Лизонька и все остальные

адусов. Теперь блестящие части были по бокам, а швы посередине, но Ниночка, хохмачка-эквилибрист, насадила на швы мелкие, обтянутые материей пуговички. Вроде как новый фасон.

Леля кормила племянницу, мыла ее в ванне, обряжала в толстый байковый халат, лезла ей в голову, ища гнид. А однажды в ванной попросила ее развести ноги.

– Зачем? – испугалась Лизонька.

– Хочу выяснить, девушка ли ты!

Лизонька сорвала с себя халат и как была, мокрая и голая, ринулась бежать. Они ее отловили у лифта. Василий Кузьмич так взял ее за руки, что Лизонька уже никуда деться не могла. Усадили в кресло, забросали одеялами, подушками, Лизонька от духоты и унижения прямо умирала, а Василий Кузьмич силой влил в нее липовый чай с коньяком.

– Ты это напрасно! – шумела оскорбленная Леля. – Напрасно! Пусть тебе дядя Вася скажет статистику ранних половых отношений. Она растет! Это преступно, потому что мы отходим от наших святых принципов. Все между собой связано. Ты сегодня поступишься девичьей честью, а завтра поступишься еще более дорогим.

Лизу колотило сразу по многим причинам, но, прежде всего, по главной: девичьей честью она давно уже поступилась. Жорик был перворазрядником не только по шахматам, он преуспевал во всем. Он ей объяснил, что смешно и глупо терпеть и мучаться, и только про это и думать, иссушая мозг и силы, если можно не терпеть, не мучаться и оставаться здоровым. Он сказал ей, что это дикость – придавать такое мистическое значение элементарной дурной пленке и преклоняться перед ней, как перед златыми вратами. Дети? Ну что я, дурак? Не понимаю? Не бойся. У меня есть хина.

– Я надеюсь, – сказала Леля, – что ты сохранишь свою девственность до законного брака.

Лизонька всхлипнула в подушках.

Вот когда проявился высокий профессионализм дяди Васи. Он вдруг противно гоготнул и сказал, что, на его чекистский взгляд, сохранять уже давно нечего.

– О! – воскликнула Леля. – О!

Они вынули из Лизоньки всю правду от и до.

– Так это дело оставлять нельзя, – сказала Леля.

Тут Лизонька стала кричать, заполошенно, испуганно, умоляя не говорить об этом никому, а главное, маме, Ниночке, а потом в ее крике стали прорезываться зубы, и она заорала совсем уж непотребное. Видимо, подействовал коньяк. Она им сказала!!!

– А какое ваше собачье дело, с кем я сплю? Что, теперь на это надо брать разрешение в райкоме? И при чем тут родина и принципы? Может, котлеты и мухи должны быть отдельно?

Откуда у нее только взялись все эти слова? Леля и Василий Кузьмич только-только настроились отнестись к ней по-хорошему. Как к близкому человеку. Что пропало – не вернешь, а раз ребенок плачет, то, значит, переживает свершившуюся трагедию, и если в этом больном месте придавить как следует, то можно покончить с гидрой распущенности в самой ее берлоге, взять с Лизы честное комсомольское слово под салютом всех вождей, что никто к ней отныне и навек на расстояние вытянутой руки подойти не сможет, а дальше будет видно. Может, придется достать справку, что девочка