Девушка с букетом

Варя похолодела. А из курилки лилось захватывающее повествование о том, как великодушный Павлик спас беспомощную Варьку, как щедро накормил и обогрел, и спать уложил, и вдруг вспомнил, что забыл о чем-то спросить, и заглянул к ней в комнату – рассказчик замер на самой эффектной ноте, – а ему навстречу такой жар очей! Едва, братцы, не накинулась! Спасайся кто может! Надо поскорей ее замуж выдавать третий раз, хоть за первого встречного!

Она выбежала на улицу под очередной взрыв хохота.

Березовый листик

Длинная аллея парка, дерево любви, обрыв… Варя не отдавала отчета, куда бежит. Это волевые люди вроде Кати могут, переживая внутреннюю трагедию, казаться внешне спокойными, уверенными и даже счастливыми, а она – не может! Она может только бежать, по-детски, по-дурацки, туда, где никто ее не найдет и где нет ни души. И хорошо, что нет. Варя перевела дух и понеслась дальше, ощущая, что скорость действительно изменяет сознание – не приводит его в равновесие, но хотя бы унимает мечущиеся мысли.

Наконец стало понятно, что она выбрала самый долгий путь, чтобы добраться домой, – вокруг всего города, ноги ее уже подгибаются и сами переходят на шаг. А дорога уходила в гору. Все выше, все круче. Где-то здесь должен быть родник, а рядом с ним – скамеечка. Варя уже еле плелась. Если скамейку сломали, она сядет просто на землю, решила она.

Но прочная широкая скамейка оказалась на месте, и родник журчал из-под белого камня, и можно опустить горящее лицо в полные пригоршни ледяной воды. Весь день здесь толпился народ с пластиковыми бутылками, а сейчас было совершенно безлюдно. Варя опустилась на скамейку и плотнее завернулась в плащик: от озера поднимался туман. Ночь и туман – как будто это уже было…

Такая же пустота заполонила и ее душу при мысли о веселящихся одноклассниках, хотя мысль о них должна была обжигать. Но Варя с удивлением ощущала, что почему-то их не ненавидит. Они все – такие же, какими были всегда, и Павлик все такой же. Это его взрослая дочь затрачивает труд души, разбираясь в тонкостях предательства, – а ему бы и в голову не пришло, что это может иметь отношение к нему, такому замечательному. Просто он так ходит, когда его ход. По игровой доске. Можно разобидеться и расшвырять фигурки. А можно пожать плечами: дракон летает, заяц прыгает.

Однако негодование бурлило в Варе, только куда оно направлено? Все перемешалось в ее душе… Но в тишине и неподвижности постепенно проявилось, кто виноват – она сама, конечно, и никто, кроме нее. Она все это заслужила – и сегодняшние оскорбительные нападки, и насмешки, которые шлейфом тянутся из детства.

Майорша была в своем праве, защищая себя и своих детей, младший из которых еще сидит в коляске. Она просто назвала вещи своими именами, обнажила неприглядную сторону того волшебного флера, которым Варя привыкла окутывать все, к чему прикасалась, – и это была настоящая, земная сторона жизни. Не тронь чужого – какая разница, от чьей жены она это услышала.

И мальчишки веселились, как всегда. А тот, кто не видит, что на самом деле происходит и как к нему на самом деле относятся, потому что смотрит на жизнь наивными глазами, когда-нибудь все-таки увидит все как есть. Пора увидеть и перестать воображать, что тебя все любят, что тебе все рады, – и понять, что такую дуру невозможно любить, дурами обычно только пользуются или, в самом безобидном случае, смеются над ними…

Наверное, это Виктор и имел в виду, говоря, что утром многое может показаться иным. Вот он и проснулся со свежей головой, и посмотрел на нее другими глазами, и понял, что погорячился, что такое собрание нелепостей, как она, – никакой не приз и не подарок. Просто маленький ночной эпизод – а он, как сон, легко стирается в памяти.

И даже если Виктору ничего не показалось, и волшебная ночь была, и он разрывается сейчас между ней и своим сказочным теремом – это ничуть не лучше. Легко ли, вся предыдущая жизнь – против нескольких дней! И ведь, уже прощаясь и ссылаясь на какое-то зыбкое завтра, он давал понять, что сегодня, по сути, ему нечего ей предложить. Поэтому он весь день и не отвечает. И разговоры ни к чему в таких случаях, это даже Зотов понял наконец и отстал и больше не звонит. Ну, Зотов умный человек – а она, дуреха, неудавшийся вундеркинд, не понимает, не оставляет Виктора в покое…

Мобильник резко зазвонил, Варя подскочила и чуть его не выронила. И не сразу поняла, кто это, откуда.

– Варя, не поздно? Ты что-то пропала, о планах о своих ничего не сообщаешь – кто же так делает? Ну, теперь уже не важно – я попрошу тебя выйти со следующей недели, в другой раз догуляешь. Все в отпусках, а Лапшина заболела, у Василенко что-то с детьми – в общем, мы тебя ждем…

– Да, да, – кивала Варя начальнице, возвращаясь в ту часть реальности, где существовали работа и обязанности и где дела не было до ее переживаний и внутреннего мира. Внешний мир, как обычно, жесток до цинизма – у тебя ни семьи, ни детей, значит, будем затыкать тобой дыры, все равно тебе больше делать нечего.

Но сейчас, как ни странно, этот звонок принес облегчение: голос внешнего мира встряхнул Варю, она почувствовала, что уже не расползается, как оттаявшая снежная баба, и скоро будет в состоянии прикинуть, на какой электричке завтра выехать. Отправила эсэмэску Лене: «Все в порядке, срочно вызвали на работу, завтра уезжаю». Ведь Лена наверняка сейчас ее ищет – если не бросилась на поиски раньше, после сцены с майоршей. В интернет-кафе заглянуть не догадалась и, скорее всего, решила, что рыдающая Варька побежала домой. А сейчас не знает, что и думать. Но разговаривать не хотелось ни с кем, даже с ней – достаточно эсэмэски, чтобы больше не беспокоилась. Папе, который ушел на сутки на дежурство и должен смениться только завтра утром, Варя тоже написала сообщение. Потом можно поговорить, с городского телефона – а сейчас она поднимется и пойдет домой.

И продолжала сидеть, глядя на мобильник, как на живое существо, словно ожидая от него подсказки, как быть. Он почти весь день провел у нее в руках и стал почти что теплокровным. Виктору тоже можно послать эсэмэску. Только теперь она не знает, что писать. Хотя за последние дни узнала очень много.

Она точно знает, что встретила человека, чувство к которому оказалось таким же настоящим, как ее цветочные картины или картины-фантазии, которыми она жила до сих пор и которые были единственно подлинными в этой жизни. И оно не имеет ничего общего ни с ликованием от долгожданной взрослости, как в первом браке, ни с самоутверждением, как во втором, ни с повышением социального статуса, ни с устройством личной жизни, ни с компромиссом – чтобы все как у людей, – ни с чем, что раньше без сомнений называлось любовью.

А еще она знает, что приносит всем только несчастья и неприятности – хоть это сформулировал фигляр Андреев, это действительно так. Мужей побросала – одного уже на свете нет, другой измельчал и опустился. Зотов ее сейчас проклинает. Бедолага Робин не знает, как жену успокоить. Что еще? Осталось только разрушить идиллию в тереме, ежиков осиротить?

Но еще она знает, что можно понять, что для тебя главное, чтобы отойти от него и не прикасаться – если считаешь, что так будет лучше. Главным оно от этого быть не перестанет. Не отнимет же никто. Возвращайся в обжитой мир иллюзий, перебирай свои сокровища – встречи, минуты, слова, – засушивай, раскладывай. Создавай феерические картины. По крайней мере, несчастных будет не так много, ровно ты одна.

Варя еще раз внимательно, вопросительно посмотрела на свой мобильник – и отключила его.

Теперь все-таки надо подняться.

Угрюмый, непроглядный ночной мир не давал ответов, он был сам по себе, и тот, кто случайно пробирался по нему, тоже должен полагаться только на себя.

Вдруг что-то невесомое опустилось на рукав. Варя машинально коснулась пальцами – листик. Тоненький, как блесточка, березовый, с кружевными зубчиками. Хотела стряхнуть, помедлила.

Не сразу поняла, почему помедлила, почему продолжает его теребить. Наконец закрутила головой во все стороны – и словно еще раз очнулась, как после звонка начальницы.