Завтра все наладится

Глава седьмая

Пансион, в котором остановилась Рита Питалуга, был довольно скромным, большую часть денег она отдала за место на пляже: два лежака и зонтик на Эстрема Оази — самом фешенебельном пляже Монте-Альто, куда ходили журналисты, политики, писатели, издатели, директора телерадиокомпаний и время от времени ее дорогой шеф Кело. В общем, лучшие из лучших, сливки общества.

Именно там прошлым летом она случайно познакомилась со страшной как смерть Марией Розой Ломбарди — известной итальянисткой, популярной среди английских интеллектуалок, еще более уродливых, чем она сама. Ведьма оказалась ей весьма полезной: благодаря ее знакомствам Рите удалось осуществить свою заветную мечту — заполучить место в третьей линии лежаков (первая линия — в вечной резервации некоторых особо именитых семей) на самом шикарном пляже побережья. Она все еще не могла поверить своему счастью: Эстрема Оази ей всегда казался чем-то запредельным, и она была уверена, что никогда не попадет даже в лист ожидания. Но — «никогда не говори никогда». Она пила кофе на переполненном знаменитостями балконе и увидела ненавистную Серени, которая и познакомила их с Ломбарди. Так началось восхождение на Олимп: в мечтах она уже прогуливалась с Ним под руку, обсуждая детали своего повышения. Но на каждой ступеньке ее ожидало препятствие. За просто так тебе никто помогать не будет, и, чтобы как следует отблагодарить эту гусыню Марию-Розу, нужно было без передышки атаковать всеобщую любимицу Серени, яростно ненавидимую еще со школьной скамьи. Из Пинета она переехала в Новый Оази: душ и туалеты смежные с VIP, второклассные лежаки и зонтики, из-за которых отдыхающие даже в самое жаркое время года уезжали с весьма бледным загаром. Но из стратегических соображений стоило отвалить такие деньги за билет на этот безликий пляж, оттуда открывался отличный вид на VIP-зону, на пляж и на бар, и когда подруги приходили выпить оршаду, она тут же присоединялась к ним. Рита разыгрывала случайную встречу, а затем принималась вить кружево лести, рассыпаясь в слащавых комплиментах Ломбарди. «Ты всегда такая элегантная, где ты купила этот купальник?», «Неужели? Я была уверена, что ты намного младше меня». (Ей было сорок.)

Лесть без границ — Ритина специализация. Она очень хорошо знала, что критика и правда редко приносит успех, особенно в ее профессии, а искусная лесть, показная преданность и подхалимство мало кому не нравятся. В любом случае она не могла отказать себе в удовольствии, нахваливая Ломбарди, косвенно задеть Серени, на которой все вещи сидели не так, как надо: купальники, платья, костюмы… Шик ей был явно не к лицу, но больше всего ее портила манера иронизировать. Она всю жизнь насмехалась над Ритой и над ее пошловатой сущностью. Да что она знает, эта бездушная идиотка? Почему Рита должна глотать ее завуалированные под остроты оскорбления? Ее дурацкие статьи читают только моральные уроды. Слишком много иронии — это перебор.

В этом году она, Рита, доберется до самого верха. Первые шаги она сделала еще прошлым летом, и теперь она добьется своего любым путем. Справедливость должна восторжествовать! На корриде жизни она победит этого размалеванного тореадора, привыкшего получать медали, не сражаясь; эту дуру, уверенную, что достаточно быть умной, красивой и доброй, чтобы заслужить благосклонность и уважение таких женщин, как она и Ломбарди. Все, халявы больше не будет. Тот, кого никогда не хвалят, кто никогда не получает подарков и кому не говорят комплиментов, жалок, завистлив и жаждет мести даже на курорте, на высоте трехсот шестидесяти метров над уровнем моря, даже там, где нужно отдыхать, забывая обо всем на свете. Она посеет зерно раздора, она преподаст дорогой Лауре Серени урок жизни, чего бы ей это ни стоило. И щедро наградит Марию-Розу, не за возможность присоединиться к компании (всезнайка обогнала ее в интеллектуальном развитии, была скучна, как осенний дождь, и говорила, не затыкаясь), а скорее за ее кожу: в купальнике Ломбарди выглядела еще хуже, чем Рита. Ее тело было сухим и покрыто наростами, как у семидесятилетней старухи; ее дряблые бедра в форме бочки были похожи на грюйерский сыр или на лунный ландшафт, при такой фигуре можно носить только вельветовые штаны и шерстяные гольфы плотной вязки. С такой справиться — плевое дело. Этот ходячий комплекс неполноценности — потенциальный враг дурехи Лауры, которая думает, что сможет подружиться с интеллектуалками, выставляя напоказ свой сороковой размер в сорокалетнем возрасте. Она свалит отсюда в Порто-Черво вместе со своими драгоценными подружками, экс-випами на шпильках.

Глава восьмая

— Что это был за осел?

— Бедненький, у него был такой жалкий вид, его бы хватило максимум на один круг, его несчастные глаза как будто говорили: «Посмотрите на меня, я сейчас рухну замертво!»

— И что ты сделала?

— У меня так сжалось сердце! Одна мысль, что я не смогу его спасти, казалась мне невыносимой.

— А где все это произошло? И как ты там оказалась?

— Я была на ипподроме, то есть на мулодроме. Я и не знала раньше, что такие существуют.

— Я тоже не знала.

— Вооружившись благими намерениями, подхожу к судьям: к четырем расфуфыренным старым хрычам в серых пиджаках времен их молодости. И в образе дамы из высшего света произношу на публику речь в защиту бедного ослика.

— Сработало?

— Еще как. Четверо добросовестных судей пообещали мне, что ослик пробежит всего один круг.

— Они тебе никого не напомнили?

Я бы сказала, напомнили. Это типаж Андреа: пятидесятилетние мужики с изысканными манерами, пытающиеся убедить самих себя и всех вокруг в своей утонченности. Но самым главным в этом сне были мои ощущения. Какое облегчение я испытала, когда поняла, что добилась успеха! Случай показательный, в стиле Макиавелли: цель оправдывает средства. Прикинувшись femme fatale, я смогла спасти ослиную шкуру. То есть, без сомнения, мою шкуру. Потому что чувствую я себя именно как загнанное животное.

— Почему прикинувшись?

— Потому что мне так надоел уже этот образ, я чувствую себя смешной, даже гротескной. У меня нет больше сил, я совсем разбита, я двигаюсь на автопилоте, притворяясь уверенным в своих силах гонщиком, который знает, по какой дороге ехать, когда повернуть, а главное, зачем он все время гонит и куда.

— Вспомни, еще недавно ты чувствовала себя в этом мире вполне уверенно и точно знала, где ты находишься и куда направляешься. Лаура, ты ведь всегда была сама себе компас.

— Да, правда… В школе я была такой счастливой и амбициозной! Мне нравилось, что все меня любят, я мечтала о славе и верила в успех. В детстве риск всегда приводил к победе, а реальность не сильно отличалась от снов. Мне все давалось легко, не то что сейчас: сейчас мне кажется, что я тащу нагруженную камнями повозку, колеса которой крепко застряли в земле.

— Ты сама нагружаешь ее камнями. Извини, Лаура, но не ты ли ходишь в спортзал, чтобы таскать там тяжести? Почему ты не используешь свои разочарования как компас, который укажет тебе, куда двигаться дальше?

— Не хочу и не использую.

— Достойный ответ. К сожалению, я тебе не верю, потому что у тебя всегда есть желание и воля двигаться вперед. Помни, что старятся те, кто не меняется, кто все вокруг себя стремится сохранить в первозданном виде.

— Но я не знаю, по какой дороге дальше двигаться, я не знаю, куда хочу прийти, притом что мне определенно плохо там, где я сейчас. Что, черт возьми, мне делать?

— Я не знаю, подумай.

— А может, ты подумаешь? Я тебе плачу за это.

— Ты мне платишь за то, что я тебя слушаю. Давай, вперед.

— У меня больше нет ни в чем уверенности. Стефано умер… Чтобы бросить Андреа, мне понадобилось собрать всю оставшуюся волю в кулак, и теперь я абсолютно разбита, у меня больше нет сил.

— Тем не менее у тебя хватило сил, чтобы прийти ко мне.

Лаура улыбнулась: да, она права. Грациа Гуиди — ее психиатр — права. Лаура никогда еще не чувствовала себя настолько спокойно. Она лежала неподвижно — как будто глубоко в земле, под грудой дымящихся обломков. А через минуту она, как всегда, сделает над собой усилие, пошевелится и воскреснет из пепла, чтобы бросить миру все свои «почему».