Влюблен до безумия

Делейни уже собиралась выйти из комнаты, когда ее внимание привлек разговор двух гостей.

– Дон сказал, что, когда они вытащили Генри, он выглядел как угольный брикет.

– Страшная смерть.

Мужчины качали головами и пили виски. Делейни знала, что в сарае при конюшне, которую Генри построил на противоположном конце города, произошел пожар. По словам Гвен, Генри в последнее время увлекся разведением аппалузов, но не хотел, чтобы возле его дома пахло навозом.

– Генри любил этих лошадок, – сказал Муз. На нем был костюм ковбойского покроя. – Я слыхал, от сарая загорелась и конюшня. От этих аппалузов мало что осталось – несколько костей да пара копыт.

– Как думаешь, это был поджог?

Делейни закатила глаза. «Поджог». В таком городишке, где даже кабельного телевидения нет, люди обожают слушать и распускать сплетни. Население Трули этим и жило, сплетни стали для обитателей города чем-то вроде десерта.

– Следователи из Буаза не считают, что это был поджог, но все же такую версию не исключают.

В разговоре возникла пауза, потом кто-то сказал:

– Вряд ли это был поджог. Кто бы мог решиться на такое?

– Может, Аллегрецца?

– Ник?

– Он Генри терпеть не мог.

– По правде говоря, таких, кто Генри недолюбливал, было много. Но сжечь человека и его лошадей… это ж какая должна быть ненависть. Сомневаюсь, что Аллегрецца так сильно его ненавидел.

– Генри не давали покоя все эти дома, которые Ник понастроил на Кресент-Бей. Пару месяцев назад в «Шевроне» они так из-за этого поспорили, что чуть до драки не дошло. Уж не знаю, как ему удалось заполучить у Генри этот кусок собственности. А потом он взял и понастроил там жилых домов.

Покачав головами, мужчины вернулись к своим стаканам. Делейни в свое время провела много часов, лежа на белом песке и плавая в прозрачной голубой воде Кресент-Бей. Этот лакомый кусочек недвижимости, расположенный на длинной полосе дикого пляжа, был предметом вожделений почти каждого в городе. Эта земля принадлежала семье Генри на протяжении нескольких поколений. Интересно, как все-таки Ник сумел ее заполучить?

– Я слышал, что Аллегрецца сколотил на этих домах целое состояние?

– Точно. Их расхватывают калифорнийцы. И оглянуться не успеем, как у нас тут все заполонят эти неженки, которые пьют латте и курят «дурь».

– Или, еще того хуже, актеры.

– Не дай Бог, поселится какой-нибудь доброжелатель вроде Брюса Уиллиса и начнет переделывать все по-своему. Как это случилось с Хейли. Он туда въехал, перестроил несколько зданий и вообразил, будто теперь может диктовать всему штату, за кого надо голосовать.

Мужчины выразили свое единодушие кивками и недовольным ворчанием. Когда разговор перешел на актеров и боевики, Делейни, никем не замеченная, вышла из комнаты. Пройдя по коридору, она вошла в кабинет Генри и закрыла за собой дверь. Со стены над массивным письменным столом красного дерева на нее смотрело лицо Генри. Делейни помнила, когда Генри заказал этот портрет. Ей тогда было тринадцать, и примерно в это время она впервые попыталась получить немного независимости. Она хотела проколоть уши. Генри сказал «нет». Это был не первый и не последний раз, когда он применил к ней свою власть. Генри всегда нужно было все контролировать.

Делейни села в большое кресло и с удивлением обнаружила, что на столе стоит ее фотография. Ей вспомнился день, когда Генри сделал этот снимок. Это было тогда, когда вся ее жизнь переменилась. Ей было семь лет, и ее мать только что вышла замуж за Генри. В этот день она вышла из одноместного номера отеля на окраине Лас-Вегаса и после недолгого перелета вошла в трехэтажный особняк в викторианском стиле в Трули.

Когда Делейни впервые увидела этот дом с парными башенками и остроконечной крышей, то подумала, что приехала во дворец, а значит, Генри, по-видимому, король. Особняк с трех сторон окружал лес, в котором было вырублено пространство для прекрасного ландшафтного парка. Позади дома парк полого спускался к холодным водам озера Лейк-Мэри.

Вылетев из нищеты, через считаные часы Делейни приземлилась в сказке. Ее мать была счастлива, а Делейни чувствовала себя принцессой. И в тот день, сидя на ступенях веранды в белом платье с оборками, которое надела на нее мать, она влюбилась в Генри Шоу. Он был старше других мужчин, которые появлялись в жизни ее матери, и лучше. Он не кричал на Делейни, не доводил до слез ее мать. Благодаря Генри девочка почувствовала себя в безопасности – ощущение, которое в ее юные годы ей доводилось испытывать слишком редко. Генри удочерил Делейни и стал для нее единственным отцом, которого она когда-либо знала. Вот почему она любила Генри и всегда будет любить.

А еще в тот день она впервые увидела Ника. Он выглядывал из кустов на лужайке Генри, и в его серых глазах горела ненависть, на щеках от гнева выступили красные пятна. Делейни испугалась и в то же время пришла в восторг. Ник с его черными волосами, гладкой загорелой кожей и дымчато-серыми глазами был красивым мальчиком.

Он стоял в кустах, вытянув руки по бокам, и в его напряженной позе был вызов. В его венах бурлила кровь басков и ирландцев. Некоторое время Ник смотрел на них, а затем обменялся несколькими словами с Генри. Сейчас, через много лет, Делейни не помнила слов, но хорошо помнила, как он был взбешен.

Потом Ник повернулся и ушел, расправив плечи и гордо подняв голову.

– Держись от него подальше, – сказал Генри.

Это был не последний раз, когда Генри велел ей держаться подальше от Ника, но сейчас, спустя годы, Делейни жалела, что не послушалась этого предупреждения.

Ник натянул джинсы и встал, чтобы застегнуть молнию. Он оглянулся на женщину, лежавшую среди смятых простыней на кровати в номере мотеля. Глаза ее были закрыты, и дышала она легко и ровно. Это была Гейл Оливер, дочь местного судьи и недавно разведенная мать маленького сына. Чтобы отпраздновать конец своего брака, она сделала липосакцию и вставила в груди имплантаты с соляным раствором. На похоронах Генри она подошла к Нику и откровенно объявила, что хочет, чтобы он был первым, кто увидит ее новое тело. По выражению ее глаз Ник понял – она считает, что он должен быть польщен. Он не был. Но ему нужно было отвлечься, а она предлагала способ сделать это, и он согласился. Когда Ник подъехал на «харлее» к мотелю, она притворилась оскорбленной, но отвезти ее домой не попросила.

Ник отвернулся от женщины и прошел по зеленому ковру к раздвижным дверям на маленький балкон, выходящий на 55-й хайвей. Он не собирался приезжать на похороны старика, и сам до сих пор толком не мог понять, как получилось, что он все-таки приехал. Только что он стоял на берегу Кресент-Бей, обсуждая детали с субподрядчиком, и вдруг уже сидит на мотоцикле и едет в сторону кладбища. Ник не собирался там появляться. Он знал, что является персоной нон грата, и все-таки приехал. По какой-то причине, докапываться до которой ему не хотелось, он чувствовал, что должен попрощаться со стариком.

Ник отошел в угол балкона, подальше от прямоугольника света, падавшего на дощатый пол, и погрузился в темноту. Преподобный Типпет едва успел произнести «аминь», когда Гейл в обтягивающем платье на тоненьких бретельках предложила Нику переспать.

– В тридцать три мое тело лучше, чем было в шестнадцать, – прошептала она ему на ухо.

Ник смутно помнил, как Гейл выглядела в шестнадцать, однако он не забыл, что ей нравился секс. Гейл была из тех девчонок, которые любят трахаться, но потом пытаются вести себя как девственницы. Бывало, она удирала из дома и скреблась в дверь бакалейной лавки Ломакса, где Ник работал – мыл полы после закрытия. Если он был в настроении, то впускал ее и занимался с ней сексом на ящике с товаром или на прилавке перед кассой. А потом она вела себя так, как будто сделала ему одолжение. Но на самом деле оба знали, что это неправда.

Прохладный ночной воздух трепал волосы Ника и обдувал его, но он не замечал холода. Делейни вернулась. Услышав про Генри, Ник рассудил, что она должна приехать домой на похороны. Но все равно он был потрясен, когда увидел ее, стоящую у гроба, с волосами, выкрашенными оттенков в пять рыжего цвета. Десять лет прошло, а она по-прежнему напоминала ему фарфоровую куклу, хрупкую, нежную и гладкую как шелк. При первом же взгляде на нее Ник вспомнил все так, как будто это было вчера. Тогда ее волосы были белокурыми и было ей семь лет.