Прощай, Эдем! Книга 1: Стефани

Джон приподнялся на кровати, положил свою руку на плечо Стефани и опрокинул ее на подушку. Стефани приоткрыла губы. Джон наклонился и страстно поцеловал ее. Женщина прижала Джона к себе.

— Обними меня… обними, — шептала она, — обними как можно крепче и не выпускай. Не выпускай очень долго… держи меня… держи.

— Хорошо, хорошо, Стефани, я тебя держу.

— А теперь положи свою ладонь мне на затылок. Чувствуешь, какие у меня волосы? Это напоминает шкурку зверька, да?

— Возможно, но я не знаю, как называется этот зверек.

— Неважно, как он называется, но все равно ведь тебе приятно, не правда ли?

— Мне действительно приятно.

— А теперь давай я буду тебя целовать. Только ты перевернись.

Джон покорно лег на спину, а Стефани оперлась руками о подушку и несколько мгновений смотрела на лицо Джона, на его влажные подрагивающие губы, на крылья носа, которые трепетали, на кадык, который подергивался, на мускулистую шею.

— Джон, ты прекрасен, — прошептала Стефани, — опускаясь на него. Так ты не против, Джон?

— Что не против?

— Мы согрешим сейчас с тобой?

— А почему бы и нет?

— Смотри, вот здесь, где ты меня обнимаешь, я почти девочка. Видишь, какая у меня нежная кожа?

— Да, здесь ты девочка. А вот здесь ты настоящая женщина.

Джон положил свою ладонь на грудь Стефани.

— Осторожнее, не так быстро, — попросила женщина, — не спеши, все будем делать очень медленно. Ведь нам некуда спешить?

— Да, мы все будем делать медленно.

Груди Стефани напряглись и округлились под его пальцами.

— Я тебе уже говорила, Джон, что вот это — самое главное мое приданое.

— Я верю, я согласен на такое приданое. Оно фантастически богатое. И неужели оно принадлежит мне?

— Конечно тебе, а кому же еще? Только тебе.

— Ты хочешь, чтобы оно всегда принадлежало мне?

— Да, всегда. Но больше всего я хочу, чтобы все это принадлежало тебе сейчас, сию минуту, сию секунду. Скорее, Джон, не медли…

Джон опрокинул Стефани на спину. Женщина забросила руки за голову, потом вцепилась пальцами в спинку кровати и протяжно вздохнула.

На следующее утро по-прежнему сильно штормило и хлестал дождь. Океан тонул в дымчатом молочком мареве. Даже берега было не видно. И когда в перерывах между шквальными порывами ветра небо прояснялось, то по ту сторону охваченного штормом залива виднелись только окутавшие подошву гор облака.

После завтрака Стефани накинула плащ и ушла, оставив Джона одного. Он долго ходил по номеру, как бы прикидывая, с чего начать работу. Наконец, подошел к своему чемодану и решительно достал два больших новых альбома с хорошей бумагой.

Он взял карандаши, фломастеры и уселся за стол. Работалось просто и легко, возможно, даже слишком легко.

— Будь осмотрителен, — говорил Джон сам себе. — Очень хорошо, что у тебя вроде бы все получается, и получается так просто. Чем проще, тем лучше. Но самое главное, чтобы умом ты понимал, что все это не не так уж и просто. Представь себе, как сложно то, что ты хочешь изобразить, а потом уж принимайся за дело. Ведь все, что было и все что ты видел, — это очень настоящее. А как это все перенести на бумагу? Как впечатления и воспоминания изобразить на листе? Как из них сделать изображение? Как его оживить?

Наконец, Джон закончил. Он убрал альбомы, сложил карандаши и фломастеры в деревянный пенал и все это спрятал в свой чемодан, вместе с картонной коробкой для красок, оставив на столе лишь затупившийся карандаш и несколько скомканных листов бумаги.

Потом он еще несколько минут походил по номеру, как бы избавляясь от тех чувств, которые охватили его во время работы. Он почувствовал, что проголодался, взял с вешалки теплую куртку и спустился по лестнице в холл.

Он заглянул в уютный для такой дождливой погоды полумрак гостиничного бара, где уже стали собираться посетители. Ключ он оставил у немолодого портье. Принимая ключ, помощник портье достал из почтового ящика записку и сказал:

— Это жена оставила для вас.

Джон развернул записку и прочел:

«Я не хотела тебе мешать. Жду в кафе. Люблю. Стефани».

Джон накинул на плечи куртку, нащупал в кармане берет и вышел из гостиницы в дождь.

Стефани сидела в небольшом кафе за угловым столиком, на котором стоял стакан с мутным желтоватого цвета напитком и тарелка, в которой среди объедков лежал небольшой краб. Стефани уже была навеселе.

— Где пропадал, чужестранец? — воскликнула женщина, изумленная внешним видом своего мужа.

— Путешествовал, милашка, — отшутился Джон.

Он заметил, что лицо у нее мокрое от дождя, и с интересом наблюдал то, как меняют капельки дождя загорелую кожу. Но все равно выглядела она хорошо. Он был рад видеть ее такой.

«Боже, если бы я имел возможность изобразить на холсте то, как капли воды меняют цвет кожи! Это была бы замечательная картина!»

— Ты уже начал работать? — поинтересовалась Стефани Харпер.

— Да, и вроде все идет нормально.

— Значит, ты работал. Отлично, — другим голосом сказала женщина.

Официант обслуживал трех туземцев, сидевших за столиком у самой двери. Он подошел, держа в руках стакан, бутылку обычного вина и небольшой узконосый кувшин с водой, в которой плавали кусочки льда.

— Мистер будет пить то же, что и его женщина? — спросил он.

— Да, — ответил Джон, — пожалуйста.

Официант наполнил высокие стаканы до половины желтоватой жидкостью и начал медленно наливать воду в стакан женщине, но Джон сказал:

— Я сам.

Официант поставил бутылку на стол. Он только и ждал, чтобы его отпустили. И Джон стал сам наливать воду тонкой струйкой, а женщина с интересом смотрела, как напиток приобретает дымчатый опаловый оттенок.

Она взяла стакан в руки и почувствовала, что стекло пока еще теплое, а потом, когда желтизна исчезла и появился молочный отлив, стекло вдруг сделалось прохладным. И тогда мужчина стал добавлять воду по каплям.

— Джон, а почему нужно доливать воду так медленно? — спросила она.

— Знаешь, Стефани, иначе напиток теряет крепость и ни к черту не годится, — принялся объяснять Джон. — Напиток делается пресным и никчемным. По правилам, как делают во Франции и Испании, на бокал ставят стакан со льдом с маленькой дырочкой внизу, чтобы вода капала постепенно, но тогда всем присутствующим ясно, что ты пьешь.

— А я уже выпила стакан, — задорно сказала Стефани.

— Стакан? Всего лишь?

— Ну да, один стакан. Правда, я выпила его впопыхах.

— Извини меня, Стефани, — начал Джон после недолгой паузы, — я отойду ненадолго.

— А куда ты?

— Я хочу отправить письмо владельцу галереи.

— А, ты вновь весь в работе.

— Но что поделаешь, это очень важное письмо.

— Ну что ж, иди. Я думаю, мне будет здесь весело. Ты не очень ревнив, Джон?

— А что такое? — улыбаясь глянул на свою жену Джон.

— Если я пококетничаю с туземцами, ты не будешь возражать?

— Если тебе это нравится и принесет удовольствие, то пожалуйста. Но, Стефани, не пей больше, ведь с абсентом шутки плохи.

— А мне все равно. У меня после него становится легче на душе.

— Только после него? — спросил Джон.

Он смешал абсент так, чтобы напиток получился покрепче.

— Вперед, — сказал он, — не жди меня.

Она сделала большой глоток, потом он взял у нее стакан, выпил сам и сказал:

— Спасибо, это вселяет бодрость.

— Тогда сделай себе отдельно, ты, обожатель газетных вырезок.

— Что-что? — спросил Джон.

— А что я такого сказала?

Но он хорошо ее понял:

— Ты бы помолчала об этих рецензиях.

— Почему? — спросила она, наклоняясь к нему и повышая голос. — Почему я должна молчать? Уж не потому ли, что сегодня утром ты изволил работать? По-твоему, я вышла за тебя замуж из-за того, что ты хороший художник? За тебя и за эти твои газетные вырезки?

— Ну ладно, хватит, — сказал Джон, — остальное выскажешь, когда мы будем одни.