Фрося. Часть 4 (СИ)

Нет слов, отъезд Марка Григорьевича для меня непередаваемое потрясение, если я от этой новости ощутила шок, так что тогда говорить о тебе, ведь я видела сама и знаю из твоих писем, что значил и кем он был для тебя, но ты у меня сильная и мужественная женщина, я уверена, что ты справишься с этой потерей, хоть понимаю, что это будет сделать очень даже не легко.

Справлюсь и я, потому что наш союз с Мишей к этому времени лопнул окончательно.

Не буду опережать события и поведаю всю свою печальную историю от того места, на котором остановилась в предыдущем письме.

С помощью недостающих денег, которые заняла у Ривы с Майклом, я купила в Тель-Авиве, как и собиралась, новую шикарную четырёхкомнатную квартиру с балконом.

Мамочка, ты даже представить не можешь, почти на берегу Средиземного моря, с моего балкона видна набережная!

Вот ты, я уверена порадуешься за меня, а Миша мне учинил такой скандал, что впору было живой залезть в землю.

Он отказался уезжать со мной из Иерусалима, ссылаясь на то, что здесь у него появились связи, намечается журналистская работа, а главное, что я поступила подло, без его разрешения одолжила деньги и купила квартиру не соответствующую его статусу.

А какой у него статус сейчас и каким он намечается в ближайшем и далёком будущем?!

Вся его журналистская деятельность в Израиле на русском языке обречена на провал, а я не хочу влачить жалкое существование, опираясь на его статус неудачника.

Никогда и ничем я его не попрекнула и впредь, сделала бы всё от меня зависящее, чтобы он абсорбировался к жизни в Израиле, но он наоборот, хотел, чтобы я бросила свою научную работу и воинскую службу, и сидела возле него, и помогала ему с переводами.

Мамочка, я умоляю, ведь четыре года я строила без него свой собственный статус, преодолевая трудности и борясь всеми доступными мне средствами за его освобождение.

Он утверждал, что я рушу его карьеру, не желая возить его на своей машине на всякие, на мой взгляд, сомнительные заседания и встречи, но кто ему мешал получить права и самостоятельно рулить по стране.

Так нет, он гордый, деньги на обучение вождению, он у меня отказался брать.

С Ритой они окончательно рассорились, тот вылил на голову девочки ушат с помоями, назвав её распутной, наглой и не уважительной.

Мамочка, а ведь я даже не могу, а точнее, мне стыдно, передать слова какие он наговорил девочке, которой ещё не исполнилось семнадцать лет.

А потом весь свой гнев переключил на меня, представляешь, он обвинил меня в плохом воспитании и дурном влиянии на его дочь, можно подумать, что он когда-нибудь её воспитывал.

Мамуля, она нормальная девочка с израильским поведением и взглядами, ей скоро исполнится семнадцать лет, остался последний класс школы, а затем, армия, в которой она хочет остаться, поступив на офицерские курсы.

Мамулечка, у тебя может сложиться впечатление, что это письмо полностью посвящено моему мужу, но дело в том, что уже бывшему.

Нам с ним и разводиться не придётся мы ведь, и так в юридическом разводе, а теперь и в моральном.

Я знаю, что эта новость тебя нисколько не огорчит, твоё отношение к нему сразу с первого момента знакомства, было однозначным — негативным.

Чтобы покончить окончательно с этой темой, могу тебе сообщить, что Миша намылился покинуть Израиль и в скором времени собирается перебраться в Штаты — счастливого ему пути.

Ты не думай, я не бравирую перед тобой, просто за четыре года я, наверное, поумнела или повзрослела, а он за четыре месяца угробил всё, что я свято хранила к нему в своей душе — безграничную любовь и преданность…»

Разворачивая второй лист письма от дочери, Фрося машинально проанализировала только что прочитанное — такой быстрой развязки она, конечно, не ожидала, но по тону предыдущих писем чувствовалось, что семейный корабль дочери терпит крушение.

Как теперь сложится жизнь Анютки трудно было предположить, хотя почему трудно, ведь жила дочь четыре года без этого напыщенного пижона и ничего, не сломалась, а более того, наладила карьеру, обрела собственный круг интересов и связей.

Теперь у неё будут руки и сердце развязаны, и кто его знает, может её половинка где-то ходит рядом, она ведь ещё и родить спокойненько может.

Фрося тут же для себя отметила, что она сама родила Сёмку почти в тридцать восемь лет.

Волевым усилием отогнала от себя не во время нахлынувшие раздумья и прильнула глазами к продолжению письма:

«Мамочка, грустно осознавать, но мы твои дети, доставляем тебе больше огорчений, чем радостей.

Ничего тут не поделаешь, так складывается жизнь.

Мне Андрейка написал про его не сложившуюся семейную жизнь с Настей и про их окончательный разрыв.

Не могу сказать, что я очень сильно огорчилась, узнав от него эту новость, ведь наши ситуации в чём-то очень даже перекликаются, и он, и я, любили своих половинок, и готовы были многим поступиться ради их счастья и благополучия.

Разница только в том, что я окончательно разочаровалась в своём гонористом петухе, и моя доченька остаётся со мной, а он, похоже, по-прежнему любит свою кралю, и отлучён от воспитания сына.

Я знаю из его письма, что он заточил себя в добровольную ссылку и мне его безумно жалко, ведь вдали друг от друга, мы на диво очень сблизились, на столько, на сколько отдалились со Стасиком.

Хотя, я до сих пор лелею мысль, что он мой, по-сути, братик-близнец, когда-нибудь одумается, а я ему безоговорочно всё сразу прощу.

Мамуль, обязательно напиши, как сложились соревнования у Сёмки, он среди твоих детей самый толковый и настоящая опора для матери, ни то, что мы старшие, разлетелись кто куда, и только одни от нас переживания.

Мамуль, я тебе писала, что Маечка сейчас много времени находится в доме у Ривы и очень к ней привязалась.

Моя дочь свободно уже шпарит на трёх языках — иврите, русском и английском, а Меир для неё абсолютный авторитет, ведь, как мы выяснили, он является ей родным дядей.

Вот только я никак не могу его ассоциировать — братом.

Кстати, он в декабре уходит в армию, а после неё собирается поступать в университет и легко предположить, что на медицинский факультет.

Мамуль, ты не думай, Маечка тебя не забыла и в этом не моя заслуга, а Ривы, которая постоянно показывает ей твои фотографии, и рассказывает о тебе всякие интересные истории, даже я, когда их слышу, сижу, затаив дыхание.

Рива окончательно ушла из больницы, она вышла на преждевременную пенсию по состоянию здоровья, у неё совсем слабое сердце.

Майкл уговаривает её пройти операцию на открытом сердце, чтобы стимулировать работу клапанов, но она пока не соглашается, боясь не пережить её.

Да, я уже окончательно перевелась в одну из лучших больниц Израиля в Тель-Авиве, работаю там от армии, много работаю и делаю довольно сложные операции, а также занимаюсь научной деятельностью.

Я ведь тебе уже писала о созданной Майклом группе.

Некоторые наши разработки уже получили признание и даже лицензии.

С одной из них я скоро полечу на семинар в Париж.

Мамулечка, как я мечтаю, что когда-нибудь смогу с какой-то нашей разработкой прилететь в Москву, я бы каждую свободную секундочку провела в твоих объятиях.

Мы пили бы, как и раньше на кухне чай из больших кружек и говорили, говорили, говорили…

Милая мамулечка, если бы я тогда послушала тебя и не связала бы свою жизнь с бывшим уже мужем, то, до сих пор жили бы рядом, но в этом поздно корить себя, история не имеет сослагательного наклонения.

Я крепко, крепко тебя обнимаю и целую.

Милая мамочка, хочешь верь, а хочешь нет, в моей жизни родней и ближе человека не было и никогда не будет!

Привет и мои запоздалые соболезнования тёте Аглае.

До свидания, всегда моя роднее всех родных милая мамочка, твоя очень соскучившаяся по тебе Анютка.»

Не успела Фрося дочитать до конца последнюю прощальную фразу дочери, как её глаза застлали слёзы.