Проси, что хочешь: сейчас и всегда (ЛП)

- Давай, Флин, иди сюда!

Мальчик подходит, и я зову его сесть на санки. Он боязливо глядит на меня, поэтому я предлагаю:

- Давай я сяду впереди, а ты у меня за спиной. Ладно?

Подбадриваемый Симоной и Норбертом, парнишка усаживается на место, и я с величайшей осторожностью спускаюсь вниз по горке. Скоро я слышу, как его радостные крики присоединяются к моим, и, когда санки останавливаются, он с восторгом спрашивает:

- А можно еще?

Я с удовольствием вижу на его лице то выражение, которое еще никогда у него не замечала, и разрешаю прокатиться еще раз. Мы оба бежим вверх к Симоне и повторяем спуск.

Начиная с этого момента, все идет хорошо. Флин, впервые с тех пор, как я приехала в Германию, ведет себя, как ребенок, и, когда мне удается его убедить, он сам в одиночку скатывается на санках, и вид его довольной мордашки наполняет мою душу радостью.

Он улыбается!

У него заразительная, прекрасная, чудесная улыбка, но вдруг я вижу, как она сползает с его лица, и, обернувшись в его взгляда, замечаю, что к нам бежит Трус. Норберт оставил гараж открытым, и, услыхав наши крики, пес не мог не присоединиться к нам. Ребенок в страхе замирает, и тогда я свистом подзываю собаку к себе. Трус подбегает к нам, я глажу его по голове и шепчу:

- Флин, не бойся.

- Он меня укусит, - одеревеневшими губами шепчет он.

Я вспоминаю, что однажды мальчик рассказал, когда лежал в нашей кровати, и, поглаживая Труса, стараюсь успокоить Флина:

- Нет, солнышко, не все собаки кусаются. И Трус, уверяю тебя, не собирается никого кусать.

Но мальчика это не убеждает, и я, продолжая настаивать, протягиваю ему руку:

- Подойди сюда. Доверься мне. Трус тебя не укусит.

Парнишка не двигается. Он просто смотрит на меня. Симона начинает его подбадривать, затем к ней присоединяется Норберт, мальчик делает шаг вперед и замирает. Он боится. Я улыбаюсь и снова говорю:

- Дорогой, я обещаю, что с тобой ничего плохого не случится.

Флин опасливо смотрит на меня, и тут неожиданно Трус бросается в снег и, перевернувшись кверху лапами, начинает, нежась, валяться в снегу. Симона с улыбкой чешет ему брюхо.

- Видишь, Флин. Трус просто хочет, чтобы его пощекотали. Подойди…

Я тоже чешу псу брюхо, и он высовывает на бок язык от удовольствия.

Внезапно мальчик подходит, наклоняется и вне себя от страха осторожно пальчиком дотрагивается до Труса. Уверена, что впервые за много лет он прикасается к животному. Увидев, что собака на это никак не реагирует, Флин с воодушевлением снова трогает ее.

- Ну, как тебе?

- Мягко и мокро, - шепчет ребенок, протянув уже целиком всю ладонь.

Через полчаса Трус и Флин уже стали друзьями, и когда мы с криками и смехом скатываемся на санях, пес бежит рядом с нами.

Мы все промокли, и с головы до ног покрыты снегом. Всем хорошо. Мы веселимся от души, и тут вдруг слышим звуки, приближающегося автомобиля. Эрик. Мы с Симоной переглядываемся. Флин, завидев дядю, замирает без движения. Это меня удивляет. Он не бежит к нему. Когда машина подъезжает, я убеждаюсь, что Эрик за нами наблюдает, и по его лицу заметно, что он в плохом настроении. Ладно, все нормально. Я, не сдержавшись, шепчу Симоне:

- Ох-ох! Нас застукали.

Женщина кивает головой. Эрик тормозит, выходит из машины и настолько сильно хлопает дверью, что можно легко оценить, насколько он зол, еще до того как он с угрожающим видом подходит к нам.

Матерь божья! Да он просто в бешенстве!

Когда он в таком состоянии, спасайся, кто может. Все замерли, не дыша. Я гляжу на него. Он глядит на меня. И когда Эрик оказывается рядом с нами, он с осуждением кричит:

- Что здесь делает эта собака?

Флин молчит. Симона и Норберт стоят, как парализованные. Все смотрят на меня, и я отвечаю:

- Мы играли в снегу, и он играл вместе с нами.

Эрик берет Флина за руку и рычит:

- А с тобой мне надо поговорить отдельно. Что ты натворил в колледже?

Меня возмущает то, каким тоном он разговаривает с ребенком. Разве это так уж необходимо? Но, уже собравшись сделать ему замечание, я слышу:

- Мне снова звонили из колледжа. Очевидно, ты опять ввязался в драку, и на этот раз очень серьезную!

- Дядя, я…

- Замолчи! – кричит он. – Ты добьешься того, что отправишься прямиком в интернат. Марш в мой кабинет и жди меня там.

Под тяжелым взглядом Эрика Симона с Норбертом и мальчиком уходят.

Женщина с грустью провожает меня глазами. Несмотря на то, что я понимаю, что мне сейчас крепко достанется, я ободряюще подмигиваю ей. Как же зол мой глупый немец. Оставшись наедине, Эрик замечает сани и, указывая на следы на горке, шипит:

- Я хочу, чтобы эта собака убралась из моего дома, ты меня поняла?

- Но Эрик… послушай…

- Я ничего не собираюсь слушать.

- А должен бы, - настаиваю я.

Скрестившись со мной взглядом, он, наконец, кричит:

- Я сказал, вон!

- Послушай, если тебе испортили настроение на работе, не надо отыгрываться на мне. Ты переходишь всякие границы!

Он тяжело вздыхает, проводит рукой по волосам и бормочет:

- Я тебе сказал, что не хочу видеть здесь этого пса, и, насколько мне известно, я не разрешал тебе ни давать моему племяннику санки, ни подпускать к нему это животное.

Удивляясь его плохому настроению, я решаю не уклоняться от ссоры и возражаю:

- Не думаю, что я должна просить у тебя позволения, чтобы поиграть в снегу. Или все-таки должна? Если да, то тогда с сегодняшнего дня я буду спрашивать у тебя разрешения, чтобы дышать. Черт, только этого еще не хватало!

Эрик не отвечает, и я со злостью добавляю:

- Что касается Труса, я хочу, чтобы он остался здесь. Этот дом достаточно велик для того чтобы ты мог даже не встречаться с ним, если тебе так хочется. Да у тебя сад размером с городской парк. Я могу смастерить для него будку, чтобы он в ней жил и охранял дом. Я не понимаю, почему ты настаиваешь на том, чтобы выгнать его на улицу в такой холод. Разве ты этого не видишь? Тебе его совсем не жалко? Ему, бедненькому, холодно. Идет снег, а тебе не терпится выставить его из дома. Эрик, пожалуйста.

В своем костюме и пальто глубокого синего цвета Эрик выглядит потрясающе. Он стоит и смотрит на Труса, который виляет перед ним хвостом, мой красавчик!

- Джуд, ты думаешь, я дурак? – говорит Эрик.

А так как я не отвечаю, а просто ошеломленно гляжу на него, он объясняет:

- Это животное уже давно живет в гараже.

У меня замирает сердце. Ему известно про мотоцикл?

- Ты знал?

- Ты думаешь, что я такой тупой, чтобы этого не заметить? Конечно, я знал.

Сначала у меня от удивления открывается рот, и, не дав мне ничего объяснить, он настаивает:

- Я тебе сказал, что не хочу, чтобы он жил в моем доме, но, несмотря на это, ты солгала и…

- Раз он теперь опять стал твоим домом… Знаешь, я могу и обидеться, - шепчу я, не упомянув про мотоцикл.

Если он молчит про него, то мне тоже сейчас лучше не поднимать эту тему.

- Ты постоянно твердишь мне, чтобы я считала этот дом своим, а сейчас только из-за того, что я приютила бедного песика в твоем чертовом гараже, чтобы он не умер на улице от холода и голода, ты ведешь себя как…, как…

- Идиот, - заканчивает он.

- Точно, - соглашаюсь я. – Ты сам это сказал: «Идиот»!

- А что касается тебя и моего племянника…

- Что Флин натворил в колледже? – обрываю я.

- Он ввязался в драку с другим мальчиком, после которой его сопернику пришлось накладывать швы на рану на голове.

Это меня удивляет. Я не представляю себе Флина таким отъявленным хулиганом, хотя у него и разбита губа. Эрик в бешенстве зарывается пальцами в волосы, глядит на Труса и кричит:

- Я хочу, чтобы он убрался отсюда!

Напряжение. Холод, стоящий вокруг, не может сравниться с холодом, который я чувствую в своем сердце, и прежде чем Эрик еще что-то скажет, я предупреждаю его:

- Если Трус уйдет, то я уйду вместе с ним.