Шкатулка с драгоценностями

Неправильно, говорила она себе, сидя в кресле-качалке и глядя на своего мальчика, думать о нем как о своем. Становилось все менее и менее вероятно, что у нее когда-нибудь будут дети. Тридцать лет, мужа не предвидится. Да и зачем ей муж? Она привыкла жить сама по себе и не хотела подчиняться контролю мужчины. А когда живешь самостоятельно, тебя ничто не огорчает и не разочаровывает.

Феликс тихонько дышал во сне. Кресло-качалка тихо скрипело. У Грейс слипались глаза и падала голова, забитая событиями прошедшей ночи, воспоминаниями, переходящими в полусумасшедшие сны. Она танцевала со светловолосым американцем, или ирландцем, или кем там еще. Именно этого она и хотела вчера вечером – танцевать с ним, но этого не произошло. Они еще говорили, когда их обоих заметили люди, которых оба знали и которые их разлучили. Позже она искала его, но нигде не могла найти.

Его руки лежали на ее спине, ее руки обвивались вокруг его шеи. Она смотрела в его лицо, но обнаружила, что танцует с другим американцем – Джоном Крамером с противоположной стороны улицы.

11 апреля 1927 года. «Жители Уэст-Энда!

Дамы, дамы, что же вы делаете со своими волосами? Совсем недавно я заметила ярко выраженное ухудшение качества коротких стрижек. Неужели ваши мамы подстригали вам волосы с помощью пудинговых форм и кухонных ножниц? Эти тяжелые кривые лохмы по обе стороны лица непростительны! Идите скорее к профессиональному парикмахеру и не появляйтесь в «Кит-Кат-клаб», «Сайросе», «Пещере гармонии» и «Клаб-55», пока не исправите ситуацию. Если вы все равно должны выходить в свет, пожалуйста, доверьтесь Хаммерсмит-Пале и другим пригородным местам, где на такие вещи смотрят сквозь пальцы.

Поистине, вам нет прощения, потому что полно мест, где делают восхитительные и геометрически правильные короткие стрижки: у Стефани на Джермин-стрит, Уильяма Джонса на Брюэр-стрит и в салоне с удивительным названием «Угловой салон», за «Селфриджем». И этот список далеко не полный. Я не стану разглашать имя собственного драгоценного мастера, потому что подобная реклама может повредить мне в следующий раз, когда я позвоню, чтобы договориться о срочной встрече (впрочем, если вы напишете мне письмо, полное отчаяния, я, может быть, сжалюсь над вами!). А так он становится немного звездным (в последнее время я замечаю, как из его кресла выходят такие знаменитости, как Айседора Дункан, Констанс Тальмадж и Луиза Брукс). Они приезжают издалека ради этой мастерской тригонометрии, которая исходит от кончиков его пальцев, равную которой можно найти лишь в Париже. Когда я вчера в полуобморочном состоянии села в его кресло, он прошептал мне на ухо, что подрабатывает фокусником, распиливая дам пополам перед избранной публикой и время от времени заставляя их исчезать. Я посоветовала ему на будущее заставлять исчезать только тех, у кого плохо подстрижены волосы, а остальных не трогать.

А теперь, дети мои, весна вступает в свои права, день увеличивается и увеличивается, и все больше тянет танцевать. Заново открытый клуб «Сильвестр» сейчас фактически сезонный, весь увешан розовыми и зелеными гирляндами, а на стенах красуется множество крошечных бирюзовых птичек. Предлагаю вам собираться там, девочки... Только небольшое замечание новому оркестру Дэна Креймена: не могли бы вы играть немножко порезвее? Благодарю.

Теперь относительно прошлого вторника. Я вынуждена умолять управление «Сайроса» не предлагать их великолепное место грязным старым издателям для их странных литературных сборищ. Эти сверкающие фонтаны шампанского были дорого купленным миражом, потому что я ни за что не соглашусь, что в книжном мире есть настоящая роскошь. Мистер Сэмюэл Вултон, вы зря стараетесь!

Наконец, личная просьба относительно моей младшей сестренки Сапфайр. Не объявится ли наконец и не раскроет ли свою личность широкоплечий джентльмен ирландско-американского происхождения? Бедняжка Сапфайр мучается и не успокоится, пока не узнает, кто такой этот дьявол в обеденном костюме.

Дайамонд Шарп».

Глава 2

Через неделю после вечеринки в «Сайросе» Дики позвонил Грейс и пригласил ее пообедать в «Катерину», русский ресторан в Кенсингтоне, о котором отзывались в самых хвалебных тонах.

Во время его звонка Грейс работала над новой рекламой освежающего дыхание эликсира от Стюарда с коллегой, составителем рекламных объявлений Оскаром Като-Фергюсоном, которого считала слишком елейным.

Като-Фергюсон считал, что они должны подать эликсир как новый и на редкость оздоравливающий тоник: «Новое дыхание для жизни».

Грейс вместо привычной сигареты держала во рту карандаш.

– Мне это не нравится.

– Почему? – Фергюсон откинулся на спинку кресла, положив ноги на стол Грейс. – Может быть, потому, что это была моя идея?

– Не смеши меня. – Грейс с нескрываемым отвращением посмотрела на подошвы ботинок Фергюсона. – Просто это мне ничего не говорит. Несвежее дыхание больше социальная проблема, чем проблема здоровья. Оно подрывает уверенность. Вот здесь и могут помочь Стюарды.

Фергюсон посмотрел на часы и подавил зевок.

– Поцелуи. – Грейс особо подчеркнула это слово, ожидая, какое впечатление оно произведет на коллегу. Да, он немного выпрямился.

Именно в этот момент и позвонил Дики.

– Ты когда-нибудь пробовала борщ, Грейси?

Под слоем сметаны борщ был интенсивного розового цвета. На ее вкус, он был слишком сладким.

– Это что такое? – Грейс уставилась в свою ложку.

– Говядина, – ответил Дики. – Кажется, с примесью водки. Это очень модно. Дайамонд должна заинтересоваться.

– Мы об этом позаботимся.

– Да, о твоей предпоследней колонке. – Дики отпил пива. – Мне поступила жалоба.

– Что на этот раз? Инсинуация? Я же искренне говорила о чарльстоне.

– Дело в избирательном праве для женщин. Ты выразила сочувствие женщинам до тридцати лет, потому что они не имеют права голоса.

– Нет, не выражала. Не совсем так. Я сказала, что посочувствовала бы им, если бы не завидовала их ослепительной молодости и красоте.

Дики несколько успокоился.

– А сколько тебе лет?

– Тридцать. Ты это знаешь.

Он быстро доел борщ.

– У «Пиккадилли геральд» нет официальной позиции относительно расширения права голоса. Тебе это известно.

– Мне нет дела до позиции газеты, официальной или неофициальной. Это твоя проблема. Я буду писать так, как мне нравится. А уж печатать это или нет – твое дело.

– Ах ты, проклятая мерзавка! – Он со звоном бросил свою ложку в пустую тарелку, затем улыбнулся. – Меняю тему: когда я попаду на хваленый ужин в Хэмпстеде? Я уже сто лет не видел Нэнси. А дети... они станут взрослыми к тому времени, как вы, дамы, соблаговолите снова меня пригласить!

«Лови момент со Стюардами».

Грейс невольно вспомнила, как Като-Фергюсон пытался «ловить момент» с ней. Однажды после работы они устроили вечеринку, она уже не помнила, по какому поводу. Когда она вышла из дамской комнаты, из-за угла, пошатываясь, появился Като. Он был подшофе и спотыкался о собственные ноги. Грейс протянула руку, чтобы поддержать его, и через считанные секунды он обнимал ее длинными руками.

– Вот так картинка! – сказала Грейс. – Мужчина и женщина собираются целоваться. Их глаза закрыты. Они полностью поглощены настоящим моментом.

– Думаешь, как бы снова попасть на фотографию, да? – высокомерно улыбнулся Фергюсон. – Вообразила себя романтической героиней?

Она залепила ему звонкую пощечину, и с тех пор он к ней не подходил.

– Сними ноги с моего стола, Като.

Они становятся ничем не лучше тебя, думала Грейс, когда они с Дики уплетали пышки с общего блюда.

Дики принадлежал к тому редкому типу людей, которые могли бы взвалить на себя заботу обо всей ее семье, если бы она ему позволила. И он любил ее, по-настоящему любил еще недавно. Сколько еще мужчин искренне любили ее? Вероятно, только один. Красивых мальчиков, с которыми она когда-то флиртовала, увели другие женщины, или же они давно погибли в окопах. Те, что были еще свободны, ничем не отличались от Като-Фергюсона. Пройдохи, лжецы, дармоеды.