Все, что нам дорого

– Отлично. Итак, вы трое в воскресенье днем покинули гору Флетчера и поехали обратно в Хардисон. Вы где-нибудь останавливались по пути?

– Один раз, у «Берлз Лаундж».

– Зачем?

– Папа сказал, ему надо в туалет. – Тед размышлял, когда в ее голосе появился этот сарказм. – Но, когда он вышел, от него пахло виски.

– Возражаю, – поднялся Фиск.

– Возражение отклоняется.

Риэрдон не отступал.

– Джулия, нам придется поговорить о том, что произошло, когда вы в тот вечер вернулись домой. Кто нес ружье, когда вы вошли в дом?

– Мой отец.

– Он когда-нибудь выпускал его из рук?

– Нет.

– Ты ни разу не взяла его и не дотронулась до него?

– Нет, – ее голос начал чуть дрожать.

– Хорошо. Я лишь хотел убедиться, что с этим все ясно. А теперь, Джулия, что же произошло, когда вы приехали домой? Что произошло между твоими мамой и папой?

– Она начали ругаться.

– Они громко ругались?

– Да. Очень громко.

– Ты помнишь, из-за чего они ругались?

Судебный протоколист, изможденный, болезненного вида человек в лоснящемся коричневатом костюме, смотрел на Джулию, а его пальцы, словно существуя отдельно от тела, продолжали бесшумно порхать над клавиатурой.

– Мама ходила на свидание, и отцу это не понравилось.

– Он сильно рассердился?

– Да.

– Возражаю. Обвинитель задает наводящие вопросы.

– Возражение принято.

Риэрдон начал сначала.

– Ты помнишь, что сказал твой отец, Джулия?

– Он сказал, что никогда не позволит ей уйти. Сказал, что она ошиблась, если решила, что он позволит. Он сказал, что ей придется об этом пожалеть.

– А что сделала твоя мама?

– Она просила его успокоиться, но он не хотел.

Риэрдон остановился перед присяжными, обдумывая сказанное.

– А что произошло потом? – спокойно спросил он.

– Он застрелил ее, – у Джулии защипало в глазах, и она сморгнула подступившие слезы.

– Джулия, ты видела, как твой отец навел ружье на твою маму?

– Да.

– Она лжет! – Низкий голос Теда разорвал тишину, заполнил зал, ошеломил аудиторию. Это были первые слова, что он произнес за все время, и присяжные, как один, обернулись к нему. Только Джулия, единственная из всех, не дрогнула, не взглянула.

Судья Карразерс громко стукнула молотком.

– До вас дойдет очередь, мистер Уоринг. А пока вы будете вести себя тихо. Еще одна подобная выходка, и мне придется удалить вас из зала. – Она задержала на нем взгляд, потом обратилась к Риэрдону: – Продолжайте.

– Извини, что приходится снова возвращаться к этому, Джулия, но я хочу убедиться, что здесь все ясно. Ты видела, что твой отец действительно поднял ружье и прицелился в голову маме?

– Да. – Теперь она теребила юбку, которая потеряла форму и стала влажной.

– Как далеко ты находилась от своего отца, когда он целился в маму? Можешь показать?

Она посмотрела на разделявшее их пространство фута в три длиной.

– Примерно на таком расстоянии, как сейчас вы от меня.

– Джулия, вытяни руку. Вот так. Как можно дальше. Ты не можешь дотянуться до меня, верно? – спросил Риэрдон.

– Не могу. – Она отвела протянутую руку, которую покалывало, словно она затекла.

– И на таком расстоянии ты находилась от своего отца, когда он выстрелил?

– Да.

– Что произошло, когда ты увидела, как он поднимает ружье и прицеливается? Ты что-нибудь сделала?

– Я закричала: «Перестань! Нет!»

– И что он сделал?

– Он все равно выстрелил. Я пыталась схватить ружье, но было слишком поздно. – На последних словах ее губы задергались, так что они произносились медленно.

– Ты достала его уже после того, как он выстрелил?

– Да.

Риэрдон слегка улыбнулся ей.

– У меня больше нет вопросов.

Настала очередь Фиска. У него было мало опыта общения с детьми, и он всегда избегал длительных контактов с ними, особенно на свидетельском месте, где они оказывались непредсказуемыми и неуправляемыми. Тем не менее за последние несколько недель он потратил много времени на телефонные разговоры со своей четырнадцатилетней племянницей, схватывая ритм и интонацию ее речи, и теперь надеялся, что сумеет контролировать Джулию.

Улыбаясь, он медленно приблизился к ней.

– Здравствуй, Джулия.

– Здравствуйте.

– Джулия, ты очень сердилась на отца, когда в прошлом году твои родители разъехались?

Джулия пожала плечами.

– Разве ты не сердилась на отца за то, что он ушел?

– Нет. – Ее голос вдруг зазвучал ожесточенно, вызывающе. – Я была рада, что он ушел.

– Ты не очень-то любишь своего отца, а, Джулия? Мне кажется, ты в самом деле достаточно сердита на него, чтобы попытаться причинить ему вред, верно?

Джулия не ответила.

– Джулия, когда твой отец звонил маме, ты ведь иногда обманывала его, говоря, что ее нет дома, хотя она была?

– Не помню.

– Ты находишься под присягой, Джулия. Ты ведь понимаешь, что это значит?

– Да.

– Так ты иногда лгала?

– Она не хотела его видеть.

– Пожалуйста, отвечай на мой вопрос, Джулия. Ты иногда лгала?

– Возможно, – выпалила она.

– Итак, ты сказала, что в те выходные на горе Флетчера у вас с отцом произошло нечто вроде разговора по душам. И ты только что говорила, что он сказал, что любит твою маму?

– Да.

– А говорил он тебе, что хочет получить еще один шанс?

– Да.

– Скажи мне, Джулия, было что-нибудь необычное в том, что твои родители поругались?

– Нет. Они все время ругались.

– И при всех этих ссорах твой отец когда-нибудь бил маму?

– По-моему, нет.

– Понятно. Джулия, в тот воскресный вечер разве ты не была очень сердита на отца за то, что он орал на маму?

– Я терпеть не могла, когда они орали.

– Но в этом не было ничего необычного, правда?

– Да.

– И это никогда не приводило к насилию в какой бы то ни было форме?

– Нет.

– Никогда?

– Никогда.

– Джулия, почему твой отец принес ружье в дом?

– Он отдавал его мне.

– Это был подарок. Джулия, когда твои родители подняли крик, разве ты не почувствовала, что отец обманул тебя?

– Он обещал, что больше не будет кричать.

– А когда они закричали, тебя это расстроило, верно?

– Не знаю. Вы меня запутываете. – Она широко раскрытыми глазами посмотрела на Риэрдона, тот тихо кивнул.

– Разве на самом деле ты не потому закричала «Перестань! Нет!», что хотела, чтобы они прекратили крик? Это не имело никакого отношения к ружью, правда, Джулия?

Джулия не отвечала. Карразерс склонилась в ее сторону:

– Джулия?

– Он целился в нее из ружья.

Фиск продолжал, словно не слышал ее:

– Разве на самом деле ты не разозлилась на отца настолько, что бросилась на него и попала ему по правой руке, по той самой, в которой он держал ружье?

– Нет, нет. Он застрелил ее. Я бросилась к нему после. – Она подалась вперед, вцепившись в барьер. – После.

– Тебе не хочется признавать тот факт, что это была твоя вина, да, Джулия? Что, если бы ты не набросилась на отца, ошибочно предполагая, что как-то защищаешь маму, она бы и сейчас была жива? Разве не так, Джулия?

– Вы лжете, – произнесла она.

– У меня больше нет вопросов.

Судья Карразерс обратилась к Риэрдону:

– У вас имеются еще свидетели?

– Нет, ваша честь. Обвинение закончило представление доказательств.

Судья Карразерс стукнула молотком.

– Объявляется перерыв до утра понедельника.

Она быстро прошла через боковой выход в свой кабинет и, как только закрылась дверь, закурила «Кэмел».

Тед был не в состоянии пошевелиться; он мог лишь сидеть, тупо и неподвижно, глядя, как Джулия покидает свидетельское место и проходит мимо него, от него.

Наконец он встал и направился прочь из зала, мимо толпы и озабоченных репортеров во главе со все более напористым Питером Горриком, вечно забрасывавших его вопросами, на которые он не собирался отвечать, и по аккуратно расчищенному тротуару, вдоль которого высились кучи затвердевшего снега.