Люси Салливан выходит замуж

— Съешь морковку, — посоветовала Карен.

— Лучше я умру от голода, чем буду есть морковь, — созналась Шарлотта.

И я отлично понимала ее. Я бы предпочла съесть кусок каминной полки, лишь бы не морковь.

— Что ж, — вздохнула я. — Раз ты так сильно проголодалась, то я схожу с тобой. — Я была очень довольна. Мне до смерти хотелось чего-нибудь жареного.

— Что ж, — вздохнула Карен, — чтобы вам не было так стыдно, то купите и мне порцию картошки.

— Нет-нет, если ты только из-за нас, то не надо, — любезно сказала Шарлотта. — То, что у нас с Люси нет силы воли, совсем не означает, что ты тоже должна нарушать диету.

— Ничего, — махнула рукой Карен.

— Да нет же, правда, — настаивала Шарлотта. — Тебе совсем не обязательно есть из-за нас.

— Заткнись и иди купи мне картошки! — рявкнула Карен.

— Большую порцию или маленькую?

— Большую! С соусом карри и с копченой колбасой!

Глава тридцать вторая

Во вторник вечером Гас должен был повести меня ужинать. Так он сказал в воскресенье вечером.

Но в воскресенье вечером мы оба были не очень трезвы, особенно Гас — уровень алкоголя в его крови был настолько велик, что десятиминутная прогулка от пиццерии до моего дома заняла у нас полчаса из-за его игривости и шаловливости. И у меня были все основания подозревать, что он мог перепутать час, день или место или вовсе забыть о нашей договоренности на вторник.

Я тогда же, в тот вечер, попыталась удостовериться, что он все запомнил правильно, однако факты говорили, что я не сильно в этом преуспела. Например, когда мы уже прощались, он вежливо пожал мне руку и сказал:

— До завтра, Люси.

— Да нет же, Гас, — мягко поправила я его. — Завтра мы не увидимся. Завтра — понедельник. А мы договорились на вторник.

— Нет, Люси, — в свою очередь сказал он, так же мягко. — Сегодня я приду домой и… приму определенные фармацевтические меры и когда проснусь, уже будет вторник. И поэтому, Люси Салливан, до завтра. По крайней мере, до моего завтра.

— А, понятно, — сказала я не очень уверенно. — А где ты меня встретишь?

— Я зайду за тобой на работу, Люси. Я уведу тебя из этих административных рудников, из ямы отдела кредитного контроля.

— Хорошо.

— Напомни мне еще раз, — попросил Гас, обнимая меня за плечи и притягивая меня к себе. — Ты работаешь на Кавендиш-Кресент, дом пятьдесят четыре, и заканчиваешь работу в пять тридцать? — Он мило улыбнулся мне, слегка покачиваясь.

— Нет, Гас, совсем не на Кавендиш-Кресент, а на Ньюкасл-сквер, и дом — номер шесть, — терпеливо объяснила я.

На самом деле я говорила ему адрес уже несколько раз и даже записала его на бумажке, но день был очень длинный, и Гас выпил ужасно много.

— Правда? — переспросил Гас. — Интересно, почему я решил, что это Кавендиш-Кресент? Не знаешь, что находится по этому адресу?

— Понятия не имею, Гас, — коротко ответила я. У меня не было желания пускаться в обсуждение того, что может находиться по адресу: Кавендиш-Кресент, дом пятьдесят четыре, если такой адрес вообще существовал. Я была слишком озабочена тем, чтобы удерживать разговор в нужном мне русле, а именно — вдолбить Гасу, где и когда мы встречаемся.

— Где тот листок, на котором я записала тебе мой адрес? — спросила я, отлично осознавая, что веду себя как мамаша или учительница начальных классов. Но раз нужно, значит, нужно.

— Не знаю, — ответил он, ощупывая карманы брюк и куртки. — Ой, Люси, кажется, я потерял его.

Я еще раз записала все свои координаты.

— Постарайся запомнить, — нервно говорила я, вручая ему листок с адресом. — Ньюкасл-сквер, дом шесть, в пять часов.

— В пять часов? Я думал, ты говорила в половине шестого.

— Нет, Гас, ровно в пять часов.

— Извини, Люси. Я совсем ничего не помню. Иногда я даже забываю свое имя. Представляешь, когда я беседую с людьми, мне приходится говорить им: «Извините, не могли бы повторить мое имя, я не расслышал». У меня не голова, а… а… как называется эта штука, такая круглая и с дырочками?

— Дуршлаг. — От беспокойства я стала немногословной.

— О, Люси, не сердись на меня. — Он робко улыбнулся. — Я ведь просто пошутил.

— Ладно.

— Думаю, теперь я все запомнил, — сказал он, глядя мне прямо в глаза, от чего внутри у меня все восторженно сжалось. — В пять часов на Ньюкасл-Кресент, дом пятьдесят шесть…

— Нет, Гас…

— Ах да, конечно, Кавендиш-сквер…

Он не виноват, думала я, пытаясь успокоиться. В чем-то он даже очень милый. На его месте любой бы запутался, если бы ему пришлось выпить столько, сколько выпил Гас.

— …нет-нет, не сердись, Люси, я вспомнил, Ньюкасл-сквер, дом пятьдесят шесть, в пять часов.

— Шесть.

На лице его отразилось полнейшее недоумение.

— Ты ведь только что сказала в пять часов! — пожаловался он. — Но это не проблема, Люси, это женская прерогатива — менять решения, так что меняй, если тебе так хочется.

— Да нет же, я ничего не меняла. Я сказала: пять часов, дом номер шесть.

— Ага, вот теперь понятно, кажется, — улыбнулся он. — Пять часов, дом шесть. Пять часов, дом шесть. Пять часов, дом шесть.

— До встречи, Гас.

— А случайно не в шесть часов у дома номер пять?

— Нет! — испуганно воскликнула я. — А, ты опять шутишь…

Он помахал мне рукой на прощанье и повторил, как попугай: «Пять часов, дом шесть, пять часов, дом шесть, извини, Люси, но я не могу сказать тебе до свидания, потому что иначе я все забуду, пять часов, дом шесть, пять часов, дом шесть, до встречи в пять часов у дома номер шесть…»

И скрылся из виду, слышно было только «… пять часов, дом шесть…».

Я стояла у подъезда, немного разочарованная тем, что он не попытался поцеловать меня. Ну и ладно, утешала я себя. Гораздо более важно было то, что он запомнил, где и когда мы встречаемся в следующий раз. При условии, что он ничего не перепутает до вторника, у нас еще будет куча времени на поцелуи.

— …пять часов, дом шесть… — донеслось до меня из холодной темноты.

Дрожа — частично от холода, частично от восторга, я вошла в дом.

Итак, во вторник утром я волновалась: вдруг он не придет.

Я была уверена в том, что я ему нравлюсь и что если он не придет на свидание, то не специально. Но он был достаточно пьян в воскресенье, чтобы наша договоренность совершенно вылетела у него из головы.

Тем не менее я достала свои самые красивые трусики, потому что лучше быть готовой — на всякий случай. Потом я надела свое короткое зеленое платье — оно было больше похоже на приталенный жакет — и натянула сапоги. Мое отражение в зеркале порадовало меня. Совсем неплохо.

И снова меня охватила паника: а что, если он не придет? Ох, ну почему я не попросила у него номер телефона! Конечно, я думала об этом, но побоялась, что такая просьба будет выглядеть как свидетельство моей навязчивости.

И еще я понимала, что на работе все сразу догадаются, что вечером у меня свидание (да и как не догадаться, если в этом платье я не могла поднять руку без того, чтобы не выставить попу на всеобщее обозрение). У нас вообще стоило только причесаться лишний раз перед зеркалом, как сразу возникали слухи о том, что ты влюбилась, а подстриженная челка рассматривалась как несомненный признак того, что у тебя новый парень. На пяти этажах нашего здания размещалось около трехсот работников, и все они с живым интересом следили за личной жизнью коллег. Понятно, что собственно работа их интересовала в куда меньшей степени.

В целом мы все находились как будто в аквариуме. Ничто не оставалось незамеченным. Обсуждение бутерброда, принесенного с собой на обед тем или иным должностным лицом, могло почти целиком занять вторую половину рабочего дня («Раньше она никогда не ела бутерброд с яйцом, только с ветчиной. А на этой неделе яйца были уже два раза. По-моему, она беременна»).

Основным источником сплетен и слухов была Кэролин, наша секретарша. Ее глаза-буравчики не упускали ничего, а если упускать было нечего, она что-нибудь выдумывала. Кэролин то и дело останавливала проходящих через приемную людей со словами вроде: «А вы знаете, эта Джеки из бухгалтерии выглядит сегодня какой-то больной. Проблемы на любовном фронте, не иначе». И вот уже все здание жужжит о том, что Джеки на грани развода. А все из-за того, что утром она поздно встала и не успела как следует накраситься.