Расколовшаяся Луна (ЛП)

Я не смогу вынести ещё одну зиму. Не сейчас. У меня не было сил для второй зимы. Я впитала слишком мало тепла - этого не должно было быть!

- Нет, - сказала я и начала кричать, и пока я кричала, деревья сбросили свои листья, а небо потемнело. Поздно ... было слишком поздно ... Я проснулась и первое, что заметила, что действительно кричу. Мои голосовые связки измученно хрипели, но потребовалось несколько секунд, пока я смогла приказать им замолчать. Меня никто не услышал. Такой крик другие не слышали. Он был предназначен только для меня.

- Сейчас март, - прошептала я. - Середина марта, Эли. Лето ещё только наступит. Ты ничего не пропустила. - Теперь и мой внутренний крик умолк. Я смогу всё это пережить, первые бутоны, мягкую траву под моими босыми ногами, пение сверчков. Постепенно. Мне нужно только немного терпения и бодрствовать.

На мне всё ещё были надеты мои джинсы и вязаная кофта, но я дополнительно к этому подняла ещё серую флисовую куртку с капюшоном с пола, которую купила осенью во внезапном приступе ностальгии по Колину. Она мне понадобиться, так как ночь была очень холодной. Я открыла окно и взглянула на дорогу. Моё дыхание остановилось, когда я различила длинную, худую фигуру, которая облокотилась на стену заброшенного дома напротив.

Моё тело в одну долю секунды отреагировало чистым страхом. Страхом перед этой фигурой внизу, чьи глаза я не могла видеть, а только чувствовать. Мой желудок судорожно сжался, а кровь бросилась мне в руки и ноги. Я была готова бежать.

Я скользнула в мои ботинки и спустилась в темноте по лестнице, прокралась через зимний сад на улицу и на пустынную дорогу. Да, на ней не было ни одного человека. Так как эта фигура не была человеком.

Молча, мы прошли вдоль просёлочной дороги в гору, мимо дуба, чьи голые ветки блестели от воды. Наверху, на возвышенности, Колин открыл ворота пастбища, где с осени проводили свою старость три старых пони, и направились к открытой деревянной повозке, чей кузов использовался как хранилище для сена. Пони, фыркая, отступили, но тихое бархатистое жужжание из горла Колина забрало их страх.

Я позволила ему вести себя, не задумываясь. Любая мысль была бы потрачена впустую - она всё равно не смогла бы меня спасти. Мой самый злейший враг подстерегал меня в моём сердце.

Я села с другой стороны повозки. Достаточно близко, чтобы поговорить с Колином, не повышая при этом голоса, но достаточно далеко, чтобы нечаянно не коснуться его, когда буду двигаться.

- Значит, мы не в опасности? - прервала я наше молчание.

- Тесса может быть и глупая, но у неё очень хороший инстинкт в отношении любви. Нет, мы не в опасности.

Я знала, что он хотел сказать мне этим. Каждое дополнительное слово об этом было бы уже слишком много. Я облокотилась на сено у меня за спиной и посмотрела в звёздное небо. Его красота не тронула меня. Проходили минуты, в которые никто из нас ничего не говорил. Как и я, Колин смотрел вверх на луну, которая казалась мне не любимым далёким спутником, а всего лишь тусклым осколком, который кто-то приклеил на чёрную твердь. И внезапно я вспомнила, о чём могла с ним поговорить.

- Эта ночь, когда я так чётко видела тебя во сне, ночь, перед нашей встречей ... ты ... ты спрашивал меня, чувствовала ли я тебя.

Действительно ли я пережила этот сон? И он мне понравился? Да, так и было. Колин не отрывал своего взгляда от луны, но его внимание было направлено на меня. Это побудило меня продолжить говорить.

- Я чувствовала тебя. Я имею в виду - я понимаю, что это был сон, но что мне снится, это ведь часть меня, не так ли?

Я подтянула ноги к себе и положила свою щёку на колени. Эта ночь была холодной, такой ужасно холодной. Но холод работал на меня. Он подходил мне.

- Значит, я не могла себя обмануть. Мои чувства были настоящими, и я была уверена, что хотела чувствовать тебя, не было даже секунды, которую я не хотела бы этого или сомневалась бы в этом или даже боялась ...

А теперь я издалека видела саму себя: одну, сидящую на поле, тонкая, опустошённая тень. Да, кто-то был рядом со мной, но я не чувствовала его, так же как и саму себя. Во время сна мы были едины, хотя бесчисленное количество километров разделяло нас.

- Я знаю, - тихо успокоил меня Колин. - Я это знаю, Эли. А также я знаю, что теперь все не так. Близость, которая у нас была на Тришине, вечером, после твоего сна ... - Я вздрогнула, когда он упомянул Тришину, и он на мгновение замолчал, как будто хотел дать мне время, чтобы я взяла себя в руки.

- Эта близость и моё хищение - это случилось почти в одно и то же время. Твоя душа переплела их вместе. Ты вообще осознаёшь, что после этого с твоим телом происходит только насилие? И ты ничего другого не допускаешь?

Горечь в его голосе парализовала меня. Мне пришлось ждать, пока мороз не заставил меня дрожать, и я снова могла говорить. Теперь я начала чувствовать холод этой ночи.

- Это не только с тобой так, Колин. Это относится ко всем. К Паулю, маме, Тильману, господину Шютц. Любое рукопожатие для меня как покушение! Моя кожа начинает гореть и покалывать, и внутри при этом у меня поднимается такое чувство ярости! Как только люди могут сметь касаться меня!

Мой голос становился всё громче. Одна из пони нервно заржала, и тут же другая ответила ей успокаивающим фырканьем.

Дрожа, я подняла свой подбородок, чтобы посмотреть на Колина. Он медленно повернул свою голову ко мне. Он по-прежнему выглядел отдохнувшим и сытым, но в левом уголке его рта образовалась знакомая небольшая складка. Раньше я подняла бы свою руку, чтобы разгладить её.

- Колин, что-то внутри меня забыло, что я люблю тебя.

Он молчал. Лошади стояли вместе, как каменные статуи, и не шевелились. Колин опустил веки. Что он чувствовал? Чувствовал ли он вообще что-нибудь? Если он теперь тоже ничего не чувствовал, как я, что мы тогда ещё здесь делали? Почему он ничего не предпринимал, чтобы приблизиться ко мне? Он ведь не пережил ничего ужасного.

- Я не знаю, как мне вспомнить, а ты делаешь всё только сложнее, так как отталкиваешь меня от себя! - воскликнула я обвинительно.

- Помнишь ли ты то, что я рассказал тебе о моей кровной матери? Что я отказался от её молока?

Я обеспокоенно кивнула. Как я могла это забыть?

- Она заставляла себя кормить меня грудью, несмотря на свой страх, но я отверг это. Потому что чувствовал, что она этого не хотела. Я не могу и не хочу тебя принуждать, Эли, потому что я точно знаю, что ты не можешь выносить прикосновение.

- Но ... - Мой голос прозвучал почти панически, и я с трудом сглотнула, чтобы не всхлипнуть. Любой другой парень уже давно попытался бы притянуть меня к себе и восстановить то, что было раньше. Колин же, казалось, принял внезапный разрыв между нами без борьбы и протестов. Он оставил меня быть такой, как я была, разбитой и окружившей себя бронёй. Это было самое худшее, что он мог мне сделать. - Если ты ничего не сделаешь, это будет длиться вечно, останется навсегда! Всё становится хуже, день ото дня!

- Я сижу здесь, рядом с тобой, Лесси. Если ты хочешь что-то предпринять против этого, сделай же это, во имя Бога.

- Пожалуйста, помоги мне. Пожалуйста. - У меня просто не было сил пошевелиться, потому что моё тело запрещало мне делать это. - Это моё решение. Помоги мне.

Кошачьим движением Колин скользнул мне за спину, так что я могла облокотиться на него. Все мышцы моей верхней части тела напряглись, когда я это сделала, и ярость взревела во мне, но я стиснула зубы и оставалась неподвижной. Через некоторое время Колин осмелился обхватить меня рукой вокруг живота, совсем свободно, так свободно, чтобы невозможно было чувствовать его через наши куртки, и всё-таки я вздрогнула, как будто он ударил меня.

Я позволила щеке опустится на его шею и слушала рокот в его венах, пока не стала дышать немного спокойнее, и напряжение не начало уходить из моих плеч. Да, стало лучше, и ярость тоже уменьшилась, но это ничего общего не имело с жаром, вспыхнувшим между нами, который я чувствовала на Тришине, когда мы целовались. Сожаления о том, что такая прекрасная ночь должна была кончиться так ужасно, привело к тому, что я заплакала. По крайней мере, я могла об этом горевать, если уж не чувствовала никакой скорби за нас. Ещё пока нет.