясь навести полицию на ложный след. Эта тема требовала серьёзных размышлений, а пока я решила зорко наблюдать за собравшимися, стараясь не упустить ни малейшего, даже самого незначительного эпизода, потому что по своему книжному опыту знаю, какие неожиданные выводы можно сделать из, казалось бы, невинного замечания кого-то из присутствующих.

Мой кофе безнадёжно остыл, но, по СНГ-вской привычке, я бы его выпила, чтоб не выливать ценный продукт, а Ира, воспитанная ещё в СССР и успевшая перевоспитаться в Дании, даже не спросила меня, хочу ли я его выпить или предпочту горячий, и незаметно убрала чашку. Старушка-датчанка, Петер, Ханс и Марта не могли стать моими собеседниками, а Ларс ушёл на кухню, чтобы помочь Ире и Нонне варить новый кофе. Мне было смертельно скучно изображать из себя любительницу детских игр, а Дружинин, как назло, разговаривал со старушкой и не обращал на меня внимания.

— Жанночка, ты не выйдешь ко мне? — позвала меня Нонна.

В соседней комнате, куда я была увлечена, добрая милая женщина ухитрилась в свою очередь укрепить меня в ненависти к горбуну.

— Знаешь, Жанночка, — начала она извиняющимся тоном, — это, конечно, не моё дело, но я заметила, что Леонид приходит сюда очень часто.

— Часто?! — злобно воскликнула я, вспоминая не без содрогания, какие долгие беседы я с ним вела, не подозревая, что выступаю перед ним в роли Петрушки. — «Часто» — это слишком слабо сказано. Он отсюда не уходит.

— Вот я и хочу тебе посоветовать, чтобы ты постаралась пореже с ним встречаться. Ты не обижайся на меня, Жанночка, но ты напрасно проводишь с ним столько времени.

Если уж даже Нонна, которая предпочитала не замечать человеческих недостатков, предостерегает меня против горбуна, то мне следует соблюдать величайшую осторожность.

— Нонн, я была бы счастлива, если бы он сюда больше не приходил. Вопрос только, как ему это сказать.

— Мне кажется, если ты не будешь уделять ему столько внимания, он и сам поймёт, что ему лучше не приходить сюда так часто.

— Я ему никакого внимания не уделяла, а спокойно с ним разговаривала, причём только отвечала на его вопросы, — недовольно сказала я. — Впредь я собираюсь ограничиваться самыми краткими ответами.

Нонна широко раскрыла глаза.

— Жанночка, что произошло? Вы с ним поссорились?

Она ужаснулась бы при известии о любой ссоре, но на этот раз я не могла отделаться от мысли, что она испугалась за последствия ссоры именно с этим опасным человеком.

— Нет, не поссорились, но он мне осточертел.

Нонна поспешила закончить неприятный разговор под благовидным предлогом помощи на кухне, а я вернулась в гостиную.

Недаром Евангелие учит, что надо прощать своим врагам, а Иоанн Конштадский пояснял, что соблюдать эту заповедь необходимо ещё и для того, чтобы не подозревать в каждом невинном поступке, слове и взгляде ненавистного тебе человека угрозу и недоброжелательство. Теоретически я полностью соглашаюсь с этим мудрым советом, но почему-то забываю его применять на практике. Почему бы сейчас мне не вспомнить, что Дромадёр тоже человек и нельзя ждать от него только гадостей, но я сочла его гнусным, испорченным, грязным типом и даже в том любопытном взгляде, которым он меня встретил, прочла издевательство. Я подумала тогда, что если мы только подозреваем его в убийстве и наша версия может оказаться ошибочной, то презрение к окружающим людям ясно написано на его лице и надо быть очень недалёкой, чтобы не увидеть этого с самого начала.

— Марта, иди сюда, — позвала я девочку, и она подбежала ко мне, повинуясь не столько голосу, сколько жесту.

Дружинин злобно посмотрел на нас, но старушка, которую он почтительно слушал, не заметила этого.

— Что вы сейчас читаете, Жанна? — спросил горбун, когда тётя Клара решила посмотреть, не нужна ли молодым хозяйкам её помощь.

— Самую актуальную литературу, — кратко ответила я.

— Какие-нибудь статьи Ельцина или Попова? Кстати, вы знаете, что ваш мэр вышел в отставку?

— Как? Опять? И с тем же успехом? Кого же считать мэрином?

Дружинин улыбнулся.

— Его отставку поспешили принять, так что мэрин у вас теперь Лужков.

— Что называется: изгнание чёрта дьяволом, — мрачно сказала я. — Недаром Лужков председательствовал на балу Сатаны.

Всё-таки горбун пристально следил за событиями в России, и от него можно было узнавать новости.

— Нельзя здесь достать наши газеты? — спросила я. — Мне так хотелось отдохнуть от политики, но это невозможно.

— Я вам привезу, — пообещал горбун. — Скажите только, какие.

Я назвала две газеты, которые любила и выписывала, и он кивнул.

— Проще ничего не бывает, потому что я их постоянно читаю.

Что ни говорите, но очень многое в наших вкусах и взглядах совпадало. Или он только прикидывался, что совпадало? Мне приходилось быть теперь очень осторожной в своих оценках.

— Всё-таки вы не ответили, что вы читаете, — вновь заговорил горбун.

— А! Вновь завели излюбленный разговор? — спросил Ларс, появляясь ненадолго, чтобы взять забытую чашку. — Можно подумать, что с Жанной можно разговаривать на единственную тему.