Лизонька и все остальные

дь вот тут есть и ненаписанное…

Он тронул то место рубашки, которое плотно обтягивало левую половину груди и к которой совсем недавно Леля припадала поломанными зубами. Ей снова захотелось это сделать, но она не решилась, потому что Василий Кузьмич остался в этой позе – с приставленным к груди пальцем – и стоял долго, и видно было, страдал от охвативших его мыслей и чувств. По тому, как ходили желваки, а серые глаза как бы наполнились влагой, которая осторожненько стояла, не шевелясь, боясь пролиться, можно было судить о силе воли человека, который может держать в руках все свои физиологические процессы, а Колюня, например, будь он проклят, царство ему небесное, нрав свой паскудный сдержать не мог. Никогда! Такое заварил. Ее ведь тоже вызывали кое-куда в то время и сказали про брата. Она не кричала в том кабинете, Господи, какой там крик? Она только что не на коленях ползала и все объясняла, объясняла, что было у отца три дочери, одна, правда, Танечка, умерла совсем маленькой, и один сын. «И вы понимаете, дорогой товарищ майор, как они его избаловали – единственного. Отец и мать. Все ему! Все! Захотел скрипку – пожалуйста, ну скажите, зачем ему скрипка? Вы знаете, как мы мылись? В одном корыте, а ему – ему! сыну! – мать грела воду отдельно, совсем в другой день. Мы все терлись хозяйственным мылом, а он розовым. Товарищ майор, я ничему не удивляюсь, ничему! Такое воспитание может все сделать, любое предательство. Я говорила: мамочка, дай мне кусочек розового, я же девочка. Ну что вы! Мать прятала мыло для своего любимчика на шифоньере. Товарищ майор, что я должна написать и где? Вы знаете мою работу. У меня безупречная анкета, безупречная. Я беспощадна к врагам, это во мне мужское… Да! Да! Не обращайте внимания, что я так выгляжу. Спасибо за комплимент, но это не имеет никакого значения, когда речь идет о Родине… Я согласна быть кем хотите, любым уродом… Не имеет значения… Спасибо, вы так хорошо меня понимаете… Даже не сомневайтесь во мне! Никогда! Нет, нет, я не скажу мужу… Он ваш коллега… Знаете? Все знаете? Но раз вы говорите, значит, так и будет… Не скажу…»

Леля всю жизнь командовала агитпропом. На взгляд старика, Леля была Никифором нашего времени. И он их любил обоих. Потом, когда уже Лизонька кончила свой университет и приехала к дедуле и бабуле на откорм – одно яичко сырое утром в первый день, два во второй, и так до десятка, а потом обратным ходом, – так вот… Приглядел Лизоньку во время яичного накопления один парень, тоже выпускник по железнодорожному делу. Ходили они с Лизонькой по вечерам в чистое поле, а Нюра, сколько могла, шла незаметно следом. Нюра боялась, вдруг клевета на девочку – никакая не клевета, а правда, тогда близкое присутствие железнодорожника при полном отсутствии людей может сыграть плохую роль, потому что, на взгляд Нюры, железнодорожник был не той фигурой, чтоб иметь в виду замуж. Какой там замуж! У молодых и в мыслях этого не было, так бродили, болтали, Лизонька поняла, что парень сам очень боится, как бы там