Возвращение русской гейши

Дзэн — это религия, в которой стать кем-то — это значит перестать им быть. Умереть — значит перестать быть тем, кем был.

Основа дзэн — в отказе от жизни.

Смерть в дзэн — это переход в другую форму существования».

Мы отправились на территорию монастыря. Рёандзи был окружен большим садом. Меня удивил его неухоженный вид. Но в этих диких зарослях была своя прелесть. Возле храма тускло блестел пруд Кёёти, заросший лотосами. Мы пошли мимо него по мощенной каменными плитами дорожке. И скоро оказались возле каменной лестницы, которая привела нас к жилищу настоятеля. Я увидела, что посетители снимают обувь, и тоже скинула свои босоножки, с удовольствием ощутив босыми ступнями шершавую прохладу камней. Я подождала, пока господин Кобаяси снимет туфли. Потом мы вышли на опоясывающую здание веранду. Я оперлась на деревянные перила. Передо мной расстилалось небольшое пространство, ограниченное невысокой светлой стеной с какими-то разводами, напомнившими мне дождевые подтеки. Строгий прямоугольник, очерченный этой стеной, был засыпан мелкой беловатой галькой, разровненной какой-то машиной. Я почему-то подумала, что так разравнивают землю на пограничной полосе. Видела в каком-то фильме такие же ровные рядочки. Здесь рядочки шли вдоль всего прямоугольника. Его меньшие края оканчивались узкими поперечными полосами.

С нашей стороны, то есть со стороны зрителя, прямоугольник был отделен узкой глубокой канавкой, засыпанной более крупной голубовато-серой галькой, напоминающей обычную щебенку. По поверхности прямоугольника расположились группы камней разного размера и формы. Самый большой был где-то в половину моего роста. Эти группы были обсыпаны по гальке более темной землей или песком. С моего места было плохо понятно. И эти более темные округлые участки, в свою очередь, обводились узкими кругами разровненной гальки, словно эти камни упали на воду и по ней пошли круги и так и застыли навечно.

Я непонимающе смотрела на эту картину. Господин Кобаяси молча стоял рядом.

— Это и есть тот самый сад камней, — тихо проговорил он после очень долгой паузы.

Я тщетно пыталась понять смысл этой композиции, но, кроме группы обычных на вид булыжников, торчащих из обычной гальки, так ничего и не увидела. Мне было стыдно сознаться в этом господину Кобаяси, и я молчала. Он оторвался от созерцания сада и повернулся ко мне.

— Эти камни расположены в строгой гармонии группами по семь, пять и три, — тихо сказал он. — Но сад выстроен так, что сразу из одной точки их все увидеть невозможно.

«Все равно не пойму, в чем тут уникальность», — подумала я, не ответив.

— И каждый видит здесь что-то свое, — добавил господин Кобаяси.

— А что видите вы? — решила я задать вопрос.

— Образы бодхисаттв, возвышающихся над бренным миром, — еле слышно ответил он.

Когда мы покинули Рёандзи, я робко спросила о кварталах гейш.

— Ой, Таня, извини! — спохватился господин Кобаяси. — Конечно, нужно было вести тебя в Гион, а не сюда.

— Гион? — спросила я.

— Да, это самый известный квартал гейш.

Он тут же, не успела я ничего сказать, остановил такси.

Мы высадились на узкой улочке с очень древними на вид деревянными домами. Большие каменные фонари причудливой формы возвышались на мостовой и тускло мерцали желтоватым неровным светом. Мы пошли вдоль Ханами-дори, поглядывая по сторонам.

— Знаешь, насколько я слышал, доступ в хорошие заведения открыт только по рекомендации, — сказал господин Кобаяси. — И так просто мы не сможем зайти в престижные дома и пообщаться с гейшами. Нужно было поговорить об этом с Ооноси. Как-то я не подумал!

— О! Я ни в коей мере не хочу вас затруднять, — тут же сказала я. — Мне интересно просто здесь побывать.

Но в душе я почувствовала разочарование. Оказаться на малой родине гейш и не увидеть ни одну из них. Мы проходили в этот момент мимо невысокого двухэтажного беленого здания с изогнутой, словно у пагоды, крышей. Возле него был устроен небольшой квадратный пруд, отсеченный от мостовой каменным, довольно высоким парапетом. Вода подходила прямо к стене. В ее спокойной глади, словно в зеркале, отражались освещенные окна за темными деревянными решетками и пышные зеленые шапки склонившихся к воде вишен. Из дома вышла женщина в малиновом кимоно и неторопливо отправилась по улице, постукивая деревянными сандалиями. Я с любопытством оглядела ее. Но она выглядела как обычная японка в традиционном наряде. Господин Кобаяси окликнул ее, и она повернула к нам невозмутимое лицо и поклонилась. Он что-то спросил. Она улыбнулась и ответила довольно пространно. Потом поклонилась еще раз и пошла дальше.

— Мне сказали, — проговорил господин Кобаяси, повернувшись ко мне, — что гейш можно увидеть в театре «Гион Корнер», но это театр насквозь коммерческий. Там специально для туристов составлена смесь из танцев, кукольного бунраку и даже чайной церемонии. А если мы хотим увидеть по-настоящему классические танцы гейш, то нам нужно приехать весной на ежегодный фестиваль. Ученицы майко в это время дают представление в театре «Гион кобу кабурандзё». Оно называется «Мияко одори», то есть «танец вишни».

— Жаль, — сухо сказала я.

— Хочешь, мы отправимся в какой-нибудь ночной клуб? Здесь их полно, — предложил он.

— Нет, — тут же ответила я, вспомнив наше недавнее похождение по злачным заведениям Токио. — Я устала и хочу уже поехать обратно.

Поздно вечером мы вернулись в Токио на этом же поезде-пуле. Я поблагодарила господина Кобаяси за чудесный день и распрощалась с ним, нежно поцеловав в щеку. Когда зашла в квартиру, сразу отправилась в душ. Потом легла на футон и с наслаждением вытянулась на спине. Закрыв глаза, я сразу почему-то увидела камни сада Рёандзи, возвышающиеся над белой галькой. И они разительно напомнили мне скалистый пейзаж одного из пляжей в Геленджике, куда я однажды ездила с родителями, когда еще училась в школе. Я улыбнулась нахлынувшим приятным воспоминаниям и провалилась в глубокий сон.

Из тетради лекций госпожи Цутиды:

Гейши считаются последними хранительницами традиционной японской женской культуры. Только они во всей стране умеют правильно носить кимоно и белить лицо, только они сохраняют в неприкосновенности древние танцы и веселые песни. Это и поддерживает гейш на плаву, поскольку традиции и их хранителей в Японии всегда уважают и почитают.

Для правильной грациозной походки в кимоно женщина должна как бы скользить одной ногой впереди другой, делая небольшие шажки, подгибать при ходьбе пальцы ног и немного сгибать колени, как бы чуть косолапить, чуть-чуть опустить плечи и помахивать руками, не отрывая их от тела. Правильно ходить по-японски можно, только освоив гэта — деревянные сандалии.

Само кимоно диктует каноны красоты: оно подчеркивает одни стороны фигуры (затылок и шею, лодыжки, бедра) и маскирует другие (талию, ноги и грудь). Современное платье, наоборот, всячески подчеркивает то, что кимоно скрывает. Кимоно идеально подходит для типичной фигуры японки с ее низкой талией, длинным бедром и короткими икрами. Сейчас эти каноны безнадежно устарели.

В эпоху Хэйан носили от обычных двух (нижнего дзюбан и собственно кимоно) до 12 кимоно без подкладки, надетых друг на друга. Оби — кушак, которым закрепляется кимоно на теле, был незаметен, в виде узеньких тесемок. В эпоху Камакура «двенадцатиэтажные» кимоно заменили одним, реже двумя или тремя, которые закреплялись простым и неброским кушаком на бедрах. В эпоху Эдо пояс-оби подвергся серьезнейшим изменениям и постепенно стал центральным элементом наряда. Завязывали его по-разному (в том числе куртизанки — впереди), был он разной ширины, а на рубеже XVIII и XIX столетий мягкие тканые кушаки уступили место жестким, коврового типа, очень широким, привычным для сегодняшнего дня.

Сейчас женщина не может изменить ширину оби ни на йоту. Все, что ей позволено сделать, — это чуточку поднять или опустить его, что, впрочем, существенно меняет весь облик. Девушки носят оби повыше, закрывая грудь. Гейши — как можно ниже, что придает облику особую чувственность. Оби-агэ — шарф под оби, который чуть виднеется из-под него, как и белье из-под ворота блузы, завязывается гейшами особенным образом.