Прекрасный секрет (ЛП)

– Привет, Энтони, – тихо сказала она.

– Руби, – сдвинув брови, произнес Тони. Он посмотрел на меня, после чего снова на нее. – Когда я получу данные по Barclay Industrial?

Она опустила взгляд в пол, и ее румянец вернулся.

– Они готовы, просто мне нужно оформить их письмом. Прости, мне нужно было поймать Найла, – она спохватилась, – мистера Стеллу после поездки.

– Руби, уверен, это большая радость, что он в курсе твоей симпатии, – холодно ответил Тони, – но Найл вице-президент этой компании, и у него есть масса дел после командировки.

Я почувствовал на себе взгляд округленных глаз Руби, и моя челюсть сжалась от подавленной ярости.

Какого черта он делает?

Как ни в чем не бывало, Тони продолжал:

– Может, тебе стоит оставлять открытой дверь его офиса, когда ты тут, и его ловлю оставить на после работы?

Неловко кивнув и пробормотав извинения, она выскользнула мимо него из моего офиса.

– Тони, – выдавил я, становясь таким же, как и он, взбешенным. Горячая кровь разливалась по венам, заставляя сердце стучать сильнее. – Это что, было так необходимо? Сейчас обеденный перерыв. И «твоя симпатия»? Она здесь никого не преследует. Меня все это так же касается, и между нами нет ничего предосудительного. Тем более, что она не моя подчиненная.

– Нет, – согласился он, – она моя подчиненная, – сжав челюсть, Тони проследил, плотно ли Руби закрыла за собой дверь, когда вышла. – Я не думал, что для нее так трудно будет держаться в профессиональных рамках.

Мои глаза округлились, когда до меня внезапно дошло: Тони ревновал.

– Пожалуйста, скажи, что ты шутишь, – сказал я так беспечно, как только мог. От его слов внутри все горело. Тони мне не начальник, даже наоборот. Технически, я активно готовился к тому, чтобы в скором времени занять пост его босса. – Ты – тот, кто советовал мне ее оседлать, кто называл Руби подходящей, кто говорил – я цитирую: «высокая, с классными сиськами» – тот, кто неприкрыто нанимает только самых красивых стажеров для Оксфордской программы. И ты сейчас разглагольствуешь тут перед нами про профессиональные рамки?

Он моргнул, и его взгляд немного прояснился.

– Я просто говорю, что надеюсь, не найду ее здесь снова, – слегка кивнув, он повернулся вышел из моего офиса.

Кажется, ушло не менее десяти минут, прежде чем выровнялся мой пульс. Я был в ярости: вышагивая по кабинету, я думал довести это до сведения Ричарда, чтобы быть уверенным, что все в курсе, и ничего неуместного не происходит, и чтобы тот знал, что по отношению к Руби поведение Тони неприемлемо.

Но я был слишком зол. И, как правило, я не вел переговоров в таком состоянии: для меня недопустимо говорить под влиянием негодования, а не спокойного профессионализма. Тут стоял вопрос о поведении Тони, и моя позиция была был неубедительной, если бы я был полон эмоций.

По той же причине я выждал еще пятнадцать минут, прежде чем написать Руби. Мне не хотелось, чтобы она подумала, будто мнения Тони достаточно, чтобы меня разозлить.

«Тони вел себя недопустимо», – просто написал я.

«Я знаю, – ответила она. – Но это до сих пор унизительно».

«Прости, дорогая».

Прошло несколько минут, прежде чем она ответила, и когда пришло сообщение, я почти слышал, терпеливый, как всегда, голос Руби:

«Не извиняйся. Давай просто насладимся твоей холостяцкой квартирой, большой кроватью и сегодняшним ужином на вынос».

Улыбнувшись, я написал в ответ:

«Жду с нетерпением».

Это так и было. Я с трудом мог дождаться, чтобы притянуть ее в свои объятия и напомнить, что происходящее между нами простирается далеко за пределы работы.

***

Руби пришлось заехать к себе, чтобы захватить необходимое для завтрашнего рабочего дня, а в это время из любимого ресторанчика на углу я забрал наш ужин карри.

Войдя, она оглядела прихожую, затем прошла мимо меня в гостиную.

Интерьер моей квартиры был, пожалуй, предсказуемым: аккуратно и в строгом стиле, гладкий черный кожаный диван, большие кресла, низкий мраморный столик и большой плюшевый ковер.

– Если бы меня попросили изобразить твою квартиру, я бы нарисовала примерно это.

Смеясь, я подошел к ней ближе.

– Счастлив, что никогда тебя не удивляю.

Она повернулась и скользнула в мои объятия.

– Что ты меня никогда не удивляешь – это одна из причин, почему я люблю тебя.

Мы оба замерли.

– Я что, сейчас сказала это вслух? – крепко зажмурившись, спросила она, в ужасе поморщившись. – Пожалуйста, скажи, что это было только в моей голове.

Я наклонился, целуя ее в лоб.

– Ты прелесть.

Изнутри что-то ударило меня в легкие, как наказание, что я не способен придумать что-то лучшее.

Я люблю тебя.

Ты прелесть.

Я ведь не удивлен ее словам, тогда почему не подумал наперед и не подготовил какой-нибудь ответ? Это официально: я самый большой идиот на свете.

Руби напряглась и начала отстраняться, но я притянул ее обратно, целуя ее шею и лихорадочно подыскивая правильные слова.

– Руби.

– Все в порядке, – тихо выдохнула она и, обняв, прижалась лицом к моей шее. Но по ней было видно, что она совсем не в порядке. Мне хотелось посмотреть ей в глаза и увидеть все, что там смогу обнаружить, но я не мог двигаться. Она вздохнула и через мгновение явно расслабилась. – Я понимаю, что сильно забегаю вперед, говоря о чувствах. Прости, что сбросила эту бомбу неловкости.

– Прошу тебя, это не… – вот только я не был в состоянии закончить фразу и не мог определить, что это может быть за чувство, если не любовь.

Я люблю ее?

У меня не было ни единого чертового понятия, на что похожа романтическая любовь; это было как иностранный язык. Я проклинал Порцию за ее холодность, за то, что я задавался вопросом о каждом жесте, что давно прошло детство, полное кипучей демонстрации обожания, подколов между братьями и сестрами и постоянной привязанности мамы. Проклинал себя, что стал эмоционально неразвитым.

Я не знал, как назвать свои чувства, но чувствовал, что они росли и углублялись, и это пугало – в конце концов, потеря Порции ощущалась как свобода, а сама мысль потери Руби была отвратительной и переворачивало все внутри.

И вот, выразив свои чувства так ярко, она замерла в тишине, ожидая, что теперь я найду слова… Я хотел отдать ей все, что у меня есть, хотел дать ей знать, насколько обезумел из-за нее.

Посасывая и покусывая, я провел губами от ее скул к шее. Прочувствуй это, подумал я. Позволь показать то, что не могу сказать вслух.

Я стащил с нее пальто, отбросил в сторону и начал расстегивать пуговицы ее блузки, молча умоляя ее встретиться со мной взглядом. Она посмотрела на меня, и на ее лице явно читалась нерешительность, после чего она что-то увидела в моем взгляде – мучительную мольбу, потребность и надежду – и, словно выдохнув все напряжение, притянула к себе мое лицо.

– Ты предлагаешь отложить ужин? – у моих губ спросила она.

Я кивнул, обнимая ее за талию, и подтолкнул нас к широкому креслу без ручек в гостиной.

Мои руки были нетерпеливыми; я поспешно снял с нее юбку, стянул вниз по ногам ее нижнее белье, жадными ладонями проводя по каждому сантиметру ее обнаженной кожи. Изгибы тела Руби были гладкими, бледными и совершенно безупречными, и, посасывая кожу ее плеча, я наклонился обхватить рукой ее грудь.

Куда более осторожно она расстегнула мою рубашку, глядя на меня и вчитываясь в мою реакцию.

– Мы можем не… – начала она, но я прервал ее поцелуем.

Отпусти.

Она спустила рубашку по моим плечам, расстегнула ремень и не спеша стянула с меня брюки, после чего я отпихнул их ногой.

Обхватив меня рукой, она начала опускаться передо мной на колени.

Я покачал головой, одним движением подняв ее, и наклонился скользнуть губами по ее, раскрывая их и пробуя на вкус. Ее язычок казался маленьким и таким сладким у меня во рту, с неожиданным отчаяньем скользя по моему. Ее тонкие настойчивые ладони прижались к моей груди, подталкивая меня к креслу, и она последовала за мной, не отступая и погружая пальцы в мои волосы, лихорадочно целуя меня и кусая, издавая стоны и негромкие мольбы, в то время как мои руки скользили вниз по ее бокам и между ног, ощущая мягчайшую и самую нежную кожу.