Суть дела

— Кольца нет.

— Кольца нет, — подтвердила я, ничего не добавив, поскольку помнила предупреждение Кейт не говорить о Райане.

— Так вы мне больше нравитесь, — улыбаясь, проговорил Ник.

Я улыбнулась в ответ, проведя большим пальцем по лишившемуся кольца безымянному и чувствуя нарастающее внутреннее убеждение в правильности поступка. Затем он спросил меня, что я хочу к своему бургеру, и когда я сказала — только кетчуп, кивнул и указал на единственную свободную кабинку в углу.

— Займите ее для нас, пожалуйста. Или это сделают другие, и очень быстро.

Последовав его указаниям, я села за стол в кабинке, не сводя глаз со спины Ника и пытаясь решить, что же меня восхищает в нем больше — его умение взять инициативу в свои руки или идеально сидящие джинсы.

Через несколько минут он присоединился ко мне с двумя завернутыми в фольгу бургерами и кувшином пива. Наполнил два стакана, поднял свой и провозгласил:

— За лучший бургер, который вы когда-либо ели.

Я улыбнулась и подумала: «За лучшее первое свидание, которое когда-либо у меня было».

Затем Ник посерьезнел и сказал:

— Я рад, что вы позвонили... не надеялся увидеть вас... Я подумал, вы все же решились.

— Почему? — спросила я, слегка разочарованная тем, что у него было так мало веры в меня.

— Большинство людей решается.

Я кивнула, думая о своем брате, но не стала перетряхивать свое грязное белье на людях. Это было одно из многих правил Кейт: никаких упоминаний о разводе родителей, об изменах отца или намеков на неблагополучие семьи. Я мысленно пробежалась и по другим правилам: не спрашивать о его бывших девушках, не говорить о постдипломном курсе и работе, проявить интерес к нему, не допрашивая с пристрастием.

— Я вообще-то терпеть не могу ошибаться, — сказал Ник. Позже он подтрунивал надо мной, сказав, что официально предупредил меня о самом большом своем недостатке. — Но на сей раз я рад своей ошибке.

После трех часов разговоров, двух кувшинов пива и съеденного пополам шоколадного кекса Ник пошел проводить меня до станции метро «Колумбус серкус», спустился вместе со мной вниз до турникетов, где опустил два жетона и сделал мне знак идти первой.

— Куда мы едем? — прокричала я, перекрывая шум приближающегося поезда, — от хорошей порции пива я слегка опьянела.

— Никуда, — улыбнулся Ник. — Просто покатаемся в метро.

И мы покатались, сели в пустой вагон, поехали стоя, держась вместе за металлический поручень.

— Думаешь, это тот же самый? — спросил в какой-то момент Ник.

— Что — тот же самый?

— Тот же вагон? Тот же поручень? — пояснил он и сразу же наклонился ко мне, чтобы поцеловать в первый раз.

— Думаю, да, — ответила я, закрывая глаза и чувствуя прикосновение к моим губам его губ, мягких, уверенных, изумительных.

Позднее я позвонила Кейт с отчетом. Та подсчитала затраты этого вечера, назвав его до смешного дешевым свиданием, но тем не менее отнесла к успешным с романтической точки зрения.

— Думаю, это знак, — прошептала она в телефонную трубку.

— Знак чего? — спросила я, надеясь, что целовалась с мужчиной, за которого когда-нибудь выйду замуж.

— Грядущего классного секса, — засмеялась Кейт.

Я посмеялась вместе с ней, желая, чтобы мы обе оказались правы.

Не прошло и месяца, как наши ожидания оправдались. Кейт посчитала это чудом. В огромном городе я нашла парня одновременно заботливого и надежного и в то же время сексуального и великолепного в постели. Он действительно был лучшим во всем. Естественный здравомыслящий парень из Бостона, который любил бургеры, пиво и бейсбол. При этом он был проходящим практику хирургом с гарвардским образованием, непринужденно чувствовавшим себя в самых роскошных манхэттенских ресторанах. Он был красивым, не будучи тщеславным. Порядочным, но не осуждающим других. Уверенным в себе, но не высокомерным. Он делал именно то, что объявлял — без исключений, и все равно сохранял ореол тайны, постоянно подогревая мое любопытство, заставляя сомневаться. Его мало волновало мнение других людей, и при этом он, похоже, завоевывал уважение всех окружающих. Он держался с холодной отчужденностью и все-таки был страстным. И я сильно и быстро в него влюбилась, абсолютно уверенная, что наши чувства столь же одинаковы, сколь и подлинны.

Затем, через полгода, в разгар зимы Ник повел меня и нашу бургерную забегаловку. И после того как мы поели, выпили и повспоминали прошлое, он достал из кармана ключи и процарапал наши инициалы на покрытом граффити столике в углу. Умелые, аккуратные, глубокие линии, заявляющие о нашей любви. Я не могла представить себе более красивого жеста, пока час спустя, в пустом вагоне подземки, он не вынул из кармана кольцо и не сделал мне предложение, пообещав любить меня вечно.

ВЭЛЕРИ:

глава двадцать вторая

Дни становятся холоднее и короче, а они оба продолжают тем временем притворяться. Они делают вид, что эти визиты, телефонные разговоры и обмен сообщениями — обычное наблюдение врача за своим пациентом, что в их дружбе нет ничего непозволительного и необычного, что им нечего скрывать и они в буквальном смысле не прячутся в доме Вэлери. И более того, они обманывают себя в том, что способны удержаться в рамках тех отношений, которые между ними существовали в больнице, и после возвращения Вэлери к реальности.

Это очень напоминает Вэлери дни, когда она пропускала школу из-за болезни, хотя на самом деле не болела. Ей всегда казалось, что Роузмэри знала правду, но подыгрывала ее мнимым симптомам, чтобы и самой не ходить на работу, а проводить время с дочерью. Это были одни из самых лучших детских воспоминаний Вэлери. Она лежит свернувшись калачиком на диване, в своем спальном мешке «Уандер вумен», погрузившись в мыльные оперы и телевизионные игры вместе с матерью, которая на оранжевом лакированном подносе приносит ей куриный бульон и рутбир[18], а школа, домашние задания и происшествия в кафетерии — где-то за миллион миль. Такое же чувство ухода от действительности она испытывала, когда Ник приезжал с видеофильмами и музыкой для Чарли, а также вином и едой от Антонио для всех. Вэлери словно глушила разум и жила одной минутой, забывая обо всем остальном мире, и особенно о его семье, которая находилась всего в нескольких милях от них.

Но накануне Дня благодарения возникают трудности с разыгрыванием их шарады: Ник неожиданно заглядывает к ним по дороге домой с работы, через несколько минут после приезда Джейсона, заскочившего за карточным столиком для завтрашнего праздника, который он устраивает. Едва раздается звонок в дверь, как Вэлери понимает: у нее неприятности, особенно учитывая присутствие Джейсона в гостиной, ближайшей к двери комнате. Вэлери замирает над запеканкой из сладкого картофеля, которую готовит, понимая, что других объяснений, кроме правды, быть не может. Настоящей правды, а не изобретенной ею и Ником.

— Ник, — слышит она голос Джейсона, в котором удивление смешано с неодобрением и тревогой.

Она появляется в прихожей, когда Ник уже пожимает руку ее брату со словами:

— Я заехал проведать Чарли. — Ник озабоченно хмурится и, видимо, взволнован, причем таким Вэлери никогда его раньше не видела; он смотрит на часы на долю секунды дольше, как будто старается собраться с мыслями. — Он еще не спит? Или я уже поздно?

— Он в постели, — подчеркнуто отвечает Джейсон.

— Сегодня он очень хорошо себя чувствовал, — заканчивает Вэлери, разыгрывая смехотворную сцену с вызовом врача на дом. — Не хотите... зайти... тем не менее?

Ник открывает рот, чтобы отклонить приглашение, но Вэлери кивает с широко распахнутыми глазами и застывшей улыбкой, словно говорит ему, что отъезд теперь только ухудшит положение, сделает все более очевидным и у него нет иного выхода, кроме как остаться.

— Хорошо. Конечно. На минутку, — говорит он.

Вэлери берет у Ника пальто, вешает в стенной шкаф в коридоре и ведет Ника в гостиную, где он садится в кресло, которое никогда раньше не выбирал: кресло из дома ее бабушки, а до этого — из дома ее бабушки. Это не антиквариат, это просто старое кресло, обитое шерстью с непривлекательным розовато-лиловым узором в виде турецких огурцов, но Вэлери не меняет обивку по сентиментальным причинам. Сейчас она не сводит глаз с узора, заняв место напротив Ника. Джейсон тем временем выбирает другое кресло, завершая их треугольник. Джейсон сидит с непроницаемым лицом, но Вэлери чувствует осуждение в его молчании и гадает, к чему оно относится — к присутствию Ника или к тому, что у нее есть от брата секрет. Между ними двумя никогда не было тайн, кроме той, которую она хранила в течение трех дней после положительного результата теста на беременность.