Пастор (ЛП)

Её рот приоткрылся, а я словно зачарованный наблюдал за тем, как мышцы её живота напряглись и сжались, когда она застонала и дрожала на протяжении всей кульминации, в конечном итоге подавшись вперёд и устроившись на моей груди.

Я крепко обнял её, а затем перекатил нас, чтобы оказаться над ней; Поппи лежала на спине, когда я наклонился и стал посасывать её шею. Я запустил руку под неё и нашёл то, что хотел: небольшой тугой ободок позади её киски. Она вжалась в матрас, будто пыталась избавиться от моего прикосновения, но это бы не сработало, совсем не сработало, ведь у меня были плану на эту её часть, и они выходили далеко за рамки того, что был в состоянии сделать кончик одного пальца.

— Ты говоришь мне нет?

Она закусила губу, а затем покачала головой:

— Не «нет». Да.

— Тогда дай мне свою попку, — прорычал я ей на ухо. — Дай, и тогда мне не придётся брать её.

Она слегка выдохнула, что сделало меня безумным, и затем Поппи перестала бороться с моим прикосновением.

— Там есть смазка, — задыхалась она. — На прикроватном столике.

Не потрудившись выйти из неё, я просто навалился на Поппи своим весом, когда потянулся к столику, и схватил совершенно новый тюбик лубриканта.

— Похоже, ты подготовилась, ягнёнок.

— Либо это, либо моё специальное священное масло, — полушутя сказала она, почти задыхаясь.

Я вышел из неё, чтобы уложить к себе на колени, и развёл её ноги шире. Без спешки разогревал её, постепенно втирая смазку внутри неё, а другой рукой ласкал её клитор и тем самым обрабатывал обе дырочки Поппи до тех пор, пока она, скользкая штучка, не начала извиваться. Затем схватил её за бёдра и толкнулся в попку.

Я должен был остановиться и дать ей несколько минут, чтобы она привыкла, но меня так часто посещали страх и сомнение, что единственным успокоением для моих мыслей стали сильные выпады моими бёдрами; её пальцы впивались в мою спину, а её пылкий жар будто взял мой член в тиски.

— Тайлер, — выдохнула она.

— Ягнёнок, — произнёс я, вставая на колени и обвивая руки вокруг её бёдер.

— Я собираюсь кончить снова.

— Хорошо.

Мой собственный оргазм был уже на подходе: покалывающее пульсирование в моём тазу пронеслось при виде мурашек на её коже и румянца, коснувшегося её живота, когда она играла со своим клитором.

— Ох, это так хорошо, детка, — проворчал я. — Ты такая хорошая девочка. Покажи мне, насколько тебе это нравится.

Её глаза встретились с моими:

— Трахни меня так, как будто ты хочешь, чтобы я была твоей.

Её слова потянули за ту ленту, что подёргивалась у моего сердца, — я зажмурился. Я без труда мог трахать её таким образом, потому что хотел, чтобы она навсегда стала моей. Мы знали друг друга лишь шесть недель, но я желал провести с ней остаток всей своей жизни.

Я был таким глупцом.

Я притянул её ближе, вбиваясь в узкое отверстие снова и снова, наблюдая за её достижением вершины и пиком, тогда как Поппи продолжала умолять меня сделать её своей, и как она могла не видеть, что уже моя? Что я уже её? Мы принадлежали друг другу, и я, наблюдая за её пульсирующей от оргазма киской, погружаясь в неё по самые яйца и испуская своё семя, осознал: то, что не было исправлено, не было распутано, стало таким сложным за последние полтора месяца.

Как только оба достигли кульминации, мы посмотрели друг на друга, и всё успокоение, какое мне удавалось поддерживать, исчезло в одно мгновение. Я поднялся, чтобы взять влажное полотенце, а когда вернулся, Поппи задумчиво наблюдала за мной.

— Тайлер?

— Да? — я сел на кровать и принялся очищать её.

— Не знаю, как долго смогу выносить это.

Я замер.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты знаешь, что я имею в виду, — ответила она, и в её словах слышалась дрожь. — Я хочу быть с тобой. Я хочу заявить права на тебя. Я влюблена в тебя, Тайлер, и тот факт, что у нас нет никакого будущего, убивает меня.

Я закончил её вытирать, пока думал над ответом, и отшвырнул использованное полотенце на соседний стул.

— Я не знаю, как выглядит будущее, — сказал я наконец. — Только знаю, что люблю тебя… Но также люблю свою работу и свою жизнь. Поппи, то, что у меня есть здесь… Это больше, чем просто милосердие или молитвы. Это жизненный путь. Я решил посвятить всю свою жизнь моему Богу, каждую минуту дня, и не знаю, смогу ли существовать без этого.

Мы оба избегали того факта, что прошлые несколько минут едва ли были прожиты для Бога, они были для нас, нас одних.

— Думаешь, я не знаю этого? — произнесла она, приняв сидячее положение. Она не потрудилась прикрыться простынёй, и я заставил себя отвести взгляд от этих дерзких сисек, чтобы можно было сосредоточиться на её словах. — Это всё, о чём я думаю. Я не могу заставить тебя отказаться от этого — вижу, что ты это любишь. Чёрт, за это я и люблю тебя. Что ты страстный, дающий и религиозный, что ты посвятил свою жизнь Богу. Но я переживаю, — и теперь там появились настоящие слёзы, — что взамен ты откажешься от меня.

— Нет, — прошептал я. — Не поступай так с собой.

Но я не сказал ей того, что она хотела услышать. Не знал, откажусь от неё или нет, потому что это убивало меня, но и возможность разоблачения и потери всего, за что я боролся, убивало меня тоже.

Я мог видеть тот момент, когда Поппи осознала: я не собирался говорить ей, что мы будем вместе; прежде чем мне удалось произнести ещё что-то — не знаю что именно, но хоть что-нибудь — она легла обратно и повернулась на бок так, что мне была видна лишь её спина.

— Я хочу тебя настолько сильно, что могу испытать острое наслаждение, лишь думая об этом. Но я не буду причиной, из-за которой ты потеряешь свою жизнь, — ответила она, её голос в моей голове звучал словно колокол. — Я не стану основанием какого-либо сожаления. Не думаю, что смогу это вынести… Смотреть на тебя и гадать, есть ли в тебе частица, хоть немного ненавидящая меня за то, что я причина, по которой ты секуляризирован.

Она даже знала правильное слово… Она занималась исследованиями. Это порадовало меня и в то же время опечалило.

— Я никогда не смогу ненавидеть тебя.

— Правда? Даже если поставлю тебя перед выбором: я или твой Бог?

Блядь, это удар под дых.

— Это ещё не всё, Поппи. Не делай этого.

Она вздохнула, причём так, что обычно предвещало резкий ответ, но затем, казалось, замерла. Вместо этого Поппи произнесла:

— Ты должен пойти домой. Скоро рассвет.

Её напряжённый голос убивал меня. Я хотел успокоить её, обнять её, трахать её. Почему мы должны были говорить об этих ужасных вещах, когда могли бы продолжать и дальше притворятся?

— Поппи…

— Увидимся позже, Тайлер.

Её ответ был безусловным, как и любое стоп-слово. Меня отвергли.

Я шёл через туманный парк, руки в карманах, а плечи сгорблены из-за ночной прохлады сентября, пытался молиться, но только для того, чтобы собрать все обрывки мыслей воедино.

«Она хочет жить полной жизнью», — про себя сказал я Богу. Она хотела жизнь с браком и детишками; жизнь, в которой любовь могла бы присутствовать так же, как и работа, семья и друзья; жизнь, где ей нет нужды скрываться. И кто мог винить её?

«Что мне делать?»

Бог не ответил. Вероятно, потому, что я нарушил свою священную клятву служить Ему, осквернил Его церковь всевозможными способами и неоднократно совершал перечень грехов, о которых едва сожалел, ибо был слишком увлечён. Я сделал идола из Поппи Дэнфорс и теперь буду пожинать плоды того, что оказался изолирован от Бога.

«Покаяться. Я должен покаяться».

Но больше не видеть Поппи… Даже сама мысль об этом проделывала дыру прямо в моей груди.

Я поднялся по ступенькам и, подойдя к задней двери пасторского домика, побрёл через свою кухню в голубоватом свете раннего рассвета. У меня ещё оставалось несколько часов для сна, прежде чем мне нужно будет вставать к утренней мессе, и я надеялся, что утром что-нибудь изменится, что дальнейшие шаги будут понятными, но знал: этого не произойдёт, и мысль об этом была невероятно удручающей.