Лизонька и все остальные

ой они с Нюрой так испугались еще до войны? И годами старше была, и гулящая. Они тогда стеной встали, оторвали Колюню.

6

Так и получилось, что гневное Лелино письмо подвигло старика на неожиданный поступок. На следующий день, когда Роза ушла в школу, а Нюра пошла к соседке покроить себе сатиновый капот, он надел сапоги и пальто со смушковым воротником, такой же смушковый «пирожок», взял палочку с лошадиной головкой и решил отправиться на шахту один-бис, где работала до войны Колюнина пассия. Теперь на «бис» ходил автобус, он проехал эту дорогу, которую в молодости хорошо знал пешим ходом, увидел, как разросся их поселок вширь, как понастроили люди самых невероятных себе жилищ, от землянок до пузатых каменных хоромин, все, так сказать, от степени вористости. Дом, где жила Женька Болотникова, так звали пассию, он нашел сразу. В землю вгрузла халупа, аж окна перекосило. Постучал в забор палкой, провоцируя появление возможной собаки, но ничего не выскочило, не загавкало. Тихий и безлюдный был двор. Отметил – ничего на нем не растет. Весь такой ржавый двор. Сейчас март, снег почти сошел, разве что под старыми ведрами гнездится, самый некрасивый месяц в смысле опрятности вида. Но именно в этот момент всегда видно, кто во дворе хозяин, а кто нет, кто весну ждет, а кому она пусть бы совсем не приходила. Этот двор именно такой – а пошла она, весна…

Старик палкой постучал в крашенную бурым цветом щелястую дверь, не дождался ответа и толкнул ее. Как-то все увиделось сразу: Женька Болотникова, уже, можно сказать, старая женщина, если Колюне сейчас было бы тридцать восемь, то ей, значит, все пятьдесят, сидела на табуретке, упершись в пол толстой ногой в белом грубошерстном носке, а рядом, прислонившись к ее боку, стояла деревянная нога, охваченная поверху старым байковым клетчатым одеялом, из-под которого висели выстрепанные ремни. Почему-то старик не удивился этому, как будто в его жизни это было сплошь и рядом – безногие тетки, возле которых отдыхают их протезы.

– Здрасьте вам, – сказал старик, снимая с головы «пирожок» и направляя строго налево три свои волосины.

– Невезуха моя, невезуха, – весело ответила Женька. – Вежливый пришел, значит, не убьешь… Я дверь не запираю, все жду – придет кто и убьет. Ногу, вишь, отстегиваю, чтоб в случай чего от смерти не убечь. А он все не идет, мой драгоценный убивец… Что, дед, тебе меня слабо шандарахнуть?

– Зачем же мне вас убивать, – сухо сказал старик. – Я пришел совсем наоборот… Вы, видимо, меня не узнали…

– А я тебя разве знала? – удивилась безногая. – Ну, тогда извиняюсь, так кто же ты есть такой?

– Я в вашей жизни человек плохой, – сказал старик, усаживаясь на ту табуретку, которая стояла у самого порога и на которой уже навечно отпечатались следы от ведер с водой. Сейчас ведра были пустые и стояли рядом.

– А хороших и не было, – засмеялась Женька.

– Я отец Николая. Помните?

– А! – Женька – показалось ему или нет? – как-то лицом почернела и стала от этой черноты странно красивой, будто