Самый хищный милый друг (СИ)

— Сядь, — сказал Кирилл. — Зачем ты вообще к ней в комнату ломился!

— А вот и Катя! — объявил отец.

Кирилл почувствовал, как его всего с ног до головы окатило теплой волной, а в груди поднялось жаркое облако.

— Доброе утро! Бонжур, — поздоровалась Катя. Она смутилась, порозовела, потому что все смотрели на нее. — Неужели я опоздала… Вроде бы, вовремя… Вот, смотрите, я нашла в библиотеке ложку. Подумала — а вдруг вы ее потеряли?

И она положила на стол рядом с тарелкой бесценный серебряный талисман Андрея Константиновича.

Катя

Ой, мама… Я что-то не так сделала?

Все ошарашенно смотрели на меня и на эту несчастную ложку, буквально не сводили глаз. За пару мгновений, пока длилось непонятное молчание, я успела нафантазировать множество вариантов, объясняющих, почему к этой ложке нельзя было прикасаться под страхом смертной казни.

Вдруг она является частью суперсовременного охранного комплекса, в нее вмонтирован специальный чип, и ложку запрещено выносить из библиотеки. Сейчас сработает сигнализация, и вся полиция Лазурного берега вломится в дом, истошно завоют сирены, небо потемнеет от вертолетов, в окна влетят на тросах бойцы в черных масках.

Ну, я и натворила! Надо было оставить ложку в журнале, пусть бы она так там и лежала тихонечко. Но в последний момент, отправляясь на завтрак, я подумала — вдруг нужна в хозяйстве, вдруг обыскались…

А еще через мгновение в столовой началось настоящее светопреставление, и я испугалась еще больше. Все обитатели виллы внезапно сошли с ума. Андрей Константинович схватил меня за талию, поднял высоко вверх и сделал два оборота вокруг своей оси — как будто мы с ним были чемпионами по акробатическому рок-н-роллу! После этого он, не опуская меня на пол, вручил в руки Кириллу, а сам начал трясти Лейлу, словно она была грушей, а он мечтал натрясти с нее два мешка урожая.

Кирилл тоже радостно меня обнимал и тормошил. Потом Елена Михайловна прижала меня к сердцу и поцеловала, затем она стала обниматься с Клеманс. Клеманс утирала слезы и что-то бормотала, а Жерар целовал мне руки!

Папуля, бросив Лейлу, занялся поваром — сжал в объятьях так, что у бедного француза чуть кости не треснули!

— Жерарушка! Дружочек мой строптивый!

Повар едва не рыдал на груди босса. Сияющий Кирилл тем временем взялся подбрасывать Клеманс, пухленькая экономка верещала и смущенно хихикала.

Мы с Колей находились в ступоре и наблюдали за сумасшествием, открыв рты. По русско-французским радостным воплям я уже поняла, что ложку действительно потеряли — неделю назад. Пять раз перевернули весь дом, залезли в каждый уголок, прочесали газоны, но пропажу так и не нашли. А ложка эта была бесценная — священный оберег Андрея Константиновича, его талисман.

Понятно, почему все немного спятили от радости.

Надо же! Удачно я вытянула с полки французский учебник! Если бы мне не захотелось его посмотреть, так бы и пряталась ложечка в том журнале еще целую вечность. А обитатели виллы так и ломали бы голову, куда она запропастилась?

О том, где нашелся отцовский талисман, я рассказала, когда страсти немного улеглись. Сначала объяснила по-русски — для Кирилла, родителей и Николая, а потом повторила по-французски — для повара и помощниц.

И вновь в столовой повисла пауза.

Елена Михайловна тяжело вздохнула, Лейла и Клеманс недовольно прищурились, Жерар засопел, как кабан. А Кирилл почему-то рассмеялся.

— А что, а что? — засуетился Андрей Константинович, глаза у него забегали.

— Андрюша! — мама нахмурилась.

— Ну, да, да, это я читал тот журнал… А ложечку с фотографиями сравнивал.

— Андрей!

— Нет, ну… Все равно надо было следить, куда я ее с кухни унес! — атаковал папуля. — Контролировать! У вас глаз что ли нет ни у кого?

— Андрей! Ты целую неделю нас терроризировал!

— Ладно, ладно, приношу всем извинения. Виноват, исправлюсь. Может быть. Хотя нет, вряд ли. А вы учтите на будущее!

Жерар пробормотал, что надо бы просверлить в ручке дырку, вставить веревку и повесить ложку на шею русскому тирану. Клеманс добавила, что лучше ее приковать цепью к обеденному столу, а стол прибить к полу.

— Ась? Чего вы там лопочете, Жерарушка, Клемансик? — ласково осведомился Андрей Константинович. — Катюша, что они говорят?

— Говорят, что действительно им надо бы получше следить за драгоценной ложкой. Впредь они постараются быть внимательнее.

Елена Михайловна быстро взглянула на меня и улыбнулась краешком рта.

— Вот! Молодцы! Понимаете меня с полуслова, голубчики, — обрадовался отец и обнял за плечи повара и экономку. — Жерарчик, как же я соскучился по твоему тыквенному супчику! Ты не представляешь! А твой буйабес! Он же мне снился. Так, сегодня едим тыквенный, а завтра обязательно сваришь буйабес, договорились? По рукам?

В Париж мы возвращались через Амстердам. Да уж, замысловато.

— Почему не через Вашингтон? — Кирилл насмешливо посмотрел на Николая, занимавшегося организацией поездки.

— Так я о том и говорил, — напомнил Коля. — Зато из Москвы у нас прямой рейс. Не через Норильск, не через Хабаровск. Не волнуйтесь. Ой, какие у вас классные предки, Кирилл Андреевич! Я прямо в них влюбился! Папаня — огонь, а мама такая чудесная, тихая, милая. Блондинка! Теперь я понял, почему вы без ума от блондинок, Кирилл Андреевич, только их и любите, — Коля кивнул в мою сторону. — Вы ж, наверное, еще когда молочком чмокали у маминой груди, то уже тогда полюбили светлые волосы. Волосы на голове, конечно, не на груди… Эм… Ну, вы меня поняли.

— Я понял, что у меня очень сильно чешется правая рука, — с тихой угрозой произнес Кирилл.

— М-да… Что-то я заболтался, — Коля почесал затылок. — Но ты, Катрин, удачно ложечку из шкафа выцепила. Глаз — алмаз! Восстановила мир в семье, насколько я понял.

— Это верно, — улыбнулся Кирилл, притянул меня к себе и поцеловал в макушку. — Такая умница!

— А ваши родители меня в гости пригласили. Сказали — Коля, приезжай в любое время, друг наш сердечный! Это как — серьезно? Или просто из вежливости?

— Серьезно, Коля. Ты им тоже очень понравился.

— Правда? — засмущался наш болтун. — Надо же…

В парижском аэропорту я разгулялась. Решила сделать приятное моему боссу и любовнику. Он же хотел, чтобы я тратила его деньги. Спустила с карточки Кирилла огромную сумму, ни в чем себя не ограничивала. Купила Глебушке и брату пуловеры, подружкам — шарфы, маме — красную кожаную сумку. А себе прихватила и шарф, и сумку, и платье. Еще набрала шоколада, миндального печенья и настоящего сыра, золотисто-желтого, с дырочками. Тот, что продается у нас в супермаркете, есть невозможно.

Вернулась к нашему гейту, где в кресле расположился Кирилл. Он увлеченно строчил что-то на ноутбуке. Оторвав взгляд от экрана, улыбнулся мне, посмотрел на ворох фирменных пакетов — я кинула их на кресла и присела рядом.

— Сказать тебе одну ужасную вещь? — трагически начала я.

У милого друга вытянулось лицо.

— Что?

— Пообещай, что не будешь меня презирать.

— Господи, Катя! Я никогда не буду тебя презирать! Что бы ни случилось! — горячо воскликнул Кирилл.

— Ой, — отпрянула я, не ожидая такой бурной реакции. — Просто… Хотела тебе сообщить, что твоя девушка — злостный шопоголик, — вздохнув, я помахала перед Кириллом пластиковой карточкой.

— Катя… Нет! Какой кошмар! — задохнулся от ужаса мой друг.

— Угу. Я тебя разорила.

— Вот как бывает, — сокрушенно покачал головой Кирилл. — Познакомишься с девушкой, надеешься, что она экономная, хозяйственная… А она — оп! — ушла в загул по магазинам.

— Видишь, как тебе не повезло.

— Мне понадобится время, чтобы как-то свыкнуться с этой страшной мыслью. Постой, постой, как ты сказала — твоя девушка?

— Да.

— Как приятно слышать, что ты называешь себя моей девушкой, — мечтательно улыбнулся Кирилл. — Эти два слова компенсируют любые материальные издержки.