Дегустатор боли (СИ)

— Хорошо, я понял, — дрогнувшим голосом отозвался я, накрывая пальцами дверную ручку. — Я пошел?

Мистер Гейз кивнул, сказав, что будет у себя в кабинете, если что, и оставил меня одного. Впервые помолившись про себя (не знаю, зачем я это сделал), я вздохнул и вошел в палату к Монике.

Может, потому что я сильно нервничал, может, потому что находился в стальном оцепенении, мне показалось, что в палате стоит невероятный холод — словно отопление выключили, а за окном наступила суровая русская зима. Поежившись, я надел куртку, которую все это время таскал в руках, и устремил свой взор на единственную постель. Моника лежала под одеялом с закрытыми глазами и выглядела умиротворенной. Ее спокойное лицо, с которого я не так давно вытирал бесконечные капли слез, так и притягивало внимание. Это лицо, которое я впервые увидел, заходя в кабинет, на которое я смотрел в столовой, на трубе, в автобусе… Я старался запомнить каждую деталь, я так хотел не забыть Монику, что под напором моего пытливого взгляда она медленно раскрыла глаза. Ох, эти печальные голубые глаза… Я готов был утонуть в них, отдать всего себя глубокой бездне и раствориться на самом дне всепоглощающего отчаяния. Это был райский ад, где находят мирную жизнь заблудшие души.

— Ты пришел… — прошептала она одними лишь губами. — Прости, я сейчас не в самом лучшем состоянии…

— Ничего не говори, — перебил я ее, не спеша подходя к ее кровати. — Моника, я все знаю. Доктор Гейз показал мне твою карту.

Девушка на секунду испуганно округлила глаза, но потом снова погрузилась в прежнее состояние. Она смотрела на меня так, словно извинялась за то, что когда-то соврала, скрыв свой настоящий диагноз, но я не держал на нее зла. Как можно сердиться на почти что ангела? Моника была той девушкой, которая не заслуживает ни капли ненависти. Я готов был простить ей все, тем более в сложившейся ситуации.

— Прости, Тэхен, — из ее глаз быстрыми струйками скатились две слезы, но она тут же их вытерла. — Я не хотела, чтобы ты знал правду.

— Я знаю, — я аккуратно сел на постель рядом с Моникой и взял ее за руку. В эту секунду мне показалось, что я держу не человеческую ладонь, а нежное крылышко хрупкой птицы. — Моника, я буду рядом с тобой до самого конца, я не оставлю тебя.

— Не нужно таких жертв, я не заслуживаю твоей свободы. Не трать на меня время и живи так, как хочется тебе, Тэхен, ты и так настрадался, когда приехал сюда.

— Не смей так говорить, Мон, — я покрепче стиснул ее пальцы, — твои слова обижают меня. Я хочу быть рядом, понимаешь? Мне это нужно. Мне ты нужна.

Моника отвернулась от меня и заплакала. Она все еще стеснялась своих слез, своей слабости, и мне казалось это глупым. Даже я не побоялся закатить грандиозную истерику в кабинете мистера Гейза, а она не может этого себе позволить. Тут, в палате, рядом со мной, Моника стыдилась собственных эмоций. Дурочка…

— Мон, тебе не нужно… — начал я, но девушка меня внезапно перебила.

— Ты знаешь, почему я избегала тебя, игнорировала? — спросила она, не повернув головы.

— Потому что я тебя раздражал? — я слабо улыбнулся. — Знаю, я та еще свинья…

— Нет, дело совсем не в этом, — всхлипнув, Моника с усердием поднялась так, чтобы сесть лицом ко мне. Она смотрела в мои глаза, держала меня за руку и выглядела такой слабой и беззащитной, что я снова готов был пустить скупую мужскую слезу. — Я влюбилась в тебя в день нашей первой встречи. Помнишь, как мы столкнулись в дверях кабинета? Ты поздоровался со мной, а я испуганно убежала прочь. С тобой еще Чонгук был. Ты не выходил у меня из головы… Такой крутой, веселый парень, от которого без ума все девчонки. Ну как тут удержаться перед соблазном? Я знала, что у нас нет будущего из-за моей болезни, я знала, что ты попытаешься добиться меня, ведь ты был так настойчив, но я не хотела делать больно нам обоим. Конечно, изначально я думала только о своих чувствах, но потом, когда ты переехал ко мне, стала задумываться и о твоих. Я надеялась, что все обойдется, что мы вернемся в школу, ты забудешь обо мне и снова будешь кадрить других девчонок, влюбленных в тебя по уши, но видишь, как все закрутилось… Мне было неимоверно сложно отказывать тебе, вести себя холодно и отстраненно, потому что сердце трепетало при виде тебя. Я мучилась, плакала каждую ночь. Больше всего на свете я хотела быть твоей, и когда ты проявлял знаки внимания, я едва держала себя в руках. Хотелось плюнуть на все и забыться в твоих объятиях, но мы никогда не сможем быть вместе, Тэхен.

Я не верил своим ушам, вся жизнь пролетела перед глазами. Девушка, которую я отчаянно добивался, все это время любила меня и отказывала только из-за болезни. Слов нет… Я, правда, не знал, что сказать, и тупо сидел с раскрытым ртом. Разве такое бывает в жизни? Разве может история сложиться именно таким образом? Господь, ты сыграл со мной слишком злую шутку, у тебя отвратительное чувство юмора.

— Вот это ирония… — усмехнувшись, я опустил голову, покачав ею. — А я-то думал, что настолько сильно бешу тебя. Оказывается, ты любишь меня… И знаешь, что самое обидное? Я влюбился в тебя, Мон, влюбился так сильно, что душа болит. Почему все так происходит, скажи мне? Единственная девушка, которая проложила дорогу к моему сердцу, никогда не сможет быть моей.

— Единственный парень, который проложил дорогу к моему сердцу, никогда не сможет быть моим, — повторила она шепотом мои слова, только в своем русле. — Я не знаю, Тэхен, не знаю… Жизнь любит распоряжаться чужими судьбами так, как ей вздумается.

— Это несправедливо… У нас совсем нет времени.

Опустившись вниз, я устроил голову на животе Моники, бережно обняв ее. Она нежно гладила меня по волосам, по лицу, и я ощущал себя верным стражем своей несчастной королевы. Невероятное спокойствие забрело ко мне в душу под напором ласк любимой девушки. Вот оно, ускользающее счастье, которое я пытался ухватить руками, но оно, подобно горячему песку, исчезало между пальцев навсегда.

— Я не хочу умирать, Тэхен… Не хочу… — шептала Моника, беспомощно всхлипывая, пока я с нежностью целовал ей руки. — Слишком рано… Я хочу быть с тобой.

— Ты не умрешь. Я не позволю. Пусть даже лично встречу смерть с косой и перегрызу ей глотку. Ты будешь жить, я обещаю.

В ту ночь мы не расставались до самого утра. Нам никто не мешал, доктор Гейз не нарушал наш покой, и мы смогли полностью отдаться друг другу — мы не только болтали обо всем на свете, судорожно боясь что-то упустить, но и занялись любовью. Да-да, любовью, а не сексом, как это обычно со мной случалось. Я был предельно осторожен: осыпая поцелуями лицо и тело Моники, я старался прикоснуться к каждому миллиметру ее бархатной кожи; я ласкал ее аккуратную, упругую грудь, боясь навредить, обжигал горячими прикосновениями ребра, бедра и ноги, между которыми устроился в конце своего любовного путешествия, чтобы сделать Мон очень-очень приятно — я хотел показать, как сильно я смог ее полюбить. Она не была невинной, но что-то упорно мне подсказывало, что в ту ночь она впервые отдалась этому прекрасному чувству. Впрочем, как и я сам. Поцелуи кружили мне голову. Я впервые ощутил, каково это — целовать человека, которого действительно любишь. Это были глубокие, чувственные поцелуи, в которых я захлебывался с невероятным наслаждением. Наши языки непримиримо боролись друг с другом, наше дыхание сливалось воедино, а тихие стоны и всхлипы (мы боялись нарушить ночную тишину больницы) создавали прекрасную мелодию, которая отдавалась эхом в моей голове. Я был сверху и постоянно смотрел на Монику. Я старался запомнить ее такой — раскрепощенной, свободной, полной наслаждения и любви ко мне, которая была целиком и полностью взаимна. Я двигался плавно, страстно желая проникнуть в хрупкое тело как можно глубже, то ускорялся, то замедлялся, и нам обоим было очень хорошо… Ощущая, как ногти Моники впивались в мою напряженную спину, оставляя после себя красноватые полосы, я сдавленно шипел ей в губы и моментально получал поцелуй, полный ласки и нежности. Нет такого зверя, которого нельзя было бы приручить. Моника приручила меня, меняя всю мою сущность до неузнаваемости. Я слушал, как тихо постанывает моя исчезающая любовь, смотрел, как она извивается подо мной, видел в ее глазах неподдельное удовольствие и плакал про себя. Это была наша лучшая, первая и последняя ночь…