Спляшем, Бетси, спляшем! (СИ)

Конечно, с няней значительно легче, я не вскакиваю к плачущему ребенку ночью. Правда, Клер утверждает, что Алиса — ангел и отлично спит по ночам, съев свою порцию детской смеси. Мы с Клер быстро подружились. Она оказалась образованной девушкой с легким характером, я думаю, что Алекс специально такую выбирал. Прочитав мой роман, Клер стала ярой моей поклонницей и старалась, чтобы Алиса всегда была сыта и ухожена и не доставляла мне никаких хлопот. Гулять мы втроем с малышкой и Алексом ходим в Гайд-парк. Алекс с удовольствием наблюдает за Алисой, я тоже стараюсь быть с ней как можно больше.

В Алексе я начинаю замечать перемены, пока только внешние. Глубже западают его глаза, обнесенные темными кругами, чуть худеют щеки, и весь он становится каким-то прозрачным. Я с тревогой вглядываюсь в него по утрам, когда он ковыряет ложкой в тарелке с кашей. Я начинаю потихоньку готовить на завтрак разные деликатесы, чтобы Алекс хоть чуть-чуть поел. Однажды ночью я просыпаюсь от крика. Всунув ноги в тапочки и не пытаясь в темноте отыскать халат, я прямо в пижаме бегу через холл в спальню к Алексу. Глаза уже привыкли к темноте, я подхожу к кровати и осторожно трясу его за плечо.

— Алекс, что с тобой?

— Кто здесь, — со стоном вскидывается он, — Элизабет, это ты? Я кричал? Мне снился кошмар, посиди со мной немного.

Я сажусь на край постели и он берет меня за руку. В комнате прохладно и я в тонкой пижаме скоро начинаю дрожать от холода.

— Ты замерзла, иди спать! — но я чувствую, как рука Алекса нервно сжимает мою.

— Можно, я наброшу край одеяла?

Я забираюсь под одеяло и одну руку кладу на его влажный лоб, другую он обеими руками прижимает к себе. Я слышу, как глухо стучит его сердце.

— Мне снилось, что я скольжу в бездну, на дне которой смерть, — словно испуганный маленький мальчик, шепчет Алекс, стремясь избавиться от своего кошмара, — И никого нет рядом, ни одной руки, которая протянется помочь.

— Успокойся, Алекс, я ведь с тобой. Спи спокойно.

Я слышу, как постепенно выравнивается его дыхание, но руку мою он по-прежнему не выпускает. Мне неудобно, лежа на краю, вытягивать к нему руки и я пододвигаюсь ближе к Алексу, продолжая поглаживать по голове, пока не засыпаю сама. Сон Алекса беспокоен, по временам он просыпается, видит меня рядом и, затаив дыхание, лежит тихонько, чтобы не разбудить. Иногда я тоже просыпаюсь и прислушиваюсь к его дыханию, определяя, спит ли он спокойно. Утром Алекс, встав раньше, на цыпочках уходит в ванную, чтобы не разбудить меня. Проснувшись, замечаю, что рядом лежит мой халат. Встречаемся мы с Алексом в столовой, он подходит ко мне и, поцеловав руку, благодарит:

— Я сегодня впервые не чувствовал себя одиноким ночью.

— Значит, теперь я буду спать у тебя каждую ночь, — говорю я, наливая себе кофе.

— Нет, Элизабет, я не могу требовать от тебя этого.

— А ты и не требуешь! Я сама это предлагаю. Когда в следующий раз тебе что-нибудь приснится, мне не придется бежать без халата через холодный холл.

— Прости, пожалуйста!

— Алекс, не извиняйся, ты не виноват в этом.

С этого дня я сплю с Алексом. Иногда он ночью ищет мою руку. Я придвигаюсь поближе и, прислонившись к моему плечу, он спокойно засыпает. Когда у него бессонница, мы разговариваем в темноте. Один раз я просыпаюсь от глухих рыданий, чтобы не разбудить меня, Алекс плачет в подушку, сдерживаясь изо всех сил. Насильно повернув к себе, я обнимаю его, шепча утешения и целую мокрые от слез щеки, глаза, губы.

— Ах, Бетси, Бетси, как мне тяжело, — шепчет он.

— Я с тобой, отдай всю тяжесть мне.

Мы засыпаем, крепко обнявшись. Днем Алекс задумчив и говорит мне, когда мы сидим вечером у камина:

— Помнишь, ты цитировала в своей книге стихи японской поэтессы. Я подумал тогда, что они очень противоречивы, но сейчас я понимаю, какая в них тонкость чувств:

— Это Мурасаки Сикибу. В «Повести о блистательном принце Гэндзи» эти стихи посылает императору его любимая фрейлина, мать Гэндзи, когда она, смертельно заболев, удаляется от двора.

— Знаешь, я мечтал о конце пути разлук, как об избавлении, но теперь я с такой ясностью вижу, как желанна мне жизнь именно сейчас. Я должен оставить Алису без своей поддержки, она даже не запомнит меня. Я держу ночами в объятьях молодую и очаровательную женщину и не могу ее любить! Если бы я тебя не встретил, я бы умер в тоске и одиночестве, но ты, помогая избавиться от них, внесла в мою душу смятение. Я не хочу умирать.

— Мы ничего не можем изменить, но я сделаю все, чтобы тебе было спокойнее.

Я подхожу к его креслу и, обняв, прижимаю голову Алекса к груди. Он вдруг усаживает меня к себе на колени и крепко целует.

— Прости меня, Бетси.

— Ну что ты, дорогой мой, если ты хочешь…

— Как я хотел бы быть здоровым и любить тебя, но поздно! Мне кажется, что тебя послала мне Анна, чтобы ты за нее была рядом. Нас ведь и познакомила ее подруга. Вы с Алисой не просто заменяете мне семью, вы и стали моей семьей — и я должен вас покинуть!

Ночью он спрашивает шепотом: — Можно мне обнять тебя, Бетси?

— Ну конечно!

Я сама придвигаюсь к нему ближе, просунув руку под голову. Алекс нежно гладит меня по спине, я чувствую его горячее дыхание на шее. Потом рука скользит от талии вниз, легко касается груди сквозь тонкий шелк пижамы.

— Тебе неприятно, что я тебя касаюсь?

— Продолжай, пожалуйста. Алекс, ты делаешь это так нежно, мне очень приятно, — шепчу я.

— Бедная маленькая Бетси, ты мечтаешь об объятьях совсем другого мужчины, а вынуждена терпеть больного старика.

— Алекс, как ты можешь говорить! Ты не старик и я себя не принуждаю.

— Ты говоришь правду?

— Конечно! Вообще общение с тобой доставляет мне большое удовольствие, и сейчас — тоже.

Алекс нежно касается губами моего лица.

— Ты щедрая душа.

— Ты — тоже. Без тебя я была бы в Лондоне такой одинокой и несчастной.

— Значит, мы спасаем друг друга?

Он опять осторожно проводит ладонью по моему телу. Я блаженно вытягиваюсь под его рукой, тело невольно отзывается на ласку.

— Ты как кошечка, которая выгибает спинку, когда ее гладят.

— В прежней жизни я, должно быть, была кошкой. Я так люблю, когда меня гладят.

— Спи, милая, а я буду тебя вот так ласкать.

Я, конечно, не сплю, но лежу тихо, пока рука его не замирает. Мы засыпаем, обнявшись. Следующим вечером, устав от долгой прогулки и заснув, едва коснувшись подушки, Алекс опять просыпается с криком от приснившегося кошмара.

— Алекс, Алекс, что с тобой, опять плохой сон?

— Я опять умираю один, Бетси!

— Не думай об этом, обними меня.

Я быстро снимаю пижамную кофточку и прижимаюсь к нему, расстегивая пуговицы на его пижаме. Желание отвлечь его от страшных видений не дает времени подумать до конца о последствиях своих действий.

— Бетси, — потрясенно шепчет он, — что ты делаешь!

— То, что мне хочется. Приласкай меня.

Просунув руку в расстегнутую пижаму, я глажу его напряженную спину, привлекая в объятья. На какое-то время он теряет тот жестокий самоконтроль, в котором живет постоянно. В его движениях, когда он, приподняв меня за плечи, приникает к груди, в силе и страсти его ласки виден отблеск того великолепного любовника, каким он был до двойной трагедии и болезни. Услышав мое участившееся дыхание, он отстраняется и говорит сдавлено:

— Это опасная игра, Бетси. Она не принесет нам ничего, кроме разочарования.

— Ты не прав, подумай вот о чем. Если бы ты, совершенно здоровый человек, вдруг ослеп, ты перестал бы любоваться красотой женщины, но ты слышал бы ее, говорил нежные слова, ты мог бы чувствовать ее всей кожей, ласкать и вдыхать аромат — женщина осталась бы для тебя женщиной.