О чем знаешь сердцем (ЛП)

В первый раз Трент поцеловал меня, когда мы плавали у нас в бассейне. Поздно ночью, когда все легли спать. Я проплыла мимо него под водой, ощущая, как колышутся за спиной волосы, и надеясь, что сверху мой силуэт смотрится так же красиво, как казалось тогда мне самой. Когда я вынырнула, Трент был прямо напротив. Его ладони, едва касаясь, легли мне на талию, и мы зависли на воде, гадая и одновременно угадывая, что скоро произойдет. Наш первый поцелуй был мягким и сладким. Вопросом, оставившим на губах вкус летних ночей и арбузной жвачки, которую он часто жевал.

Воспоминание вызывает в моем сердце крошечную боль. Нечто вроде тоски, далекой и ностальгической.

Память о его поцелуе теперь легче шепота. А память о поцелуе Колтона яркая и живая. Первый поцелуй Трента был робким и нерешительным, он был вопросом, тогда как, целуя Колтона, я словно заранее знала ответ. Я знала, что ответ – это мы.

Но все так запуталось – в нас и вокруг нас. Чувство вины и утраты. Секреты и ложь. Он не знает стольких вещей, о которых я не могу не жалеть, потому что они мне подвластны. Или потому что я так считала – до сегодняшней ночи, пока не испытала то давно позабытое чувство, которое, как мне казалось, мне больше не суждено испытать.

Когда я сворачиваю к дому, в окнах темно. Несколько минут я сижу и смотрю на небо, на котором столько звезд, словно оно ненастоящее. Словно нечто настолько хрупкое и прекрасное не может существовать. А потом в комнате Райан вспыхивает свет, и я хочу одного: чтобы она убедила меня в обратном.

Она вздрагивает, когда я без стука врываюсь в ее спальню.

– Привет, как прошел… – Видит мое лицо и перестает улыбаться. – Что случилось?

И этого мне хватает, чтобы сорваться. Я делаю несколько шагов к кровати, на которой она сидит, падаю ей на грудь, и все, что я удерживала в себе, выплескивается наружу.

– Эй, эй, эй… – Она обнимает меня. – Что с тобой, что случилось?

Я крепко зажмуриваюсь и сжимаюсь в клубок, пока она гладит мои вздрагивающие плечи.

– Куинн. – Она немного отодвигает меня от себя. – Что стряслось?

Я снова вижу перед глазами наш поцелуй.

– Я… он… – Слышу его слова – пожалуйста, не жалей ни о чем, особенно об этом – и, закусив нижнюю губу, провожу ладонями по лицу, которое стало горячим и мокрым от слез.

– Он что? – С нарастающим на лице беспокойством Райан выпрямляет спину.

Я мотаю головой.

– Мы поцеловались, и это было… и я… – Спотыкаюсь на очередном всхлипе и роняю подбородок на грудь.

Голос Райан становится мягче.

– Мы ведь с тобой уже говорили, это нормально – чувствовать…

– Нет, – говорю я, поднимая лицо.

– Да, Куинн. Ты должна мне поверить. Вы с Трентом…

– Дело совсем не в этом!

Резкость моего восклицания удивляет нас обеих, и Райан замолкает, оглядывая меня, мои заплаканные глаза и вздрагивающий подбородок.

– А в чем? – наконец спрашивает она. Медленно, словно боится ответа.

Я сглатываю слезы, которые вместе со страхом перед тем, что она подумает, застревают у меня в горле.

– Я сделала одну ужасную вещь, – шепчу и, чтобы не смотреть ей в лицо, опускаю взгляд на свои перекрученные на коленях руки. – То, что нельзя было делать, и теперь…

Моя ладонь закрывает рот, сдерживая всхлип и слова, которые я обязана произнести вслух.

Райан фиксирует взгляд на моих глазах.

– Что именно? Расскажи мне. Что бы там ни было.

Долю секунды я колеблюсь, а потом делаю, как она попросила.

Я рассказываю ей обо всем, начиная с написанного мною письма. Рассказываю, сколько дней я ждала ответ, сколько ночей искала его. Рассказываю о блоге Шелби и о том, как в конце концов я его нашла. О том, что я не собиралась знакомиться с ним, но, когда это произошло, захотела узнать его ближе. И о том, что теперь, зная его, я меньше всего на свете хочу причинить ему боль. А потом я рассказываю ей о нашем сегодняшнем поцелуе. О том, что я почувствовала, о том, что он заметил, что я сдерживаюсь, о том, как потом он просил меня ни о чем не жалеть. И, выговорившись, поднимаю на нее взгляд.

После того, как у меня заканчиваются слова, моя сестра очень долго молчит. Я сижу на ее кровати, вокруг – скомканные салфетки, и с опухшими глазами жду, когда она успокоит меня, скажет, что все будет хорошо, что он поймет, или что все не так ужасно, как кажется, но она молчит. Вздыхает глубоко и смотрит на меня так, словно сожалеет о том, что собирается мне сказать.

– Ты должна рассказать ему.

– Знаю. – Признание вызывает новый поток слез, но Райан продолжает.

– И не только потому, что он заслуживает знать правду. Рассказать ему – это единственная возможность сделать настоящим то, что есть между вами – чем бы оно ни было, и если ты этого хочешь.

Она смотрит прямо на меня, ее глаза серьезны.

– Но сперва ты должна решить, чего именно хочешь. Думаю, ты уже на полпути к этому, но…

Сделав паузу, она сжимает губы, а потом произносит нечто такое, что в потаенных глубинах души я знаю сама.

– Если ты хочешь открыться Колтону, то сначала ты должна отпустить Трента. Позволь ему остаться частью того, кто ты есть – твоей первой любовью, твоими воспоминаниями, твоим прошлым. Но отпусти его, – говорит она тихо. – Только так ты сможешь быть здесь и сейчас.

И вы бы смирились со сменой времен года вашего сердца, подобно тому, как принимаете смену сезонов, проходящих через ваши поля. И наблюдали бы с безмятежностью за зимами ваших печалей.

Халиль Джебран

Глава 25

Завязав шнурки, я встаю. Смотрю на свое отражение в зеркале. Дышу. А потом позволяю себе перевести глаза на фотографии, на которых мы с Трентом. Я рассматриваю их, следуя взглядом по раме к висящему рядом с ними цветку, который он мне подарил. Высохшему, поблекшему. Делаю еще один глубокий вдох, протягиваю ладони и как можно нежнее обнимаю его.

Я опускаю глаза на картинку, которую вырезала из журнала Райан. На сердце в бутылке, выброшенной на пустынный пляж, и вспоминаю, что сказал Колтон о своих кораблях – что он больше не хочет строить их, потому что им никогда не увидеть океан. И внезапно понимаю его.

Я чувствую то же самое.

Выскальзывая за дверь, я стараюсь не шуметь, потому что мне нужно сделать это одной. Ноги выносят меня на крыльцо, на дорогу, и я вновь начинаю дышать. Мое сердце вновь начинает работать.

Мои ноги приходят в движение, поочередно отталкиваясь от земли, но в конце подъездной дорожки я останавливаюсь. Дышу. А потом сворачиваю на дорогу, которую столько времени избегала. И бегу по ней, по дороге, которая стала нашим началом, к месту, которое, как мне казалось, стало моим концом.

Я так давно не была здесь, что поначалу все выглядит незнакомым. Деревья стали выше, виноградная лоза разрослась. Но я знаю эту дорогу. Знаю, где она делает поворот. Знаю место, где вдоль ограды и в поле росли дикие подсолнухи.

Где они растут до сих пор.

Такие яркие под летним небом, они покачиваются на ветру. Я останавливаюсь, и мне почти удается услышать его голос.

Эй! Постой!

Я закрываю глаза и вижу его, как он стоит там, улыбаясь, и держит в руке цветок. Но потом это воспоминание выталкивает другое. Разбитая ограда, огни сирен, брызги крови и лепестки на земле.

Я открываю глаза и снова оказываюсь в настоящем, где на земле нет шрамов, а за восстановленной оградой растут подсолнухи, высокие и прекрасные.

Не сводя глаз с золотистого поля, я поднимаю руку, в которой держу высохший цветок, над головой. И смотрю, как склоняются, колышутся высокие стебли, пока растираю в пальцах хрупкие лепестки и отпускаю крохотные частички парить на ветру. Все наши первые мгновения, все последние. Все, что было меж ними. Они кружат в невидимых потоках, танцуют, а потом один за другим исчезают и переносятся в место, частью которого останутся навсегда.