Ужин вдвоём

Номер 3: Уильям Белл «Я забыл, что значит быть любимым». Соул шестидесятых, который я откопал в коллекции отца. А потом звонил Иззи в два часа ночи, чтобы поставить ей по телефону эту запись. В свое оправдание могу сказать, что был в стельку пьян.

Номер 4: Джефф Бакли «Все здесь желают тебя». Этой композицией, едва ее услыхав, я тоже побежал делиться с Иззи, уверенный, что она полюбит ее с первого аккорда. Так оно и случилось.

Номер 5: «Public Enemy», «Не верь рекламе». Эту композицию мы поставили на «повтор», когда красили стены в гостиной. Иззи сказала, что «Public Enemy» поможет нам работать быстрее.

Вся кассета — девяносто минут.

Если

Кассета кончается, и я решаю идти домой. Выйдя на Оксфорд-стрит, просматриваю автоответчик в поисках сообщений. Их три: первое — от Дженни, она заявляет, что не примет моей отставки, пока со мной не поговорит; еще два — от Фрэн, она спрашивает, где я и что стряслось. От Иззи — ни слова. Я набираю рабочий номер Фрэн.

— Добрый день, журнал «Крутая девчонка».

— Привет, Фрэн, это Дейв.

— Я получила твое письмо. Ты что, всерьез решил вот так вот взять и уйти?

— Не хотел поднимать шума, только и всего.

— Ты уверен, что к нам не вернешься? Я уже поговорила с Дженни, она надеется убедить тебя остаться. В самом деле, Дейв, тебе незачем уходить!

— Знаю, просто… наверно, это глупо. Но сегодня я получил два письма, явно от одной и той же девочки. И это… ну, выбило меня из колеи, что ли. Какого черта, подумал я? Что за фигней я тут занимаюсь?

— Дейв, дорогой, если ты думаешь, что это и вправду что-то значит, то, прости, ты идиот. Ты помогаешь людям, Дейв. Даешь этим несчастным девчонкам возможность выговориться. Излив тебе душу, они начинают чувствовать себя лучше. Сам подумай, разве это не здорово?

Я молчу.

— У меня такое чувство, что случилось что-то еще, — замечает Фрэн.

— Правильное чувство.

— То, что я думаю?

— Да.

— Откуда она узнала?

— Я рассказал.

— Понятно. А она…

Я не даю ей договорить:

— Ушла? Да.

— Но она вернется?

— Не знаю. С вечера пятницы я ее не видел.

— Тебе нельзя оставаться одному, — решительно заявляет Фрэн. — Я закончу через несколько минут. Надо сделать еще пару вещей, из-за которых меня Тина пилит всю неделю, а потом мы с тобой пойдем пообедаем и выпьем. Ответ «нет» не принимается. Встречаемся у дверей «Феникса» на Чаринг-Кросс-роуд через полчаса, договорились?

— Не надо. Собеседник из меня сейчас никакой.

— Неважно. Если не хочешь говорить, будем есть молча.

— Правда, Фрэн, не надо. Серьезно.

— Ну ладно… Когда же теперь увидимся?

— Не знаю. Не знаю, когда закончится вся эта история. Пока что я просто ни о чем думать не могу.

— Может быть, все-таки вернешься в «Крутую девчонку»?

— Не могу. Это не для меня. Лучше уж мне писать о музыке. — Я смеюсь. — Похоже, я не создан для мира человеческих отношений.

— Выходит, больше мы с тобой не увидимся?

— Увидимся, конечно. Только не знаю когда.

— А может, все-таки завалимся куда-нибудь? — просит Фрэн. — Самая маленькая вечеринка на свете: только ты, я и много-много спиртного. Я невольно улыбаюсь — и соглашаюсь.

— Встретимся после работы и куда-нибудь сходим, — говорю я.

Выключаю телефон, убираю его в сумку, иду дальше — и сталкиваюсь нос к носу с парой, идущей навстречу. Уже начинаю извиняться, как вдруг понимаю, что оба мне хорошо знакомы. Только воспринимать их как «пару» я не привык. Это Тревор и Стелла.

Случается

— Дейв, — торопливо говорит Стелла, — я сейчас все объясню. — Она косится на Тревора. — Мы сейчас все объясним.

— Понимаю, как это выглядит, — говорит Тревор, — но… мы вместе, Дейв. Уже довольно давно. И скоро все всё узнают.

— И как давно? — спрашиваю я.

— Давно, — отвечает Стелла. — Началось еще до того, как я рассталась с Ли, если ты об этом.

— Почему же ты так расстроилась, когда вы с Ли разошлись?

— Потому что все равно его любила, хотя и не хотела больше с ним жить.

— Ясно, — говорю я. — Кто-нибудь еще знает?

— Нет, — отвечает Стелла.

Наступает долгое молчание.

Тайная жизнь, думаю я. У всех свои секреты.

Даже у меня.

— Не обижайтесь, — говорю я, — но у меня это как-то в голове не укладывается. Даже не знаю… Мы уже столько лет дружим, и никогда мне даже на ум не приходило, что между вами что-то может быть!

— Для нас это тоже удивительно, — отвечает Стелла. — Просто в один прекрасный день у нас с Тревором словно что-то щелкнуло в мозгах — и все встало на место. Не могу поверить, что я раньше не понимала, какой он чудесный человек!

— Поначалу мне было очень совестно, — добавляет Тревор. — Честно говоря, совестно и до сих пор. Но что делать? Дженни мне не подходит, а я не подхожу ей, и на самом деле это было ясно с самого начала. По-настоящему мне давно следовало все ей объяснить и расстаться, но… не умею сообщать дурные новости. Конечно, рано или поздно придется все сказать, и скорее рано, чем поздно; но как-то все не могу выбрать подходящего момента.

— Я тебя понимаю, — говорит Стелла. — Когда правда выйдет наружу, будет больно всем, а Дженни особенно. А ведь она моя давняя подруга. Но что же делать? Мы не можем отказаться друг от друга.

— Такое чувство, словно мы наконец-то поняли, кто мы такие и чего хотим от жизни, — говорит Тревор. — Мы уже начали присматривать себе домик в пригороде — с садом и приличной школой неподалеку.

— Ты не…

— Нет, — отвечает Стелла. — Во всяком случае, пока нет. Но это входит в наши планы. Мы купим дом, возможно, поженимся и в следующем году родим ребенка.

— Не слишком ли скоро? — спрашиваю я. — К чему такая спешка?

— Нет, не слишком, — серьезно отвечает Стелла. — В том-то и дело. Я привыкла думать, что торопиться некуда, что времени еще навалом и я успею сделать все, что хочу. Но что толку во времени, если тратишь его на бессмыслицу?

В десятку

Утром по почте приходит несколько дисков из разных звукозаписывающих компаний. Обычно я просто складываю их стопкой в кабинете, чтобы послушать на досуге; но сегодня мне на работу не идти, так что решаю послушать прямо сейчас. К новым дискам я обычно отношусь без всякого пиетета — как все музыкальные критики, если только речь не идет об их любимых исполнителях. Обычно мы ведем себя, словно капризные монархи в окружении подобострастного двора: со скучающей миной вставляем очередной компакт в проигрыватель, слушаем минут пять, выносим вердикт: «Отстой!» и отправляем в мусорный ящик. Музыкальному журналисту иначе и нельзя: если начнешь слушать с начала до конца все, что тебе присылают, на еду и сон, не говоря уж о работе, времени не останется. Разумеется, не всякому альбому можно вынести приговор за пять минут — иные надо распробовать, и мне самому не раз случалось отправлять в «отстой» диски, которые потом становились мультиплатиновыми, а критика возносила их до небес. Что ж делать, такова жизнь. Однако по-настоящему захватывают меня минуты, когда ставишь на проигрыватель какой-то невыразительный с виду альбом совершенно неизвестной группы — и с первых же аккордов тебя захватывает, и ты понимаешь: вот оно! Так случается и сегодня утром. Я ставлю альбом под названием «Краткие мгновения» ирландского певца Дэвида Китта и слушаю, лежа в постели. Музыка очень простая, из тех, что записываются на квартирах: парень с акустической гитарой и пара-тройка простейших электронных прибамбасов — но звучит потрясающе. По известной журналистской привычке я начинаю подыскивать аналоги и решаю, что передо мной Ник Дрейк двадцать первого века. Я в восторге. Музыка поднимает мой дух, уносит в дальние дали. Этот альбом я слушаю до полудня. В полдень, на середине лучшей вещи — «Еще одна песня о любви» — раздается звонок в дверь. Я подбираю с пола джинсы и тенниску, натягиваю их на себя и мчусь к дверям. На пороге — Никола в школьной форме.