Четыре с половиной холостяка

В конце концов мне удалось уговорить Наташу поесть, но лучше бы я этого не делала. У нее открылась такая рвота, что я собралась вызывать «Скорую помощь».

– Я возненавижу тебя, Альбинка, если ты вызовешь врачей, – прокашляла она. – Мне уже лучше. Видишь?

Рвота действительно прекратилась, но выглядела подруга так, что краше в гроб кладут.

Я не знала, что мне делать, но поверить в сглаз все равно не могла. Наверняка все это происходит с ней на нервной почве. Завтра, если она будет пребывать все в таком же состоянии, я обязательно вызову врача, и пусть она меня ненавидит.

Следующее утро ничем не отличалось от предыдущего. Наташа не желала вставать с дивана, а я со всех ног понеслась на работу, чтобы все-таки связаться с Беспрозванных. Он мог помочь ей получше всякой «Скорой помощи».

Как истинный гуманитарий, я имела очень сложные отношения с цифрами. Они у меня совершенно не запоминались. Когда Наташа работала на заводе, я даже ей звонила, предварительно посмотрев номер телефона в ее формуляре. Поскольку она уволилась, ее формуляра уже не существовало. Я перебрала все формуляры и читательские карточки на букву «Б», но оказалось, что Валера не был записан в нашу библиотеку.

Я в изнеможении опустилась на стул. Что же делать? Наверное, я зря теряю время. Наверное, мне надо бежать обратно к Наташе, чтобы вызвать ей врача. Я отпросилась с работы по семейным обстоятельствам и хотела уже выйти из библиотеки, когда вдруг вспомнила Конькова. Он же работает где-то рядом с Беспрозванных! Я возвратилась к формулярам, помедлила немного и все-таки достала карточку, принадлежащую Константину Ильичу.

Коньков долго не мог сообразить, кто ему звонит, а когда наконец понял, необоснованно обрадовался. Но как только до него дошло, что нужен мне вовсе не он, а Валерий Георгиевич Беспрозванных, голос его очень ощутимо потускнел и выцвел в телефонной трубке. Но, надо отдать Конькову должное, он все-таки разъяснил мне, как пройти сквозь весь Инженерный Корпус к техбюро, где работал Беспрозванных. А кроме того, он, видимо, так накачал Валеру, что тот даже побежал мне навстречу, когда я показалась в конце их коридора.

Когда Наташин муж остановился передо мной, я, не стесняясь сотрудников, с удивлением посматривавших на нас, прижала его к стене коридора (откуда только сила взялась?) и, присвистывая от ненависти, заговорила:

– Что же ты с ней делаешь, гад? Она же жить не хочет!

– Что ты имеешь в виду? – спросил он, изо всех сил пытаясь сохранять безразличие.

– А ты не знаешь?! – нервно рассмеялась я. – Почему ты ее бросил?!

– Это наше дело, – отвел он глаза в сторону. – Мы сами разберемся.

– Ты можешь не успеть разобраться! Пока ты будешь разбираться, твоя рыжая стерва сведет ее в могилу!

– Рыжая стерва? – Беспрозванных с большим удивлением посмотрел на меня.

– Вот именно! Рыжая стерва! Ведьма! Любочка твоя!

– Люба? А что Люба?

Я видела, что он спрашивает только затем, чтобы потянуть время, потому что совершенно растерялся, и была права. Он сглотнул нервный комок и спросил:

– Что она сделала?

– Она приходила к Наташе! Угрожала ей! Может, какую порчу навела, не знаю! Только на жену твою страшно смотреть! Или ты уже Наташу женой не считаешь?

– Что с ней? – теперь уже Беспрозванных схватил меня за грудки, и я видела, что в глазах его заплескался настоящий страх.

– Не знаю, Валера… Только она чуть жива. Честное слово!

– Та-а-ак… Сейчас! Жди! Два слова начальнице скажу и куртку возьму.

Он моментально исчез с моих глаз, чтобы через несколько минут появиться вновь с курткой под мышкой.

Народу в маршрутку набилось под завязку, и она без конца останавливалась по требованию. Валера чертыхался возмущенно от нетерпения:

– Черт, надо было на такси!

Потом наш и без того медленный транспорт мертво завис на перекрестке. Валера в волнении постукивал ногой и возвратно-поступательным движением вытаскивал нитки из своего шарфа. Я, чтобы не нервничать, перевела глаза с него на соседок, которые сидели напротив нас. «Немолодая», – подумала я про одну, а потом вгляделась и поняла, что она ненамного старше меня. Женщина откликнулась на мой внимательный взгляд недоуменным своим. Я отвела глаза, а сама продолжала ее исподтишка разглядывать.

Теперь я уже видела, что она при всем своем возрасте очень хороша собой. У нее были густые золотистые волосы, прекрасные светло-зеленые глаза с редкими, но длинными, аккуратно накрашенными ресницами, еще вполне свежие щеки и сочный рот с красиво выгнутой верхней губой.

Я представила, как утром, собираясь по своим делам, женщина красила у зеркала эту свою выгнутую губу светло-оранжевой помадой, наверняка казалась себе еще вполне привлекательной особой и даже не думала о том, что первым делом бросается в глаза не прихотливый изгиб ее губы, а возраст. А отметив себе ее возраст, вряд ли кто-нибудь из мужчин отважится на второй взгляд, если только случайно не застрянет в маршрутке. «Таково и мое ближайшее будущее», – с грустью подумала я, пожалев себя на пару с этой женщиной в оранжевой помаде.

Потом я перевела глаза на ее соседку. Взгляд первым делом уперся в пакет гигиенических прокладок, которые красовались прямо перед носом Беспрозванных, ярко розовея сквозь прозрачный мешочек. Даже не поднимая головы к лицу женщины, я решила, что она должна быть молодой. Менталитет русских женщин старше тридцати еще не дорос до такого естественно-пренебрежительного отношения к столь деликатным предметам женской гигиены.

Я подняла глаза к лицу хозяйки прозрачного мешочка с прокладками и тут же стыдливо отвела их в сторону. Женщина оказалась примерно одного со мной возраста и с заячьей губой, конечно, оперированной, но очень неудачно. Некоторым людям легкий шрамик над верхней губой даже придает некоторый шарм и пикантность, но эту женщину шрам уродовал так, что на нее жалко было смотреть. Пакет с прокладками, выставленный на всеобщее обозрение, видимо, должен был сигнализировать мужчинам, что, несмотря на этот недостаток, она все-таки женщина. Но если бы она даже облепилась прокладками снизу доверху и в раскрытом виде, вряд ли это привлекло бы к ней мужчин. На ее фоне мы с женщиной с выгнутой губой выглядели еще очень даже соблазнительно.

Я вздохнула и перевела взгляд на Валеру. Он, не реагируя ни на какие прокладки, продолжал методично распускать свой шарф.

Маршрутка сдвинулась с места только минут через пятнадцать, а потом в караване машин и автобусов черепахой ползла еще около двадцати. К Наташиному подъезду Беспрозванных бежал так, что я еле за ним поспевала, а в такт сотрясению всех моих внутренностей в мозгу билось: «Где же ты был раньше, бегун на длинные дистанции?»

Он открыл дверь своим ключом, и мы внеслись в квартиру. Валерина нервозность передалась и мне, и я уже была почти готова увидеть подругу, испускающую последние вздохи.

Наташа сидела на диване все в тех же джинсах и свитере, которые не снимала третьи сутки. Лицо ее было пусто и черно. Увидев мужа, она не удивилась и не взволновалась. Она безразличным голосом отметила:

– А-а, это ты…

Валера плюхнулся перед ней на пол:

– Натка! Что?! Что у тебя болит?!

– У меня ничего не болит… или все болит… Я не понимаю…

– Врача! Срочно врача! Альбина, звони!

– Не надо врача. – Наташа нашла в себе силы усмехнуться. – Смотрите, что я нашла… – И она откуда-то из-за спины вытащила смятый листок бумаги, изрисованный странными знаками, похожими на иероглифы, и фигурками полузверей-полулюдей. Все это было заключено в сферу, по ободу которой шла недвусмысленная надпись: «Конец твой близок».

– Черт! – опять помянул нечистого Беспрозванных. – Гадина…

Я догадалась, что это выражение не имело отношения к Наташе, а Валера, с брезгливостью выхватив у нее листок, спросил у меня:

– Ну и что с этим делать?

– У своей ведьмы поинтересуйся! – бросила ему я.

Он полоснул меня диким взглядом. Наташа оставалась к этому действу абсолютно безучастной.