Дегустатор боли (СИ)

— Да, здравствуйте… — я был скромен и сдержан как никогда. — Меня зовут Тэхен, я ее молодой человек. Скажите, док, как она?

— Мне бы хотелось сказать, что все хорошо, но Моника очень слаба. Я занимался ее лечением еще до того, как она уехала учиться в Лондон, и не припомню, когда ей было настолько худо.

— Что с ней происходит? Она мне ничего не говорит. Твердит про нервные срывы, но я чувствую, что она лжет. Док, прошу, скажите мне наконец, что творится с Моникой. Я должен знать.

Я смотрел мистеру Гейзу прямо в глаза и никуда не собирался уходить, пока он не раскроет мне все карты. Тон моего голоса звучал максимально твердо и жестко, всем своим видом я показывал, насколько сильно я настроен добиться правды, даже если она убьет во мне все живое. Пускай, но я должен знать, что происходит с девушкой, в которую я, кажется, влюбился.

— Идем со мной, — тихо, с оттенком грусти произнес доктор и повел меня за собой к себе в кабинет.

Кабинет мистера Гейза находился на четвертом этаже. Мы быстро поднялись на лифте и пока шли по коридору, с ним здоровались буквально все: и пациенты, и медсестры, и такие же доктора в халатах и масках. Я понял, что лечащий врач Моники далеко не последний человек в этой больнице, и раз именно он занимался ее лечением, то дело явно не ограничивалось простыми нервными срывами, про которые мне лживо твердила Мон.

Мистер Гейз раскрыл передо мной дверь своего кабинета и зашел следом. Внутри было просторно, светло и чисто, пахло дорогим одеколоном и кофе. Я с любопытством огляделся: парочка картин, висящих на стене, широкое окно с видом на дорогу, небольшой черный кожаный диван, шкаф с прозрачными створками, за которыми виднелись баночки с лекарствами и бутылки с элитным алкоголем, рабочий стол, сделанный из красного дерева… Я еле сдержался, чтобы не присвистнуть и не выразить свой восторг вслух. Ограничился лишь распахнутыми глазами, но мистер Гейз заметил мою реакцию и мягко улыбнулся.

— Проходи, садись, — он указал рукой на стул возле своего стола, а сам опустился в кожаное кресло с высокой спинкой. — Значит, Моника тебе ничего не рассказала?

— Нет, мистер Гейз, — я сделал то, что мне велели, и стал внимательно следить за тем, как доктор сосредоточенно копался в папках и бумагах. — Я несколько раз был свидетелем ее приступов. Ей помогали какие-то таблетки, после которых ей становилось лучше.

— Финлепсин? — уточнил доктор.

— Да, кажется.

— А ты замечал, после чего у нее случались приступы?

— Стоило ей понервничать, как ее сковывали судороги. Я даже верил, что это действительно на нервной почве, но сейчас понимаю, что дело совсем не в этом…

Мистер Гейз снял очки, устало потер глаза и посмотрел на меня. В его взгляде читалось нескрываемое сочувствие. Это одновременно и пугало, и странным образом расслабляло. Я не знал, что скажет доктор, и ощущал дрожь по всему телу. Впервые в жизни я боялся услышать правду, еще никогда мне не было настолько волнительно. От слов мистера Гейза зависело слишком много, и груз ответственности уже давил на мои плечи, хоть и еще не был озвучен его масштаб.

— Я не должен этого делать, ведь существует врачебная тайна, но я вижу, что ты нормальный парень и не обманываешь меня, — мужчина поджал губы, опустив голову, но через секунду уже снова смотрел прямо в мои глаза. Он тоже волновался, но вот почему? — Сейчас я дам тебе медицинскую карту Моники. Тэхен, пообещай мне, что ты воспримешь информацию адекватно.

Я уже закипал. От слов врача мне становилось все дурнее и дурнее. Неужели все настолько плохо? Неужели после оглашения диагноза моя жизнь может перевернуться так круто и резко, что мистер Гейз лично предупредил меня о том, чтобы я воспринял все как можно спокойнее? Я соврал бы, если бы сказал, что буду вести себя сдержано. Как можно держать себя в руках, если ты вот-вот узнаешь страшную правду, перед которой трепещет все твое нутро? Речь шла о Монике, о ее жизни, и я готов был расколоться на мелкие осколки прямо в кабинете ее лечащего врача.

— Я постараюсь… — будто не сказал, а икнул я, и снова повторил. — Да, я постараюсь…

Покачав головой, мистер Гейз выдержал небольшую паузу, и протянул мне то, что я так боялся брать в руки, боялся открывать и читать. Мои ладони вспотели, сердце сжалось в тугой узел, внутри полыхал самый настоящий пожар. Голова шла кругом от страха. Я не узнавал сам себя. Мне казалось, что Тэхен куда-то испарился, и на его место пришла чокнутая истеричка, которая вот-вот заплачет.

Карта Моники в моих руках. Стоит ее открыть, прочитать диагноз, и все встанет на свои места, но я никак не решался. Я тупо смотрел на светлую обложку, сминал ее взмокшими пальцами и дышал как ненормальный. Мистер Гейз отнесся к моим эмоциям с пониманием и не стал меня торопить. Он молча ждал и, кажется, даже слышал отбойный стук моего сердца. Вернее, того, что от него осталось. Пора…

Заведение: Evertone Health Centre.

Фамилия, имя: Чандлер, Моника.

Место рождения: Лондон, Великобритания.

Далее следовала полная информация о Монике, по которой я быстро прошелся. Меня не интересовала дата ее рождения, мне было все равно, где она родилась, сколько весила, какой у нее был рост и тому прочее. Меня волновала одна единственная графа… Я все оттягивал момент, боясь опустить глаза ниже, но время шло, правда узналась бы рано или поздно. Вздохнув как можно глубже, я зажмурился, а потом резко посмотрел туда, где мои нервы собрались в колючий комок.

Диагноз: Опухоль головного мозга.

Если бы эти слова могли звучать, то они оглушили бы не только меня, но и все вокруг, как гром среди ясного неба. Все мои внутренности, включая остановившееся на миг сердце, рухнули вниз. Я даже ощутил эту пустоту, которая внезапно посетила мой организм. Сказать, что я был в ахуе? Сказать, что я готов был расплакаться? Сказать, что мне хотелось разнести всю больницу и весь ее персонал? Я не знал, что сказать. Я молча смотрел на диагноз Моники и постепенно выпадал из реальности. Перед глазами появилась светлая пелена, напечатанные на бумаге буквы стали расплываться, а потом и вовсе превратились в страшное, черное болото.

— Моника никому не говорила об этом, — нарушил молчание мистер Гейз, но я почти его не слышал. Ему нужно было что-то сказать, чтобы давать мне понять, что я все еще здесь, в реальном мире, а не где-то в аду. — Я предупреждал ее, чтобы она не уезжала из Ливерпуля, что в любой момент может случиться страшное, но у нее была мечта — учиться в элитной британской школе. И я, и миссис Чандлер в два голоса пытались ее убедить. Не убедили, как видишь…

— Саманта мертва, — прохрипел я не своим голосом, прожигая взглядом в карте дыру, — ее вчера застрелили прямо на глазах у Моники.

— Я знаю, мне сообщили об этом, когда доставили Монику. Тэхен, посмотри на меня, — доктор звал меня, но я не реагировал. Я смотрел в карту, по сотому разу перечитывал диагноз и не верил своим глазам. — Тэхен? Тэхен? Я понимаю, как тебе тяжело, но взгляни на меня, пожалуйста.

Я не хотел смотреть на доктора, я не хотел реагировать, двигаться, дышать, существовать. Я ничего не хотел. Мне больше ничего не было нужно. У Моники опухоль, Моника умирает, Моника никогда не будет моей. Не будет нас, не будет общего счастья, не будет той взаимной любви, которая так страшила меня. Не будет будущего.

Я ощутил невидимый, но мощнейший удар. Ни Джон, ни Ричард, ни Джеймс не приносили мне столько боли, сколько принесла ужасающая правда о состоянии здоровья единственной девушки, к которой я проникся всем сердцем, всей душой. Любовь только начала зарождаться, только распустились прекрасные цветы, но Бог протянул к ним свою руку и небрежно оборвал все то, что давало мне надежды на счастливую жизнь рядом с Моникой.

— Почему? — прошептал я, стыдливо всхлипывая. Слезы солеными, обжигающими каплями стекали по моим щекам на шею, оставляя мокрые следы не только на одежде, но и на медицинской карте. — Почему, док?