О чем знаешь сердцем (ЛП)

Колтон пожимает плечами.

– Потому что с тобой я не думаю о прошлом и… – Он останавливается. Улыбается, но незнакомой, ранимой улыбкой, и ту же ранимость я замечаю в его глазах. – То был довольно темный период моей жизни, и после всего этого ты была…

Он вновь оглядывается на меня. Его глаза серьезны.

– Ты была словно свет.

И в этот момент я срываюсь. Наплывают слезы, и я беру Колтона за руку, пытаясь сдержать их, пока вспоминаю себя, впервые заметившую его в кафе, его, стоящего с подсолнухом у меня на пороге, нас внутри полой скалы в струящихся сверху лучах. Нас на воде – два силуэта между светящимся океаном и небом, где взрывался салют.

Я не могу рисковать всем этим. Я не могу его потерять.

Глядя на меня, он ждет, когда я отвечу. Когда скажу, что чувствую то же самое. Дорога перед нами резко уходит на поворот, вынуждая Колтона сбавить скорость и притягивая его взгляд вперед. Притягивая меня к нему, и на сей раз я не сопротивляюсь.

Прислонившись к нему, я вижу краешек пропасти, океан и камни далеко-далеко внизу, о которые разбиваются волны, и на долю секунды мне кажется, что я стою на самом краю, решая, прыгать вниз или нет. А потом понимаю, что это уже случилось. Я прыгнула так быстро, так далеко, что не заметила, как это произошло, и возврата назад нет, и держаться мне не за что – кроме него.

В жизни бывают невыразимо глубокие моменты, которые их невозможно объяснить с помощью слов. Их суть можно сформулировать лишь безмолвным языком сердца.

Мартин Лютер Кинг

Глава 28

После нескольких извилистых миль с обрывом с одной стороны и зеленым склоном, усеянным оврагами и маленькими водопадами, с другой, шоссе уходит от побережья. Мы проезжаем мимо указателя «Площадка для кемпинга», но Колтон сворачивает налево – к парковке на прибрежной стороне шоссе. В киоске, чтобы оплатить стоянку, никого нет, и, поскольку парковка пуста, можно выбрать любое место. Колтон останавливает автобус рядом с оградой под развесистым кипарисом, раскинувшим свои зеленые ветви широко и плоско, будто огромный бонсай.

В тишине Колтон оглядывается.

– Не верится, что ты здесь со мной. – Наклонившись через сиденье, он целует меня, и я чувствую на его губах улыбку. – Это мое любимое место. Самое-пресамое. Идем.

Мы выходим и, оставшись стоять у открытых дверц, потягиваемся в лучах полуденного солнца. Воздух здесь другой: холодный, более слоистый. Запах соли смешивается с запахами деревьев и цветов, которыми сплошь покрыты холмы. С того места, где мы стоим, океана не видно и не слышно, но я чувствую его – точно так же, как чувствую, как расслабляется с каждым глотком воздуха Колтон.

– Пошли посмотрим на воду, – говорит он.

Не успеваю я ответить, как он подхватывает меня за руку и уводит к короткой деревянной лестничке через ограду, которая ведет к тропинке, вьющейся сквозь высокую зеленую траву и исчезающей на краю обрыва. Мы взбираемся вверх, спускаемся и идем, держась за руки, по тропинке. Мы не разговариваем, но нам и не нужно. Сладость воздуха, соприкосновение наших рук, отдаленный шум океана – все вместе оно идеально. Именно так, как нам нужно. И мы именно там, где должны быть.

Когда тропинка приводит нас к отвесной лестнице вниз, перед нами разворачивается вид на океан, и мои ноги сами собой останавливаются.

– Вау, – выдыхаю я. – Какая красота.

– Я знал, что тебе понравится, – говорит Колтон с усмешкой, обводя взглядом широкую бухту, заполненную бирюзовой водой. В южном ее конце изящной белой дугой срывается с утеса водопад и, струясь по песку, встречается с океаном. Колтон дышит медленно и глубоко, словно впитывая окружающий нас пейзаж и сравнивая каждую его деталь с картинкой, сохранившейся у него в памяти.

– Давно ты здесь не был? – спрашиваю я.

Он не отводит глаз от воды.

– Давно. Лет десять, наверное. В последний раз мы приезжали сюда с отцом. Вдвоем, только он и я. Разбили палатку прямо на пляже. – Он улыбается. – Взяли с собой каяк и доски и весь день не вылезали из воды, а вечером жарили на костре хот-доги и маршмеллоу и смотрели, как над океаном падают звезды.

– Здорово.

– Да. Идеальный день. По крайней мере, таким я его запомнил. Часто вспоминал его, пока болел. – Он мельком оглядывается на меня. – Тогда я считал его лучшим днем своей жизни.

Мы вместе смотрим, как волна – гораздо больше волн, что я видела в Шелтер Ков, – набирает высоту и скорость, а затем обрушивается вниз с грохотом, который слышен даже издалека.

Колтон присвистывает.

– Как у тебя с храбростью?

– Не настолько хорошо, – отвечаю я, когда следующая волна, разбившись, выстеливает вверх белой пеной. – Уж слишком там неспокойно.

Он согласно кивает.

– Да, для каякингда погода не очень. – Мы смотрим, как через бухту прямой, пенистой линией проносится очередная волна. – А вот для серфа самое то.

Забавно, что всякий раз, когда он произносит нечто подобное, я думаю, что это до жути страшно. Сама я по-прежнему предпочитаю ловить мелкие волны около пирса.

– Если хочешь, можешь посерфить, а я посмотрю. – На площадке, где мы стоим, есть скамейка, и я знаю: ему пойдет на пользу побыть немного в воде.

– Правда? Ты не против?

– Нет, иди. Я для таких волн пока не готова, но я видела, что умеешь ты.

Он поворачивается ко мне и улыбается, а потом, неожиданно для нас обоих, притягивает меня к себе для сладкого, быстрого поцелуя.

– Спасибо. Я ненадолго.

– Не спеши. Катайся, сколько захочешь.

– Хорошо. Я только переоденусь и возьму доску.

Он уходит было на тропинку, но сразу останавливается и возвращается, чтобы поцеловать меня еще раз – более глубоким поцелуем, от которого все мое тело омывают маленькие волны тепла.

Чуть отодвинувшись, он прижимается лбом к моему лбу. Смотрит мне в глаза. Улыбается.

– Ладно. Я все-таки пойду переоденусь.

– Ладно, – отзываюсь я эхом. – Я буду здесь.

Лицом ко мне он делает несколько шагов назад и, пока не поворачивается, не сводит с меня глаз. Глядя, как он бежит по тропинке к автобусу, я хочу, чтобы он вернулся и снова поцеловал меня. И знаю, что, если он это сделает, я больше не смогу сдерживаться.

К тому времени, как он возвращается, я уже стою на следующей деревянной площадке между пролетами лестницы. Здесь тоже есть скамья, а за ограждением открывается фантастический вид на бухту и водопад.

– Я принес тебе толстовку, – говорит Колтон, протягивая ее мне. – На всякий случай. – Он наклоняется для нового быстрого поцелуя, а потом, в рашгарде и шортах, сбегает с доской подмышкой по лестнице вниз, и мне радостно видеть его таким. Его походка вновь стала легкой.

Встав у ограждения, я наблюдаю за тем, как он бросает доску в насыщенную синеву воды, ложится на нее и начинает грести с грацией и непринужденностью человека, который не проводит ни дня вдали от океана. Глядя на него, никому и в голову не придет, что когда-то он был другим. Ничего этого не видно со стороны.

Напротив него вздымается высокая волна. Я начинаю нервничать, как если бы она шла на меня, но Колтон, погрузив руки в воду, гребет сильнее и в момент, когда волна вот-вот обрушится вниз, опускает нос доски. На долю секунды мне становится виден его силуэт на фоне водной стены, сквозь нее просвечивает солнце, и это настолько прекрасно и настолько невероятно, что мне хочется закричать.

Со стороны океана веет прохладой и неуловимым намеком на скорый дождь. С голыми плечами мне становится зябко, и я натягиваю толстовку, пока Колтон, прокатившись на первой волне, сразу начинает грести ко второй. На горизонте что-то сверкает, так быстро, что я гадаю, не показалось ли, но вскоре слышу глухие раскаты грома. Собираются тучи, отбрасывая на воду бледную серую тень и начиная наползать на солнце, такое яркое еще несколько мгновений назад.

Колтон ловит очередную волну, и в тот же миг небо разрезает зигзаг молнии. Сразу следом рокочет гром. Поднимается ветер, я замечаю на волнах барашки, но Колтон, вместо того, чтобы поплыть обратно, разворачивает доску и устремляется навстречу вздымающейся волне. На щеку мне падает крупная капля дождя. Смахнув ее, я смотрю на воду, на Колтона, летящего на волне на фоне грозового неба, и хочу, чтобы он поскорей выходил. Вновь вспыхивает молния. Он машет мне, повернув к берегу, кивает, словно успокаивая меня, потом показывает один палец – «последний раз».