Расколовшаяся Луна (ЛП)

Я ожидала увидеть Колина ещё раз, прежде чем мы уедем, но он не показывался. Прощания не было. Я не знала, находился ли он вообще ещё в Гамбурге или вернулся уже на свой проклятый Богом остров птиц.

Но после ссоры с Францёзом Пауль был не в настроении ещё что-то обсуждать и, кроме того, придерживался мнения, что меня поскорее нужно доверить заботам мамы и что я должна готовиться к экзаменам. Кроме того, у него не было ни милейшего желания совершать преступление, укрывая сбежавшего подростка. В общем, мой брат, казалось, был немного перенапряжён, и я могла понять его. Я сама чувствовала себя уже давно перенапряжённой.

Но я могла понять и Тильмана, даже очень хорошо. В то время как мы упаковывали вещи, он попытался объяснить мне, почему он приехал в Гамбург и не мог снова вернуться в Риддорф. Школа, в его рассуждениях, была совершенно несущественной; для него она была докучливой неприятностью, не больше. И всё-таки его слова не оставляли меня в покое.

- Я не могу делать вид, будто ничего не было. Это невозможно! - Это могли бы быть и мои слова. Потому что я чувствовала то же самое, после того, как Колин сбежал, и тем более после того, как мы снова увиделись. Не было возврата к нормальной жизни. Тем не менее, в течение зимы я как-то смогла перебороть себя, ходила в школу, училась, встречалась с другими людьми - до того момента, пока мои обязанности не были выполнены и мама объявила, что папа пропал и что нам нужно что-то предпринять.

Тильман же не желал перебарывать себя. Как я между тем узнала, он уже успел также вылететь из гимназии в Альтенкирхене и должен был теперь посещать среднюю школу, против чего он упорно сопротивлялся. Мне было ясно, что я не должна была поощрять его в этом. Но я хотела, чтобы он снова вернулся со мной в Гамбург. Потому что как раз это я и планировала: после моего устного экзамена снова поехать к Паулю, даже если он будет сопротивляться этому всеми силами. Его атаковали. Мне нельзя было оставлять его одного. А в присутствие Тильмана я больше не чувствовала себя такой покинутой, да, я чувствовала себя в безопасности. Если кто-то и существовал, с чьей помощью я могла бы разоблачить и установить, кто является Маром, то это был Тильман. Не принимая во внимание Колина, но он осмеливался показываться вблизи Пауля, только тогда, когда был уверен, что Мар отсутствовал и не убьёт всех нас из чистой зависти к пище.

В прошедшие дни Мар не показывался. По крайней мере, это учуял Колин, когда был со мной. Но это ничего не значило. По словам Колина, существовали Мары, которые так сильно насыщались, что были сытыми и ленивыми в течение нескольких дней, а иногда даже одну-две недели. Некоторые даже получали особое удовольствие от того, чтобы сначала поголодать, а потом нажраться.

В Вестервальде Пауль был, возможно, пока в безопасности, также из-за множества орхидей и растений, которые мама посадила в качестве защиты. Они сбивали с толку Маров и нарушали их инстинкты. Но я могла бы поспорить на мою бабушку, что он не останется. Это был только визит вежливости. Не больше, не меньше. Через несколько дней он снова попадет в руки своего Мара. Тем не менее, его визит вернёт маме её блудного сына, а мне доступ к сейфу.

Пауль был хорошим водителем машины и не позволял вывести себя из равновесия нашим упорным молчанием. Тильман и я плохо могли говорить друг с другом, так как знали только одну тему: Тесса, Колин и мой отец. Об атаке на Пауля Тильман ещё ничего не знал.

Так что я углубляла свои знания об альянсе Бисмарка - теме моего устного экзамена - и только тогда вздрагивала, отрываясь от своей зубрёжки, когда снова звонил Францёз и мы, благодаря установке громкой связи Пауля, должны были выслушивать то, что ему казалось неотложным. А это было много чего. К счастью, связь обрывалась уже после нескольких минут, и мы были избавлены от жалоб Францёза о тесных, переполненных самолётах, неквалифицированном персонале безопасности и что толстая, неухоженная женщина, прямо рядом с ним, осмелилась съесть гамбургер с луком. Его последний звонок был из отеля в Дубае. Пауль начал беспокойно ёрзать на своём месте, когда ему, при ярком описании Францёза, стало ясно, что он в этот момент пропускает: километровые зоны для отдыха, мраморные гидромассажные бассейны и огромные водяные постели. Потом связь затрещала, и восторженные описания Францёза были прерваны и Тильман и я вздохнули с облегчением.

Недалеко от выезда с автомагистрали на шоссе - уже наступали сумерки, и мои глаза устали - внезапно за нами появилась чёрная тень. Я сразу же узнала броненосец Колина. Как маленький ребёнок, я прижалась носом к стеклу и смотрела с блаженной улыбкой на лице, как Колин прибавил газу и начал обгонять нас.

Когда он поравнялся с Паулем, который напрасно давил на педаль газа Volvo, Колин галантно коснулся своего виска, приветствуя нас, и проехал мимо.

- Yes! - воскликнули я и Тильман одновременно и хлопнули по рукам.

Пауль прорычал что-то о "Porsche" и "давно бы обогнал" и "созрели для психушки все трое", но на один короткий момент я была чуть ли не в эйфории. Колин был здесь. Большего мне не нужно было знать, хотя я не имела представления, как мне вообще встретиться с ним. На следующем повороте Паулю снова удалось оставить Колина позади себя, и тяжёлый внедорожник пропал из поля зрения. Какие намерения были у Колина? Неужели он хотел вернуться в свой старый дом?

Я не сказала маме, что мы приедем. Это должно было стать сюрпризом. Но она стояла уже перед входной дверью, когда Пауль заехал во двор. Как трое грешников, мы шагнули в её сторону. Я пыталась выглядеть по возможности здоровой и счастливой, что, вероятно, грандиозно провалилось; Тильман смотрел тупо на землю; только Пауль осмелился посмотреть на маму, но и он казался напряжённым и встревоженным. Мы все трое должны были с ней объясниться.

Прежде чем мама, чьи глаза сначала засияли, а потом наполнились слезами, смогла заключить Пауля в объятья, я протиснулась мимо него, бросилась ей на шею и прошептала:

- Он считает меня и папу сумасшедшими и не верит мне. Не упоминай ничего о Марах. Подыграй. - Я не хотела касаться её, никого не хотела касаться, но я должно была сделать это, чтобы передать ей информацию, в которой она срочно нуждалась. Я вздрогнула от нежелания.

Мама мягким пожатием руки дала мне понять, что поняла то, что я сказала, и я сразу же высвободилась из её объятий. У меня было такое чувство, что мне сразу нужно было принять душ. Я хотела скрести свою кожу, пока она не станет красной, а лучше всего содрать её с тела. Она причиняла мне боль из-за внезапной близости, которой я её обременила, и эта боль заставила бунтовать ярость в моём животе.

Я оставила маму и Пауля наслаждаться радостью их встречи и обошла вокруг дома, направляясь к зимнему саду. Тильман следовал за мной неторопливым шагом.

Но когда я посмотрела наверх, я так внезапно остановилась, что мне пришлось ухватиться за перила лестницы, чтобы не споткнуться. Там сидел кто-то за нашим столом. Точно я не могла разглядеть внешность, так как солнце святило на стёкла, но это был мужчина, и он сидел на месте папы, перед ним стояла чашка папы, а рядом лежала пачка бумаг ... Он вернулся! Папа был снова дома!

- Па ... о. - На верхней ступеньке я заметила свою ошибку, и разочарование закипело у меня в груди. Тильман протянул руку мимо меня, чтобы открыть дверь, и я неповоротливо протиснулась вместе с чемоданом внутрь.

- Значит вот оно что, - нарушила я тишину первой. - Быстренько вы тут сработали.

- Привет, Елизавета, - ответил господин Шютц спокойно и так осторожно, что я с удовольствием выбила бы у него кофейную чашку из рук. Это была чашка папы, и это было место папы, за папиным столом. - Приятно видеть тебя снова. Привет, сын мой. - Последние три слова прозвучали уже менее осторожно.

- Извините, пожалуйста, но мне как раз стало очень дурно, - сказала я холодно и промчалась мимо отца и сына в сторону лестницы.