Приходите за счастьем вчера (СИ)

«Я попробую. Только ты никому не скажешь?»

Дени смотрела внимательно, и Кетрин поняла, что, если помедлить, девочка заплачет. Зачем ей плакать?

«Не скажу, не бойся».

- Смотри, Даниэлла.

И Кет, нажав на «Delete», стёрла их переписку из телефона. Робко улыбнувшись в ответ, Даниэлла взяла на руки сновавшую взад-вперёд у их ног Марису и принялась её гладить.

- Дени может говорить.

- Даниэлла? – он уже был готов к любой вести, но точно не к хорошей. – Это все твои новости?

- Это все мои новости, – подтвердила Кет. – Только Ребекка об этом не знает, и я обещала девочке не говорить её матери. Не потому что Дени не хочет, она хочет, но не может.

Кивком велев ей продолжать, Элайджа сел в рабочее кресло.

- То есть в целом у неё есть способность, физиологических нарушений нет, как и говорил врач, но в реальности всё другое. Она говорит не со мной, и я узнала об этом случайно, а только с Аидой.

- Как давно?

- Неделю назад. – Не выдержав напряжения, Кетрин нервно прошлась по комнате. – Я боюсь навредить своим вмешательством. Что она испугается или что-то подобное, но и что делать дальше не знаю. Я хотела попробовать занятия с детским психотерапевтом, но Даниэлла резко против рассказа Бекс, а без согласия матери это невозможно. Дени – мне напоминает Елену, такая же в себе и ранимая, и здесь нельзя ничего делать кавалерийским наскоком. Я думаю, она очень стыдится того, что не может говорить с Ребеккой, но может с Аидой, понимает, как мать страдает, пытается заговорить, в итоге сильно нервничает и получается ещё хуже. Когда я узнала, случайно зайдя на конюшню, она очень испугалась и убежала, но потом, когда я приехала на следующий день, видимо, поняв, что я никому ничего не рассказала, снова начала заниматься. Мы поговорили о произошедшем только через три или четыре занятия. Если я не обращаю внимания, и она считает, что никого рядом нет, то забывается и может даже давать команды лошади, и та её слушается. Бекка говорила мне, что она перестала разговаривать, когда узнала о Деймоне, значит, это защитная реакция на стресс, но что с этим делать, я не понимаю, – закончив свою тираду, Катерина упала на диван, кусая губы, и уставилась на мужчину.

- В первую очередь перестать накручивать себя самой. Ты с ней разговаривала хоть раз вслух?

- Нет. Я всегда ей пишу, а она мне в ответ. И всегда при ней уничтожаю нашу переписку, хотя мне кажется, она итак верит. – Резкий, свистящий выдох: – Она очень мне верит, Эл, поэтому из-за данного ей слова я так долго ничего не говорила, но всё же это ребёнок. Я не могу оставить на произвол, но и что мне делать дальше не знаю.

- Вы не обсуждали, она начала разговаривать с лошадью сразу, как только я её перевёз из поместья, или после того, как появилась ты?

- После меня. Аиду не неволили, но и сказать, чтобы она ко всякому подошла, ведь тоже нельзя. Плюс Даниэлла немного боялась вначале, но она скрытый лидер, умеет быть упрямой и будет действительно хорошей наездницей. К тому же она понимает психологию лошади, я была удивлена её наблюдательностью за ушами, да и в целом лошадиную психологию. Мне в пять лет такое даже не приходило в голову, для меня лошадь была что табуретка, сел да и поехал, если ты помнишь. – Кет скосила глаза, и почувствовала облегчение, увидев, что Элайджа слушает предельно внимательно эти на первый взгляд ненужные подробности. – Я научила Дени кормить Аиду, а после она начала иногда подходить к стойлу и давать моей лошадке вкусности сама. В один из моментов заговорила, но Даниэлла не помнит в какой, потому что не сразу обратила на это внимание, ей казалось, что она думает с лошадью.

- Что?

- Думает с лошадью. – Кетрин поджала губы. – Это вот как ты с Мартином. Ты его не любишь, а он знает и всячески мстит в ответ, хотя ты его вроде бы не гоняешь. Вы иногда так смотрите друг на друга, как будто говорите…

Элайджа фыркнул – с котярой отношения у него не складывались, это правда, в отличие от всей остальной части домашних. Да и недомашних – зверь подластился даже к приглашаемому время от времени садовнику, и тот прощал ему разрытые по подвалам бочки с оставленными на зиму луковицами хризантем и тюльпанов. И да, они с Мартином «общались», если взаимопонимание по части блужданий на тропе войны можно было так назвать.

- Ты хочешь сказать, она говорит про себя с лошадью?

- Да. А потом сообразила, что вслух.

- И когда сообразила, то побежала к матери и попыталась поговорить с ней?

- Но у неё ничего не вышло. – Кетрин сжала пальцы, вновь с надеждой посмотрев на Элайджу: – Ты хочешь сказать, что есть положительная динамика, да?

- Именно так. И нам нужно распорядиться ею быстро и с умом. Не напугать, но и не сделать из этого такой тайны от Бекс в глазах Даниэллы, чтобы рассказ ей о том, что она говорит, не превратился в ещё большую проблему, чем сейчас. Займусь подбором психотерапевта завтра же.

- Займёшься? Спасибо. – Выдохнув, Кетрин прикрыла глаза, чувствуя, как они набухают непрошеными слезами. Она уже держала чужую жизнь в руках, держала свою, но никогда это не было так страшно, как ответственность за будущее маленького, ещё не сформировавшегося человека. Ответственность, к которой в отличие от рождения дочери она не стремилась, но которая сама её выбрала и которую до сегодняшнего дня Кетрин не решалась ни с кем разделить. – Я очень, очень благодарна тебе.

- Катерина, опомнись, – резковато окликнул её Элайджа. – Дени – моя племянница, конечно, я сделаю всё что можно и нельзя.

- Да, извини, я не подумала. – И вправду сообразив, что её благодарности выглядят неуместно, и поборов сентиментальность, брюнетка встала. – Ну, раз решили, обсудим ещё поконкретнее, когда всё обдумаешь. Мне нужно покормить девоч… Златку на ночь.

Катерина улыбнулась, и Элайджа вновь невольно залюбовался ней. Сейчас, когда с её души, видимо, сняли тяжёлый груз и ушла атмосфера угрозы и жестокости, перед ним стояла просто красивая молодая женщина, немного уставшая и с печальными глазами. С такой не займёшься тем полуживотным сексом с невероятно сильным обоюдным желанием разрядки, когда стирались любые роли, который он любил и который получал лишь в объятиях Катерины, но она вызывала нежность. Нежность не соседствовала с горечью, или прежним раздражением, что эта красота направлена лишь на то, чтобы подчинять его своим целям.

- Катерина, подожди…

- Да? – она остановилась, по лицу вновь пробежала тень тревоги, но тут же исчезла, стоило увидеть его улыбку.

- Тебе к лицу занятия с лошадьми.

- Я знаю.

Кивнув, она вышла, оставив Элайджу в состоянии некоей прострации, потому что он мог поклясться, что за этой подаренной ему уверенной, а точнее – привычно самоуверенной репликой, разглядел в лице Катерины ещё и застенчивую радость. И то ощущение магии, которое он испытал на Рождество охватило его вновь, только гораздо объёмнее.

- Дени, милая, я хочу сделать это, чтобы тебе было хорошо и твоей маме тоже. Для неё это будет большой сюрприз. Ты когда-нибудь делала маме подарок, и чтобы тебе кто-то помогал?

«Мы с учительницей делали открытку с медведями из разной фасоли на Рождество. Это очень долго и сложно».

- Вот и это тоже самое, только этот сюрприз тебе поможет сделать ещё один дядя. Его зовут Уэс. Он почти доктор, но не совсем, потому что он не лечит лекарствами, а обычно только разговаривает. Тебе нужно постараться и потренироваться с ним, как с учительницей. Будешь?

«Я всё понимаю. Ты хочешь, чтобы я училась говорить с другими и не боялась. Но мама точно будет рада такому сюрпризу, если он получится не слишком качанный? Или совсем некачанный»

- Качественный? Обязательно и очень сильно. Твоя открытка тоже вряд ли была как из магазина, не так ли?

После минутного молчания согласно кивнув, Даниэлла села на стул. Кетрин села рядом. Сообщать о том, что о тайне теперь знает и Элайджа, было очень сложно, но Кетрин с ней справилась, рассказав Дени пространную историю о том, что когда-то она пообещала Богу, что будет рассказывать мужу обо всём важном в своей жизни, и показав обет, который дают новобрачные перед священником. К обетам девочка отнеслась без особенного интереса, энтузиазма по части растрезвонивания своих секретов тоже не испытывала, но из нежелания лишний раз сердить, как выяснилось, одного и того же всехнего Бога, который должен был вот-вот вылечить отца, решила, что Кетрин права.