Подчинение миллиардеру (ЛП)

Для моего любимого мужа.

Без тебя ничего нет…

От твоего мотылька, Стар

Потом несусь в душ, и вода каскадом струится по телу. Дверь душа открывается, я улыбаюсь. Большая рука дотрагивается до меня. Я оборачиваюсь.

— Привет, — нежно говорю я.

— Ты принимаешь душ без меня?

— Мне просто необходимо. Я очень грязная.

— Грязная?

— Ты не поверишь, насколько я грязная.

— Очень даже поверю, — говорит он, потянувшись за губкой. Выливает на нее жидкое мыло и проводит губкой по моей груди, рукам и животу.

— Самое грязное — между ног.

Он смеется. У него из груди поднимается мурлыкающий гул, который мне очень нравится. Он быстро пробегает губкой по моей промежности. Конечно, это не тот способ, чтобы смыть что-то настолько грязное.

— Нет, это не поможет, — говорит он.

— Нет?

— Нисколечко. — Он опускается на колени.

Я с удовольствием вздыхаю и смотрю на него сверху-вниз. Боже, я так сильно люблю этого человека.

Капли воды разлетаются в стороны от его головы, лица, рта, и его язык мягко дотрагивается до моей киски. После моего оргазма, он кончает сильно и мощно вместе со мной. Его семя выливается из меня, и быстро бегущая вода смывает его вниз.

Я улыбаюсь самой себе. Таинственной улыбкой.

Мы выбираемся из душа. Я заворачиваюсь в махровый халат и иду в спальню.

— У меня для тебя подарок. — Я протягиваю ему серебряный мешок.

У него еще мокрые волосы, прилипшие к голове. Разве такое возможно, что я до сих пор хочу заниматься с ним сексом, когда только что дважды кончила?

Он забирает мешок. Я стараюсь запомнить этот момент, поэтому во все глаза наблюдаю за каждым его действием. Он достает серебряный пакет. Развязывает желтую ленту. Разрывает серебряную упаковку. Открывает обычную серую коробку. Достает бутылку масла и тупо смотрит на нее, а затем поднимает на меня глаза.

— Масло для тела Huile Douche?

— Huile Douche.

Он несколько раз утвердительно кивает. Молчит. Николай Смирнов потерял дар речи, такого еще не было.

— Эй, ты собираешься мне что-нибудь сказать?

— Ты хорошо себя чувствуешь? — спрашивает он.

— Да. Все в порядке.

— Мне не хорошо, — признается он. Я вижу, как побелело его лицо.

— Что случилось?

— Я боюсь за тебя. Это будет больно.

Я ухмыляюсь.

— На этой земле семь миллиардов человек, и каждого родила женщина. Со мной все будет хорошо.

Я забираю у него масло и немного наливаю ему на руку. Втираю в кожу и поднимаю руку к его носу.

Он вдыхает.

— Боже мой, ты права. Пахнет полевыми цветами, свежим воздухом и солнцем.

Я заливисто смеюсь.

— Я же говорила!

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ СЕДЬМАЯ

Николай

Семь месяцев спустя

— Поздоровайтесь со своим сыном, — говорит медсестра, кладя голое, покрасневшее создание мне в руки. Я с изумлением смотрю на него.

Мой сын.

Звуки вокруг меня становятся какими-то размытыми.

Он такой крошечный, что почти умещается в моей ладони. Глаза закрыты, лицо морщинистое и красное. Волосы все еще мокрые, прилипшие к голове, но так и должно быть. Его маленькие пальчики скручиваются и раскручиваются. Он открывает свой маленький ротик и издает мяуканье... и я перестаю дышать.

Боже, столько всего может пойти не так.

Защитный рефлекс тут же возрастает у меня в груди, настолько сильный, что мне кажется у меня грудь сейчас разорвет. Сердце готово лопнуть от любви к этому беспомощному младенцу.

— Николай, — зовет меня Стар.

Я перевожу взгляд с лица нашего сына и вглядываюсь в раскрасневшееся лицо жены. Видно, что она устала, но в ее глазах светится радость и торжество. В этот момент я люблю ее еще больше, чем когда-либо.

— Ты сделала это, — говорю я. — Ты, на самом деле, сделала это.

— Мы сделали, — мягко замечает она.

Я не могу оторвать взгляд от ее прекрасных голубых глаз.

— Нет, мой мотылек. Не мы, а ты. Ты выносила этого удивительного мальчика внутри своего тела.

Она прикусывает нижнюю губу. Она всегда так делает, когда начинает нервничать или ее что-то беспокоит. Я не видел уже несколько лет, чтобы она прикусывала губу.

— Николай, ты помнишь, что мы решили назвать его Мейсоном?

— Только не говори мне, что ты снова передумала.

Она слегка качает головой.

— Я не передумала. И я никогда не меняла своего мнения. Я всегда знала, где-то глубоко в душе, как будут звать нашего сына.

Я не понимая, куда она клонит, смотрю на нее. Мы перепробовали сотню имен с тех пор, как узнали, что у нас будет мальчик.

— Я хочу назвать его Павел.

И откуда-то глубоко из моей груди, поднимается странный звук, я даже не мог предположить, что способен издавать нечто подобное. Он похож на крик ужасной боли, но в то же время боли, которая уходит, словно ты обжог руку, чувствуешь острую боль, а потом наступает облегчение, и постепенно ожог заживает.

Она с тревогой посматривает на меня.

О, Павел. Все эти годы я хотел произнести его имя, но не мог.

— Павел, — шепчу я.

Ребенок на моих руках открывает глаза и смотрит на меня. Его взгляд расфокусирован, такой невинный, пустой. Затем его губы шевелятся. Может кому-то покажется, что его губы просто шевелятся или подергиваются, но я-то знаю, что он пытается мне улыбнуться.

ЭПИЛОГ

Николай

Пять лет спустя

https://www.youtube.com/watch?v=tS26xch5U24

Возвращение домой

Я снимаю сына с его лошади и ставлю на землю. Улыбаюсь ему.

— Готов?

— Готов.

Я привязываю лошадей к дереву и вытаскиваю букет цветов из держателя на суппорте. Я даю ему цветы, и мы идем к железным воротам. Он открывает их, мы заходим внутрь склепа. Шаги эхом отдаются от стен.

Я смотрю, как он идет к могиле и осторожно ставит цветы в вазу с водой. Он поворачивает ко мне голову, и я вспоминаю, как впервые привел сюда Стар. Судьба забирает и дает. Судьба забрала у меня Павла, оставив годами жить во мраке, но потом подарила мне Стар и другого Павла.

— Папа, ты можешь рассказать мне ту историю еще раз?

— Какую историю?

— Про печеные яблоки.

— Ах, эту.

Он садится на мрамор.

— Однажды Дуся сделала целый противень печеных яблок. Она положила их на стол, чтобы они остыли. Эти яблоки были особенными. У них была вытащена сердцевина, внутрь она клала мед и орехи — рецепт самой Дуси. Все в семье знали, что это было любимое лакомство дяди Павла. Как медведь, который не может устоять перед медом, он тоже не может устоять перед печеными яблоками. Он сидел за кухонным столом и ждал, когда они остынут. Он знал, что нельзя их есть, потому что мы все вместе должны будем пить с ними чай. Вместе. Но в тот день с противня исчезло одно запеченное яблоко. Дуся спросила его, не он ли его съел.

— Я не ел, — ответил он.

— Не ври. Если это ты, то лучше признайся.

— Но я не ел.

— Если не ты, то кто?

— Я не знаю, но не я.

— Ты съел, Николай? — Спросила меня Дуся.

— Я не ел.

— Вы съели яблоко, госпожа Смирнова? — Спросила Дуся нашу маму.

— Нет, я его не ела, — ответила мама.

— И я тоже, — добавил отец.

— Скажи правду, Павел. Тебя не накажут, — сказала мама.

— Но я не ел.

— Хорошо. Если ты признаешься, ты сможешь съесть еще одно за чаем. Если ты не признаешься, то не получишь ни одного.

— Просто скажи, что съел, — прошептал я Павлу.

— Но я не ел, — настойчиво твердил он.

— Скажи, что ты, даже если это не так. Какое это имеет значение?