Лучше не бывает

– Я понимаю, о чем ты, – сказала Молли, вскинув голову. – Думаешь, получится?

– Понятия не имею, – хмыкнула я. – Я не знаю, можно ли простить такое. К примеру, ты простила своего за все, что он натворил? И будешь ли впредь прощать, если что?

– Впредь не знаю, но за прежнее… да, простила.

– И сколько тебе на это потребовалось времени?

– Пять лет.

– Пять лет! – Я воздела руки к Небесам. – Но Господи Боже мой, я не хочу тратить на это целых пять лет! Я не так молода.

– У меня есть идея! – провозгласила Грета, поднимаясь из-за стола.

Территория палаточного лагеря была почти пустой (середина декабря в Теннеси – не самое лучшее время для выездов на природу), так что места было сколько угодно, только выбирай. Стоило приличного труда выгрузить из машины Молли все, что мы с собой привезли: палатку, три спальных мешка, три надувных подушки, дрова, провизию, Гольфа…

Еще были две коробки: одна Молли, другая моя.

Пока мы с Молли ставили палатку под снисходительным взглядом дога, Грета разводила костер. Ее детство и юность прошли в диких местах Монтаны, так что можно сказать, из нее получился настоящий первопроходец. К тому времени как мы управились с раскладкой спальных мешков, сумрак и холод отступили перед весело потрескивающим пламенем.

По дороге мы заезжали в «Уолмарт», где я обзавелась плотной фланелевой рубашкой, брюками, шерстяными носками и походными ботинками. В таком наряде каждый ощущал бы единение с природой. Это ощущение не было чуждо и мне – до определенной степени. К примеру, если бы к костру приблизился пусть даже мелкий представитель этой самой природы, признаюсь, я с воплем укрылась бы за Гольфом, так что на всякий случай сразу устроилась к нему поближе.

Тем временем Грета продолжала священнодействовать у костра: она извлекла из наших запасов топлива груду мелких веточек и соорудила на периферии костра что-то вроде вороньего гнезда. Сидя на бревнах, низким срубом окружавших кострище, мы с Молли поглаживали Гольфа и наблюдали за ней.

Когда веточки задымились, Грета достала несколько штук и принялась махать ими в воздухе – возможно, это был некий первопроходческий ритуал, во имя языческих богов. Если она что-то и говорила, то треск костра и басовитый собачий храп заглушали слова. Я полюбопытствовала у Молли, зачем нужен сушняк.

– Это не сушняк, а сухая полынь, – хмыкнула та, глядя на Грету с очевидной гордостью. – Она расчищает пути для позитивной энергии.

– Для чего, для чего? – Я не поверила своим ушам.

– Для позитивной энергии, – спокойно повторила Молли. – Древнейший обряд американских индейцев, что-то вроде европейского курения ладана.

– А она разве из аборигенов?

Вот уж не подумала бы. Хрупкая белокурая Грета скорее напоминала уроженку Скандинавии.

– Совсем не обязательно быть аборигеном, чтобы верить в индейские обряды, – пожала плечами Молли. – Все на свете в конечном счете – вопрос веры.

Тем временем Грета переместилась на другую сторону костра и теперь почти не была видна за пляшущими языками пламени.

– Чем она там занимается?

– Заклинает четыре стороны света. Это завершающая часть обряда, и когда все будет сделано, зло не сможет нас потревожить.

– Сказать по правде, – заметила я, запуская руку в пакет кукурузных хлопьев, – все это не внушает мне ни малейшего доверия. По-моему, просто глупость.

– Я тоже так думала, когда Грета взялась чистить наш будущий дом. Представляешь, от комнаты к комнате! Но так или иначе, с тех пор я не ощущала в нем и намека на негативную энергию.

Я уже готова была съязвить, поинтересовавшись, а как именно эта энергия ощущается и нельзя ли это ощущение перепутать с обычным несварением желудка, однако придержала язык. В самом деле, их жилище дышало миром и покоем. Возможно, и мне стоило прихватить домой немного сухой полыни.

Покончив с манипуляциями, Грета подсела к нам.

– Вы уже решили, кто первый?

Переглянувшись с Молли, я вздохнула и потянулась за своей коробкой.

– Ну и что мне делать?

– Отпусти его.

Новый вздох вырвался сам собой – что, черт возьми, означает «отпусти его», когда стоишь перед пылающим костром с коробкой, полной всякой всячины? Взять подлинные личные вещи Джорджа мне было неоткуда, поэтому, согласно указаниям Греты, я купила то, что, по идее, должно было его воплощать. Открыв коробку, вытащила лежавшую сверху майку с «харлеем».

– Джордж!.. – начала я и запнулась, чувствуя себя полной идиоткой.

От костра веяло палящим жаром, и мне сразу же обожгло лицо. Немного отступив, я покосилась на своего духовного инструктора:

– Слушай, все это так нелепо…

– Позволь мне начать. – Грета встала, взяла у меня из рук майку и ободряюще мне улыбнулась.

Я охотно предоставила ей инициативу.

– Джордж Льюис! – воззвала она, поднимая майку на вытянутых руках. – Это я, Ванда, и я отпускаю тебя на волю!

Майка полетела в пламя, которое ярко полыхнуло, жадно пожирая краску рисунка, а затем опало до прежнего.

– Дальше!

Я выудила из коробки порнографический журнал, но вместо того, чтобы протянуть его Грете, швырнула в огонь сама со словами: «Джордж Льюис! Это я, Ванда, и я отпускаю тебя на волю!»

Некоторое время пламя листало журнал, предлагая нашим взорам голые тела и тут же их обугливая.

Странное дело, мне становилось все лучше по мере того, как предмет за предметом превращался в пепел. Процесс захватывал. Наклейка на задний бампер «Не нравится, как я езжу? Позвони 1-800-ЖРИДЕРЬМО!». Брикет жевательного табака (его бы следовало сначала вынуть из пластмассовой упаковки, потому что вонь пошла жуткая). Серьга в виде черепа с костями (эта сгореть, конечно, не могла, но я просто обязана была сделать хотя бы символическую попытку). Ей-богу, я ощущала, что и сама обретаю свободу, дышать становилось все легче, а пустота в груди таяла. И я дала себе слово: даже если завтра проснусь в том же невнятном состоянии, что и сегодня утром, все равно буду благодарна судьбе уже за этот короткий период облегчения.

Судьбе и Грете.

Коробка почти опустела. Теперь там оставались только медальон со святым Эразмом и бутылка любимого алкоголя Джорджа, виски «Джим Бим».

– Джордж Льюис! – сказала я, доставая оба предмета. – Это я, Ванда, я отпускаю тебя на волю и спасибо за эти дары! – Передала бутылку Молли, подмигнув: – Разопьем за его освобождение. – Медальон я протянула Грете: – По-моему, сначала нужно тебе его взять. Ты же сможешь очистить его от негативной энергии?

Она молча подняла пучок веточек, дымящихся горьким ароматным дымком.

Затем настала очередь Молли, а когда все было кончено и обе наши коробки обратились в пепел вслед за своим содержимым, мы уселись перед костром, глядя в гаснущее пламя, попивая «Джим Бим» из пластиковых стаканчиков и обмениваясь подробностями историй своих жизней. В числе прочего я узнала, что склонность к однополой любви имелась у Молли задолго до того, как Джордж поднял на нее руку; что Грета занимается живописью и изготовлением бижутерии, выставляет все это на продажу в местных лавках и в общем-то неплохо зарабатывает; что Молли теперь работает независимым консультантом по маркетингу.

Узнав, чем теперь занимаюсь я, обе выразили желание сфотографироваться в компании моего черного Санта-Бонса.

– Вот и правильно! – обрадовалась я. – Он будет счастлив подержать вас на коленях.

Глубокой ночью, лежа в спальном мешке рядом с двумя лесбиянками и громадным догом, я уснула самым крепким и спокойным сном за бог знает какое долгое время. Мне снилось что-то легкое, приятное, и проснулась я тем же (то есть совершенно новым) человеком.

Во время обратного пути мысли мои неслись галопом, как пришпоренные лошади, и если бы не медальон со святым Эразмом, что красовался теперь у меня на шее, мне бы сроду не добраться домой целой и невредимой. Однако святой честно выполнил свои обязанности штурмана.

Дома царила семейная идиллия. Элизабет читала, устроившись в гостиной на диване, Кейси, расположившись на ковре, тыкала отверткой в развороченную, с торчащими потрохами игровую приставку.