Мозаика любви

— Как говорят у нас в России: «Вы будете смеяться», но в Италию я уехал, не простившись с той, душевная искренность и интеллект которой поставили для меня слишком высокую планку отношений. Хотел отвлечься от любовных сложностей, но нажил себе кучу неприятностей, — признался Лобанов.

— Надеюсь, моего опыта будет достаточно, чтобы защитить вас от них, — попытался успокоить адвокат клиента. — А любовные проблемы часто решаются независимо от нашей воли. Например, Лючия вернется к мужу, ваша русская дама встретит другого, а моя жена примирится с любовницей.

— Это нечестно, синьор адвокат, себе вы оставляете обеих женщин, а мне ни одной, — шутливо возмутился обделенный клиент. — Я буду бороться за свое счастье и готов для этого покинуть госпиталь, если ваша помощница обеспечит меня транспортом.

— Вы хотите отправиться в аэропорт? — уточнил Берти.

— Нет, мне надо заехать в Курмайер за вещами, рассчитаться в отеле, а оттуда уже домой. Ваш счет я также готов оплатить до отъезда, если вы успеете мне его представить.

Упоминание о деньгах неприятно кольнуло адвоката неуместностью в столь дружеском разговоре, и Берти почувствовал досаду, как будто его доверие грубо обманули. «Сколько можно привыкать к клиентам? Они все того не стоят», — мысленно упрекнул он сам себя.

— Вы получите счет сейчас, Елена уже подготовила его, — также официально и надменно ответил, адвокат.

— Отлично, надеюсь, она закончила занятия благотворительностью и может приступить к своим обязанностям, — напомнил о формальном характере их отношений Лобанов.

— Я сейчас ее пришлю к вам, — пообещал Берти уже в дверях и добавил: — Не прощаюсь.

«А я прощаюсь», — подумал больной, оставшись один и машинально разглядывая в окно, как во внутреннем дворе клиники персонал ловко грузит в машины больных, лежащих на носилках. Делалось это легко, технологично, не требовало от персонала никаких физических усилий, а пристегнутые ремнями лежачие не рисковали своим здоровьем больше, чем им уже пришлось.

«Прощаюсь с несбывшейся в Москве и в Италии любовью. Почему я отказал Танюше в праве стать моей женой? Почему я отказал Лючии в праве просто хотеть меня? Не слишком ли бережно я отношусь к такому «сокровищу», как господин Лобанов? Чтобы не нанести себе дополнительного урона, с лыжами придется тоже проститься до следующего сезона. Вряд ли ребра позволят мне кататься. Хотя в Сорочанах такие горки, что с них можно съезжать хоть на костылях. Посмотрим, подберется ли компания. Надо мужикам перед отлетом купить сигарет в аэропорту, а то упреков в жадности не оберешься. Через неделю совет директоров. Что-то я тут совсем расслабился».

Он попытался глубоко вздохнуть, но сморщился от боли и осторожно прилег на кровать. Течение мыслей возвращало его к деталям только что рассказанной истории. «Хорошо, что я не нажал на тормоза, когда почувствовал, что машина пошла юзом. А то лежал бы сейчас в лучшем случае пристегнутый ремнями, как эти мумии в окне, а в худшем — прикрытый крышкой». Запоздалое эхо опасности докатилось до его души и заставило ее мучительно напрячься. «А ведь случись кома, меня быстренько отключили бы по медицинским показаниям. Артур и Семенов смогли бы «убедить» врачей в моей безнадежности. Кто бы отстаивал мое право на жизнь, как родители этой ленинградки? Никита несовершеннолетний, его мамаша не встала даже с дивана, чтобы явиться на развод со мной, — адвокатов прислала, а уж в этом случае и пальцем не пошевелила бы. Таня? Но у нее нет формальных прав и моральных сил. Наверное, она обиделась на меня за мой отъезд. Куда я рванулся только от намека на женитьбу? Везде мне мерещится покушение на мою собственность. Семенова перед отъездом загонял совсем. Никого рядом со мной нет. Итог печальный: полуживой я никому не нужен. Сможет ли Татьяна принять меня таким? Простит ли мне неприятие ее творений? Любящая женщина прощает все, а вот оскорбленный творец вряд ли».

Его возбужденное сознание готово было задать следующий вопрос, логично вытекающий из предыдущего: «А кому я нужен живой?», но обошлось — в дверь постучали.

— Войдите, — крикнул он по-французски по традиции последних дней.

Дверь приоткрылась, и на пороге появилась живописно замотанная шарфами, увешенная пакетами энергичная, как профсоюзный деятель, Ольга Дариенко.

В следующие полчаса бывшая одноклассница и эстрадная артистка поставила и сыграла «моноспектакль» под названием «Визит дамы к больному другу». Ольга произвела его осмотр, проверила действия врачей, раскритиковала вид из окна и качество постельного белья. Лобанов чувствовал себя в этом спектакле поочередно то реквизитом, когда она жестом милосердия клала ему руку на лоб, то статистом, когда жевал домашние пирожки, то публикой, когда, вызвав медсестру, синьора требовала немедленно вымыть в палате пол. Все представление сопровождалось бурными монологами и эффектными жестами. В финале Ольга взбила ему подушки и, с кротким видом присев на краешек кровати, спросила задушевным голосом:

— Ну как ты себя чувствуешь?

Анатолий наградил ее бурными аплодисментами и обещал бросить свои химикаты в Москве и стать ее личным импрессарио в Италии.

— Как ты могла уйти со сцены, Дариенко? — упрекнул он подругу.

— Ой, оставь это! Из меня все соки выжали, пока я работала. Бары, варьете провинциальные, ночью выступление, днем — переезд. Страшно вспомнить, — отбивалась артистка.

— Но аплодисментов-то хочется! — возразил Лобанов.

— Не любой ценой. Кстати, правда, что в Москве недвижимость все время дорожает? — Ольга рассуждала с практичностью итальянской домохозяйки.

— Да, за год подрастает процентов на тридцать, может, и больше, — подтвердил Анатолий.

— Может, мне пока не торопиться продавать квартиру? — испугалась она.

— Если тебе срочно деньги не нужны, тогда жди. Судя по твоему появлению, ты от бывшего мужа бумаги получила? — предположил Лобанов.

— Нет, его мой адвокат пока не нашел, я просто приехала повидать тебя на больничной койке. Так мне продавать или нет? — вернулась Ольга к животрепещущей проблеме.

— Только если что-то срочно покупаешь, — посоветовал опытный в обращении с собственностью Лобанов и неожиданно предложил: — Давай-ка мы с тобой, выпьем за встречу на чужбине. У тебя пирожки кончились?

— Нет, я тебе только первую порцию скормила. А что пить будем?

— Виски из «дюти-фри», у меня осталась бутылка, — предложил больной.

Со слаженностью, которую не разрушили годы разлуки, они организовали симпатичный выпивон на тумбочке. Приняли по первой за встречу, и Ольга, задумавшись, сказала:

— Никогда не догадаешься, что мне это напоминает.

— Тоже мне загадка! — усмехнулся Толя. — Это напоминает тебе больницу, куда ты попала перед свадьбой.

— Лобанов, откуда ты это можешь знать?! — От изумления Ольга чуть не поперхнулась.

— Не буду тебя томить. Подруга твоя рассказы начала писать про всех нас. И про твою свадебную фотографию тоже написала, и как у тебя в изголовье на тумбочке коньяк пили со свадебного стола. Правильно?

— Танька, что ли? — тоже проявила прозорливость Дариенко и попросила: — Мне почитать-то дайте! А то я не в курсе, что там у вас происходит.

— Если напечатают, прочтешь. Пока это был секрет, — пояснил одноклассник.

— Ну, ты-то читал, а мне, почему надо ждать? — возмутилась героиня рассказа.

— Я в подарок получил один экземпляр на Новый год, — ответил Толя.

— Значит, у вас роман все-таки начался? — понимающе вздохнула синьора Пачолли.

— Начался или кончился, это не важно, давай выпьем за наши дороги, которые то ли мы выбираем, толи они нас выбирают, — предложил больной, разливая виски. Воспользовавшись тем, что жующая Ольга временно замолкла, Лобанов задал волновавший его вопрос:

— Ты можешь мне что-нибудь рассказать о Татьянином муже или отце ее дочки, если она за него не выходила? Я из Таньки не мог ничего вытянуть. А мне хотелось бы разобраться.

— Могу, конечно, но зачем тебе? Если у вас все хорошо, то прошлое ни при чем, а если ты с ней вместе не хочешь быть, то к чему эти подробности? Повод для расставания в настоящем имеется лучше, чем в прошлом.