Горечь Пепла (СИ)

трубку.

— Остынь, Джон, — ухмыляюсь, — я просто пошутил.

— Значит, шутник, слушай меня внимательно, — мой брат сейчас серьезен как никогда.

— На этот раз я всё уладил, Джейс без единой царапины на теле и обещал молчать. Но ты

задел его сраную гордость. Он просил передать тебе, держаться от него и его телки

подальше, иначе убьет тебя, не церемонясь. Уяснил? А от себя добавлю: бросай идею

напиваться до беспамятства и трахать всех подряд, очнись и начни, в конце концов, жить,

— не дожидаясь от меня ответа, он продолжает. — Давай, вставай, прими душ, приведи

себя в порядок, а я приеду за тобой. Поедем в больницу зашиваться.

Я молчу. Мне нечего ему возразить или сказать. Поэтому, он первый нажимает «отбой».

Последние два года я сам не свой, не знаю, чего хочу от своей жизни. Я как кусок дерьма,

плывущий по направлению течения и не желающий хоть как-то изменить это положение.

Но благодаря Джону, моему брату, я стараюсь. Он мой старший брат, и единственная моя

семья, опора и поддержка. К сожалению, наших родителей давно нет в живых. При жизни

они настолько сильно любили друг друга, что даже смерть не надолго разлучила их.

Сначала от рака умерла мать, а потом, спустя два месяца, ушел из жизни отец. Он просто

заснул и не проснулся.

Мама долго не могла забеременеть, и они с отцом уже почти отчаялись. Однако мечтам

свойственно сбываться. И когда это, наконец-то, произошло, ей было тридцать пять лет. А

спустя ещё три года, на свет появился я.

В детстве мы с Джоном были не разлей вода, и, несмотря на разницу в возрасте, мы всегда

держались друг друга. У нас была одна компания, одни и те же друзья, даже девушки

были похожи чем-то между собой. Джон хороший малый и отличный полицейский. Не

знаю, как бы я смог существовать, если бы его не было рядом.

Громко вздыхая, решаю, что пора заканчивать с детскими воспоминаниями и

философским дерьмом. Кое-как встаю с кровати и ковыляю сначала в туалет, чтобы

отлить, а затем в ванную, чтобы принять бодрящий душ.

Смотрю в зеркало. Видок у меня, конечно, не очень. Волосы уже давно отрасли и в

полном беспорядке. Их не мешало бы состричь. Я не могу вспомнить, когда вообще в

последний раз брился. Но мне кажется, что-то есть симпатичное в этой бородке. Пожалуй,

так и оставлю.

Я включаю воду, снимаю нижнее белье и захожу под душ. Спустя некоторое время

рассматриваю поврежденную руку и ощущаю в ней ноющую боль. Да, медицинской

помощи мне не избежать.

Глава 3

Дилан

Смена все никак не заканчивалась. В промежутках между приемами пациентов, я то и

делаю, что напиваюсь кофе. Из операционной для наблюдения перемещаюсь в палаты,

затем меня перекидывают в приемную. И ни одна из этих работ не является хуже другой,

это просто хирургический интерес, низшее звено. Мы омываем, зашиваем, делаем уколы,

берем анализы и бегаем по кругу. Сегодня уже третьи сутки моего пребывания в

госпитале, поэтому я чувствую себя словно робот.

— Вскрыть, отрезать, зашить… — повторяю раз за разом. Эта мысль крутится у меня в

голове после операции на аппендицит.

— Вскрыть, отрезать, зашить…зашить… — врезаюсь в парня из реанимации.

— Дилан, очнись. Двое — на приход, — показывает мне рукой на дверь приемной.

Разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов и бегу со всех ног на улицу. Сирена скорой

помощи звучит очень близко. Машина выезжает из-за угла, и сразу же открываются

двери.

— Мужчина, сорок восемь лет. Лобовое столкновение. На стекле трещины от удара.

Давление нестабильное. Требуется обследование. В сознании. — Вытягиваю каталку и

направляюсь в открывшиеся двери.

— Вызовите Доктора Томпсона, — кричу я и направляю её в рентген кабинет. — Не

переживайте, вами займется наш нейрохирург. А пока мы сделаем вам снимок, чтоб

убедиться, нет ли кровоизлияния, — обращаюсь к пациенту.

Мы поднимаемся в лифте, и для дальнейших действий, я передаю пациента медсестре.

Возвращаясь в приемную, облокачиваюсь на стену и закрываю глаза. Двери лифта

открываются, и входит мой отец.

— Дилан, ты почему все еще на работе? Твоя смена закончилась двенадцать часов назад.

Ты хоть спала сегодня? — отец обеспокоен и это сразу заметно по его дрожащему голосу.

— Все хорошо, я поспала в ординаторской четыре часа и чувствую себя нормально.

Осталось каких-то шесть часов, и я буду дома. Завтра обед у вас, я помню, — пытаюсь

вымучить улыбку и кидаюсь ему в объятия, пока никто не видит.

— Родная, сон и еда. Не забывай. Надеюсь, этого больше не произойдет. Майкл и мизинца

твоего не стоит, — отец гладит меня по голове и отходит на шаг, когда открываются

двери.

— Хорошо. — Прохожу мимо него, не оглядываясь. Не хочу, чтобы он видел, как я

вымотана.

В приемной на пострадавшего заполняю документы. Вокруг много пациентов, в основном

с травмами. Доктора осматривают и берут анализы.

— Эй, малышка. Не хочешь побыть моим доктором? — глубокий мужской голос,

заставляет меня поднять голову от заполнения бумаг.

Вижу недалеко от себя высокого и широкоплечего мужчину. У него недовольный вид. И

складывается такое впечатление, что он кутил всю прошлую ночь. Да что тут гадать,

когда я прямо-таки ощущаю в воздухе этот запах перегара.

Господи, когда уже закончится моя смена?

Оглядываюсь по сторонам и понимаю, что все заняты.

— Я сейчас к вам подойду, — отвечаю ему. А если серьезно, пинка бы ему под зад за

«малышку». Мы что, в баре? Ставлю подпись на документах и отдаю в регистрацию.

— Здравствуйте, мне необходимы ваши документы для заполнения, мистер… —

улыбаюсь ему.

— Коулмен. Кейн Коулмен. И сотри, детка, со своего лица эту дежурную улыбочку. Мне

необходимо просто промыть и зашить чертову рану, — смотрит на меня из-под

нахмуренных бровей и медленно стягивает с себя кожаную куртку, похожую на

байкерскую.

Его рука опухшая, бордово-красная, рана воспаленная, края неровные. Это не ножевое.

Тогда, что? Осколок?

— Чтобы избежать осложнений с переломом, мне необходимо сделать вам рентген, если

вы не против. Сейчас я обработаю вашу рану и введу обезболивающий укол.

Обследование не займет много времени, — натягиваю перчатки и тянусь к его руке, чтобы

нащупать масштабы.

— Нет там никакого перелома. Просто хотел хорошенько надавать парню, который

дерется, как девчонка, — бубнит он.

— То есть, вас избила девчонка? — приподнимаю бровь.

— А ты смелая, малышка... Дилан. Неплохая шутка. Запомню, — здоровой рукой он

прикасается к моему бейджу, слегка задевая мою грудь.

— Сидите смирно, — отхожу от него на шаг. — Для вас, я доктор Барлоу, — начинаю

обрабатывать его рану и ощупываю на предмет перелома. Вроде все спокойно.

— Никаких рентгенов и обезболивающих. Я не мальчик, — кряхтит он от боли, когда я

надавливаю сильнее.

— Хорошо, мистер Коулмен. Но я, подписав только что документы, несу ответственность

за вашу жизнь. Поэтому, извините, — ставлю его перед фактом, — сидите спокойно.

Иначе, боюсь, мы с вами далеко не уедем. Хотите быть героем и терпеть боль? Поиграем в

героев, без проблем, но рентген сделаем. У нас есть детское отделение. Вы кем

предпочитаете быть? Дартом Вейдером или сладким Бетменом? — он смотрит на меня,

как на полоумную. — Все понятно, значит, делаем рентген.

Он неохотно садится в кресло, и мы едем в рентген-кабинет. Там он тоже бубнит, и

дерзит. Я молча занимаюсь им, у меня нет сил бороться с его тупостью и обращать

внимание на его глупое поведение. Снимок показал, что все кости целы. Поэтому, я

собираюсь зашивать его рану.

Пока я продеваю нить и нахожусь в поисках необходимых мне инструментов, он хватает