Лучше не бывает

Вынув из сумки первое издание «Анны Карениной» (Боне сделал для меня такую грандиозную скидку, что я до сих пор с трудом верила), я протянула книгу маме:

– Вот, это тебе.

Она перестала комкать передник, бережно взяла книгу и стояла, поглаживая обложку, как бы в нерешительности, меж тем как я старалась не думать ни о чем, сосредоточившись на дыхательном процессе. Только удостоверившись, что нового потока слез не будет, я отважилась посмотреть на маму.

– Я все поняла. Честное слово, все! – Теперь я старалась сконцентрироваться на многократно отрепетированной речи. – Долгое время мне не удавалось понять, но теперь все иначе. Джорджа больше нет, его давным-давно нет в моей жизни. Я все еще живу в Теннеси, но своей собственной жизнью, которая мне по душе. А приехала я, чтобы сказать вам, что глубоко сожалею.

Мама отошла к столику для шляп, осторожно положила на него книгу и вернулась. Лицо у нее было очень спокойное, даже когда она обняла меня и привлекла к себе невыразимо материнским жестом.

– Мы тебя любим, Ванда. Надеюсь, ты и это понимаешь.

– Да, конечно. Я знала это всегда…

Неправда, я не знала этого всегда, а если честно, поняла только теперь, услышав из уст мамы.

Потом мы прошли в дом. Меня усадили в гостиной в любимое кресло, мама ушла за стаканами и льдом, а папа стал откупоривать бутылку.

– У тебя, как я вижу, развился вкус в отношении спиртного. Помнишь, я говорил, что нет ничего лучше хорошего виски, а ты брезгливо морщилась?

– Многое изменилось, папа.

– Да уж, – усмехнулся он. – Но этот цвет волос тебе к лицу.

Вошла мама со стаканами, папа их наполнил, и лед окрасился в янтарный цвет. Происходящее – каждый момент его – было исполнено безмятежности. Только когда мы уже сидели со стаканами в руках, я заметила, что у мамы красные глаза – она потихоньку от нас плакала на кухне. Ни я, ни отец ничего не сказали по этому поводу; я только подумала, что и сама охотнее занималась бы этим в укромном уголке, а не на людях, как в последнее время.

– Так как же ты живешь? – спросила мама.

– Хорошо. Я разведена. Одинока, как перст. Подруга приютила меня в комнате над гаражом.

Родители обменялись взглядами, и я отругала себя за то, что снова проверяю их на прочность. Что делать, привычка – вторая натура.

– Не расстраивайтесь, – сказал я с улыбкой, – все не так страшно. У меня теперь свое дело. И приятель есть. Адвокат.

– Правда? – обрадовался отец.

– Чистейшая, – заверила я, не вдаваясь в подробности.

Строго говоря, у нас с Уолтером сейчас был сложный период, что-то вроде пробной разлуки – ну и что? Нельзя же рваться сразу ко всем целям. Разумная очередность прежде всего.

– Ну и как он? – допытывался отец.

– Хороший человек. Немного похож на тебя.

– Тогда, значит, очень хороший, – усмехнулся он.

– Что верно, то верно, – признала я с невольной улыбкой. – И вообще, другого мне не надо.

Среди ночи я проснулась в своей прежней постели, в прежней комнате, которая за восемь лет не изменилась ни на йоту. Уселась, глядя на потускневшие, кое-где загнувшиеся постеры восьмидесятых, слыша тот же до чертиков надоевший фрагмент музыки.

Ну как же без него!

А ведь я надеялась, что паломничество домой (так сказать, возвращение блудной дочери под родимый кров) и в этом столкнет дело с мертвой точки, и когда отношения с родителями будут улажены, проклятый отрывок перестанет меня преследовать. Увы, я опять напоролась на то, о чем говорят «принимать желаемое за действительное».

Спустив ноги с кровати, я привычным движением нашарила старые шлепанцы. Засмеялась – это ж надо, даже такие обноски, и те на прежнем месте!

Выглянув на лестницу, я увидела в гостиной яркие сполохи телевизионного экрана. Для меня не было неожиданностью, что отец сидел перед ним, поглощенный извечной рождественской «Филадельфией». Все вернулось на круги свои.

– Эй! – окликнула я.

– Разбудил тебя? – Он виновато развел руками. – Дистанционное управление барахлит, а вставать, чтобы убавить звук, было лень.

– Они по-прежнему дают на праздники «Филадельфийскую историю»? Без тебя я ее ни разу не смотрела.

– Я, можно сказать, тоже. Между прочим, это кассета. Я ею обзавелся сразу после твоего отъезда, но вот смотреть все было как-то не под настроение.

– Тогда, может, перемотаешь на начало и посмотрим вместе? Особенно если у вас припасено мороженое.

– Отличная идея.

Прошлепав на кухню, я сунула нос в холодильник и обнаружила здоровенную упаковку «Баскии Роббинс».

– Ты тоже очень хороший человек, мамуля, – с чувством прошептала я, взяла коробку и две ложки побольше и направилась в гостиную…

И остолбенела на пороге.

Музыка! Та, что месяцами изводила меня своими звуками. Моя несуществующая музыка!

Основная музыкальная тема из «Филадельфии».

– Боже правый!

– В чем дело? – с тревогой осведомился отец, взглянув на меня. – Что-то не так?

– Все очень даже так, – заверила я его в безмерном облегчении и плюхнулась на диван рядом с ним. – Все прекрасно, папа.

И я зачерпнула полную ложку мороженого, решив ни в чем себе не отказывать.

– Ты не помнишь, когда у нас появилась эта традиция? Я имею в виду, смотреть на Рождество «Филадельфию»?

– Точно не скажу. – Отец задумчиво облизал сладкую ложку. – По-моему, ты была тогда еще ребенком.

– Вот как?

Краем глаза я видела, что он за мной наблюдает, однако некоторое время прошло в молчании.

– У тебя действительно все в порядке? – наконец не выдержал он.

Я только улыбнулась, придвинувшись поближе к отцу, как делала в детстве в поисках уюта. Он обнял меня за плечо, тоже как тогда, и я полностью и окончательно ощутила себя дома.

Дома и под родительским крылом.

Самое интересное, что именно в этот миг мне впервые стало ясно, чего я хочу от жизни и кто мне для этого нужен.

– Музыка к этому фильму… ты не находишь ее странной, папа? Я хочу сказать, что это ведь не классический стиль.

– И близко не стоял к классике, – со смехом признал он.

Мороженое было упоительное. Я понимала, что мне уже достаточно, но остановиться не могла.

– Хорошо, что ты приехала, Ванда. Нам тебя очень недоставало все эти годы. Может, останешься на все праздники?

– Рада бы, но не могу. У меня большие планы на завтрашний день. Но… знаешь что? – Я выпрямилась, осененная идеей. – В феврале у мамы день рождения. Может, пора и вам нанести мне визит? Нет, правда, приезжайте! Я вас познакомлю с друзьями.

– И со своим адвокатом, – подмигнул отец.

– Само собой.

Вопрос был решен. Мы снова устроились поуютнее и последующие два часа в удовлетворенном молчании смотрели любимый фильм.

– Мэри Энн все время забывает то, что должна сказать перед приземлением космического корабля, – пожаловался Алекс, не в силах скрыть волнение.

В самый канун Рождества магазин был набит до отказа. Сказать, что и мы в своем уголке не скучали, – значит, не сказать ничего. Работы было втрое больше прежнего, и крохотный зрительный зал, устроенный перед театром марионеток, быстро заполнялся. Уже за тридцать минут до начала автор не находил себе места.

– Не суетись так, – посоветовала я. – Увидишь, все пройдет как нельзя лучше. Я дала Мэри Энн книжку упражнений по укреплению памяти.

Сидевший на коленях у Бонса мальчик в это время признавался в любви к передаче «Формула-1», и я начала разыскивать соответствующий бордюр для фото.

– Тебе не кажется, что я немного перегнул палку, когда изобразил Сайта-Клауса пришельцем из космоса?

– Совсем наоборот, в этом-то и весь смак, – совершенно искренне заверила я. – И вообще, пьеса потрясающая, а ты – писатель от Бога. Так что расслабься и не гневи его.

Принтер заработал как раз тогда, когда Мэри Энн подошла от паровозика с очередным претендентом па высокое внимание Санта-Бонса.

– А вдруг это будет смешно? – Алекс схватился за голову. – А вдруг это не будет смешно?!