Прошло и это

а и была представлена семье: «Надежда, в миру Надюрка». Интеллигентная мама очень выразительно вскинула глаза. Но тут же вспомнила, что Фриду Семен называл Афридой. «Это, – объяснял он, – божественная страна, которая зависает в небе над Африкой. К и Д – невидимые столпы, что держат висячую страну, чтоб с какого-нибудь перепуга она не рухнула, и тогда…» Он сочинял, как взбрызнет Нил земной, когда на него бухнется Нил небесный, как сплющатся два Килиманджаро, а Мадагаскар в ужасе отпрыгнет к Австралии, притулится к ней всем телом и будет единый материк Мадаавстрал. Боже, когда это было и почему так ярко вспомнилось? Когда, когда… В сороковом он привел барышню, не их роду-племени, но они были интернационалисты, тем более что Семен сказал: «Эта девчонка телом остается в финансовом, но душой будет со мной». Глупо так сказал. Они тогда, мама (папа уже умер от скоротечной чахотки), Анна и Фрида, разглядывали Надежду, как разглядывал белый человек первого увиденного им негра или папуаса. И не потому что нехороша собой, очень уж грубая – просто были удивлены выбором Семена. Рослая, широкоплечая, с крутыми ступнями, высоченной грудью и крутыми развернутыми бедрами, она смешно выглядела за их обеденным столом. Ей впору трон, скажет потом Анна, которая сразу и навсегда не приняла избранницу брата.

– Ты заметила ее глаза? – спрашивала Фрида.

– Еще бы! – закричала Анна. – Такие глаза встречаются у людей раз в тысячу лет. Глаза зверя.

– А по-моему, красиво, – не согласилась Фрида, – наверное, ночью они светятся. Если б она была брюнеткой, это было бы вообще!..

Потом Фрида видела такие глаза на полотнах у венециановских крестьянок и у только что родившихся телят, но вскоре это впечатление замуровало время.

И вот судьба распорядилась так, чтоб они умерли одновременно. Только Семен ушел и телом, и душой от людей в этот же день, а с Надюркой было еще много возни. Ее выставили в клубе, где обычно гужевались коммунисты. Старого народа набралось много, какая же смерть без поминок, а значит, и выпивки. Лучший ученик Коляша расстарался вовсю: и гроб первой степени с боковыми ручками, и венки с хорошо засохшим листом – их называли «переходящими». Ванятка был в большой панике, ибо не знал, как ему теперь жить. И он все время забегал в какой-нибудь темный уголок, чтоб припасть к единственному источнику знания и смысла. Но с ног не валился, а духом укреплялся.

Уже на кладбище появилась женщина вне списка. Это была Мирра. Давно, еще после похорон отчима, она прижала теток к стенке, и те рассказали ей про ту ночь, когда немцы уже бомбили Киев, а к ним пришла эта женщина.

– Она была папина жена всего несколько месяцев до его ареста, но тут же от него отреклась и отнесла этим сволочам все его записи, – сказала Анна.

– Это не факт, – сказала Фрида, – его научные открытия попали за границу еще до ареста.

– Такой лихой был папочка? – спросила Мирра.

– Да нет! Он просто еще со школы переписывался с мальчиком-немцем, а потом с англичанином-математиком, они